Также наощупь я забрался на сиденье и завёл двигатель.
Да, яйца у этого мужика есть, с этим не поспоришь. Не потерял присутствия духа даже тогда, когда мои зубы готовы были вонзиться в его шею…
Я непроизвольно облизнулся. И сразу почувствовал дикое, беспросветное чувство вины.
Правильно он мне врезал. Молодец. С нами, кровососами, только так и надо. Иначе обнаглеем, начнём путать берега…
Двигатель Хама ревел, всё повышая обороты, и я сообразил, что давлю педальку в пол, не сняв машину с ручника и не переключив передачу.
Видел я хреново.
Рулить одной рукой и одновременно переключать передачи — коробка у нашего Хама механическая, — было нереально. Но я всё боялся отнять руку, прижимающую платок, от глаза…
Боль не утихала. Я счёл это добрым знаком: мёртвое болеть не может, а значит, глаз у меня живой, и рано или поздно восстановится.
В то, что этого не случиться — не верилось. Не хотелось верить.
Медленно, как беременный бегемот, Хам наконец сдвинулся с места и зашуршал вдоль обочины. Крен на правый бок едва ощущался — покрышка затянулась, и только глухие толчки — бу-бух, бу-бух, — напоминали о том, что надо будет сменить её при первой возможности.
Меня никто не преследовал.
Плохо.
Или они совсем дилетанты, и решили, что я испугался.
Или они и так прекрасно знают, куда я еду, и сюрприз будет ждать меня дома.
Дрон, — вспомнил я совершенно забытую в потасовке деталь.
Они просто запустили надо мной дрон, и куда бы я не поехал… А и пёс с ними. Летать я всё равно не умею.
Усилием воли оторвав руку с платком от глаза, я переключил передачу и полез в карман за телефоном.
Домашний номер был в быстром наборе.
— Антигона, — бросил я в трубку, как только соединение установилось.
— Ты обещал приехать! — закричала она. — Ты обещал…
— Заткнись, — рявкнул я грубо. Антигона замолчала. Никогда я не позволял себе повышать на неё голос. Никогда не говорил в таком тоне. — Уходи из особняка, сейчас же. Найди такое место, о котором не знаю даже я, и спрячься. Позвони девчонкам: пусть сделают то же самое. Не вместе. Каждая по отдельности.
— Но…
— Я поехал за шефом.
Я отключился. Так она вернее выполнит приказ. Потом, конечно, мне крепко влетит, но это потом. И я даже порадуюсь, получая нагоняй от живой и невредимой Антигоны.
Оборотни в погребе, — мысль пришла, как вспышка.
Я уже собирался набрать Антигону и попросить выпустить незадачливых рептилоидов, но передумал.
В будочку без ключей не попасть — дверь там толстая, окладистая. Так что, внутри ребята в большей безопасности, чем снаружи…
Я вернусь домой, — пообещал я себе.
До восхода солнца.
Как только найду шефа.
Половина лица ощущалась, словно на ней нашлёпка из грязи. Грязь присохла, покрылась корочкой и чертовски мешала, но сейчас с этим этим ничего не поделать.
Главное, чтобы меня вновь не остановила полиция, — думал я, выруливая на широкий проспект, который вёл, как я надеялся, к центру города.
Куда ехать — я не представлял.
Конечно же, разумнее всего было вернуться в особняк и уже оттуда «взять след».
Но я чувствовал: времени нет. Надо искать Алекса прямо сейчас, пока ещё не поздно.
Метка.
Когда я получил метку Лавея, в мой живот словно вонзили рыболовный крючок, и потихоньку наматывали леску на катушку.
Сейчас ничего такого не было — вероятно, потому что условно, СОВЕРШЕННО умозрительно, для Алекса я был Мастером.
Мне хотелось думать, что наша с ним связь совсем другого свойства, чем была у меня с чёрным колдуном.
Заряд у этой связи положительный. Поэтому неприятных ощущений нет.
Я изо всех сил попытался настроиться на Алекса.
Ведя неповоротливый Хам одной рукой, ничего не видя и не ощущая половиной лица, это казалось практически невозможным.
Но мы с шефом постоянно делаем то, что я считаю невозможным, — я усмехнулся здоровым уголком рта.
Что я чувствовал, когда он был рядом?
Даже припоминать не пришлось — чувство возникло само.
Его не описать словами, любое из них окажется слишком бледным и фальшивым, искусственным.
Шампанское, дым вишнёвого табака, его походка, его белоснежная рубашка, и бакенбарды, и его голос…
И я сосредоточился на этих воспоминаниях, нарастил их, укрепил и расширил, а потом попытался определить направление.
В первый миг показалось, что Алекс у меня за спиной — прямо на заднем сиденье Хама.
Я даже оглянулся — и конечно же, там никого не было.
Зато, бросив невольный взгляд в заднее окошко, я заметил огни… За мной?
Взгляд на часы показал: половина третьего утра. На проспекте не так много машин, и если вот сейчас фары свернут туда же, куда и я…
Свернули.
Твою дивизию.
Притормозив, я решил подождать, что будет дальше.
Фары не приближались — сохраняли дистанцию, но и не исчезали. Тащились с той же скоростью.
Ну и пёс с ними, — решил я, в который раз за этот длинный и хлопотный вечер, и рванул коробку передач.
Надоело. Надоело прятаться, разводить церемонии. Я — стригой, Владыка. Я могу позволить себе делать всё, что захочу.
И чего же ты на самом деле хочешь, мон шер ами?
Спокойный, с ноткой сарказма голос шефа отрезвил. И тогда я сложил мудру, и послал её назад