– Еще неизвестно, кого в полицию надо, – проворчал мужчина, с опаской глядя на Ивана. – Я не навсегда взял. Думал вернуть потом. Дмитрию Львовичу все равно без надобности, а мне деньги нужны. Срочно.
Размял ушибленную челюсть и продолжил:
– Не берут нигде в ломбардах перо ваше, только как лом. Говорят, покупателя не будет. А там где берут, слезы предлагают. Незачем и мараться… Сам вернуть хотел.
– А что ж не сделал? – прищурился Иван, но шею мужичка выпустил.
– Не успел…
– Считай, час настал, – царевич скривился в ухмылке и смерил хозяина квартиры взглядом, – отдавай чужое!
Мужчина покачал головой.
– Развелось гопников-идиотов, – проворчал вполголоса и скрылся в комнате.
– Без глупостей там, – предупредил царевич из коридора. – Помни, полиция ждет тебя.
– Какие уж там глупости, – глухо отозвался мужчина.
Вышел из комнаты и протянул Ивану футляр. Царевич убедился, что перо на месте. Кивнул и направился к двери.
– Старику скажи, чтобы не серчал, – напутствовал хозяин квартиры, но Иван его уже не слышал: не помня себя от радости, он несся вниз по лестнице.
Остановился на углу дома, там, где, по его мнению, не было камер. Еще раз открыл футляр и полюбовался добычей. Да. Оно. Перо жар-птицы. Точнее, то, что осталось от него после перехода через миры. Обычный, пусть и дорогой металл, но без внутреннего света.
– Ваня, – затянул в сумке Серый. – Сегодня домой?
– Завтра, – поправил царевич. – Дела еще есть.
– Скорей бы… – мечтательно заметил грызун. А потом вдруг стал серьезным: – Уж не из-за белобрысой время тянешь? Верь, я тебе еще лучше найду.
– Отстань, Серый, – отрезал Иван и потопал к метро.
Уже на подходе к двери своей квартиры он остановился и задумчиво уставился на футляр. Потом набрал Милу и поинтересовался, где именно лежит Дмитрий Львович. Соврал, что хочет встретить ее сразу после визита к соседу.
– Ты что задумал, Ваня? – заерзал в сумке Серый.
– Со стариком надо поговорить, – выдохнул царевич. – Он за перо деньги отдал, и много, если я возьму вещицу просто так, чем я буду лучше того мерзавца?
Тяжело проглотил слюну, отгоняя воспоминания. Вчера Мила полвечера рассказывала о сердечном приступе соседа, расстроенного не столько пропажей дорогой вещицы, сколько поведением сына старого друга. Не хотелось бы оставлять о себе память еще худшую.
– Ваня, не дури! – зашипел грызун.
– Бог не выдаст – свинья не съест, Серый, – прошептал Иван.
В больнице оказалось неожиданно людно. Вроде время посещений только началось, а вокруг сновало столько людей, что коридоры напоминали офис в разгар рабочего дня. В кардиологии было поспокойнее: посетителей почти нет, только редкие врачи, пациенты и медсестры. Иван мысленно порадовался, что оставил сумку с Серым дома: здесь бы поклажа бросилась в глаза и могли не пустить к больному.
Дмитрий Львович лежал один в будто пропитанной лекарствами двухместной палате. Судя по беспорядку, соседа выписали недавно. Старик читал газету. Заметив визитера, он поправил подушку и уселся. Иван тряхнул головой. В ярком свете больничных ламп Дмитрий Львович показался слишком худым и мертвенно-бледным.
– Зачем пожаловали, молодой человек? – обитатель палаты прошил визитера строгим взглядом. Болезнь болезнью, а норов норовом.
– Я перо принес, – выдохнул Иван, пристраивая на тумбочке пакет с мандаринами. – Поговорил с вашим приятелем, и тот вернул. Просил извиниться, сделал, не подумав.
– Мишутка не приятель мне, – махнул рукой Дмитрий Львович, – так, шалопай моего старого друга. Выпороть бы, да уже поперек лавки не помещается, – вздохнул и поинтересовался учительским тоном: – А вы, стало быть, в благородного играете?
Иван почувствовал, что краснеет. Отчего-то стало стыдно: кисти налились кипятком и заледенел кончик носа.
– Я не играю, – будто школьник, промямлил царевич, всеми фибрами своей души жалея, что пришел. – Подумал, что так будет правильнее. Мне оно очень нужно, но все-таки сейчас перо вам принадлежит…
– Это точно, – смягчился старик. – Знаю, вещица приносит счастье и удачу, – оживился, будто отыскав решение сложной задачи. – Вот что, молодой человек. Сейчас сюда Мила придет ненадолго. Не отпирайтесь, знаю, вы знакомы, соседка рассказывала мне про нового кавалера, и я легко связал одно с другим. Хотел подарить перо ей. Вот вы и отдайте, сразу, при мне. И с Милой уже и торгуйтесь, – тут он ехидно улыбнулся. – Думаю, девчушка точно знает, что с вас можно взять.
Иван кивнул. С Милой должно быть проще. Ценности пера Сладкоежка не чувствует, а денег на выкуп именно побрякушки у него с избытком. Договорятся! Никто в накладе не останется.
Людмила, однако, тоже оказалась не лыком шита. Выслушав обстоятельное объяснение Дмитрия Львовича и сбивчивый рассказ Ивана, она взяла футляр, спрятала его в сумку и как ни в чем не бывало заговорила о здоровье старика. Царевич только восхитился. Так легко дала понять, что у нее на вещицу свои планы! Еле дождался окончания визита. Последствия перьевого благородства следовало разгрести немедленно. Времени на возвращение осталось не так много!
Однако вышли на улицу вдвоем, и боевой настрой пропал. К вечеру похолодало, и Мила так трогательно куталась в розовое пальтецо, что Иван не выдержал: снял с себя массивный шарф и обмотал им шею Сладкоежки. Вряд ли тот прямо согреет, но хоть не даст замерзнуть окончательно. Спутница одарила полным благодарности взглядом.
– Пойдем в кино? – выпалил Иван первое, что пришло в голову. Не хотелось сейчас ссориться из-за пера. Напротив, душа жаждала теплой домашней близости с горячим чаем и ароматным пирогом.
– Пойдем, – несмело улыбнулась Мила. – А что там идет?
– Не все ли равно? – пожал плечами царевич, а потом глубоко вдохнул и продолжил: – Хочу немного побыть с тобой, а на улице холодно. Кино очень подходит…
– Если так, – спутница усмехнулась, – то и впрямь все равно. Но я хотела бы что-нибудь энергичное. С мордобоем и бесшабашными злодеями.
– Найдем, – улыбнулся Иван и, схватив Милу за руку, повел в ближайший кинотеатр.
С начала шпионского боевика прошло уже десять минут, когда они протиснулись к окошку кассы. Осталось два билета на последнем ряду. Мягкие, сдвоенные, все в лучших традициях мест для поцелуев. Мысленно смирившись, что сеанс станет для него испытанием на прочность, Иван расплатился, и они с Милой поспешили в зал. Скинули верхнюю одежду и устроились на местах еще раньше, чем закончилась реклама.
Должно быть, фильм оказался хорош. Мила смотрела не отрываясь, вздрагивала в нужных местах и явно переживала за героев. Иван почти не обращал внимания на происходящее на экране. Он утопал в запахе шоколадных духов и боролся с юношеским желанием приспособить места по назначению. Дать возможность сдвоенным креслам оправдать свое название.
Осторожно взял Сладкоежку за руку. Не отняла ладонь, даже, кажется, внимания не обратила. Зато Иван почувствовал, как в крови растекается кипящая смола, и мысленно обругал себя за желание успеть везде. Хоть ужом извернись, не получится и с Милой остаться, и домой попасть! Да и решено уже все, к чему терзать себя понапрасну?
Сладкая разрешила все сомнения. Спокойно, словно и не замечая происходящего, положила голову на его плечо. Царевич протяжно вздохнул и, плюнув на все, обнял милую, крепко прижимая к своему боку. Осторожно коснулся губами ее макушки. Дальше уж точно нельзя, но хотя бы эти крохи он урвет. Пока еще здесь.
Ее тепло дурманило и напрочь отбивало остатки разума. Иван постарался сосредоточиться на происходящем на экране, но хватило ненадолго. Покушение на жизнь сотрудника спецслужб, спасающего мир, казалось такой мелочью по сравнению с происходящим тут, в зале. Мила положила ладонь ему на грудь, и сердце царевича запрыгало грузиком на пружине. Рука обжигала даже через свитер. Иван облизнулся то ли в предвкушении, то ли пытаясь избавиться от наваждения, а Сладкоежка подняла на него взгляд и пристально посмотрела в глаза.
– Отличный фильм, – прошептала она едва слышно и будто невзначай провела ладонью от груди царевича к левому плечу.
– Да, – выдохнул Иван, еле оторвав язык от внезапно пересохшего неба, с издевкой отмечая, что крови хватает и на запылавшие щеки, и на томление в чреслах. Прикусил губу. Ну же, царский сын, покажи свою стойкость!
Покачал головой. Какая стойкость, если она так близко? Нехорошо, неправильно, недальновидно, но так хочется сделать Милу своей! Или хотя бы коснуться этих губ…
Сладкая оторвала руку от его груди и нежно погладила щеку, заставляя сильнее бурлить кипящую в жилах смолу. Иван тяжело сглотнул и взмолился, отводя взгляд:
– Не могу, Мила, прости…
– Ты влюблен в другую или болен? – нахмурилась Сладкоежка, но царевичу стало легче. Она отстранилась, и кровь хоть немного успокоилась.
– Ни то, ни другое, – покачал головой Иван. – Мне придется уехать. Навсегда. Не хотел бы следить. Сама знаешь, все может быть…
– Понимаю, – кивнула Мила, чуть отодвинулась и уставилась в экран. Будто и не было ничего!
Царевичу стало обидно. Похоже, соблазнительнице не очень-то и хотелось результата. Тут же одернул себя. В конце концов, мужчина он, а тут девушка мало того что проявила инициативу, но еще и получила от ворот поворот. Неизвестно, кто еще должен обижаться. Захотелось сгладить неловкость, но спасение мира на экране перешло в завершающую стадию и приставать к Миле с разговорами стало неудобно. Ничего, после фильма он пригласит Сладкоежку на ужин и они выяснят все недоговоренности.
Из зала выходили мучительно медленно, словно все вокруг сговорились не спешить. Иван пытался ухватить Милу под локоть, но та ловко уворачивалась, вероятно, не желала больше продолжать не имеющую перспектив игру. Остановились неподалеку от выхода, чуть в стороне от мирно ползущей толпы. Царевич улыбнулся спутнице:
– Поужинаем где-нибудь?
Мила покачала головой.
– Я не голодна. Да и домой пора. Завтра важный день.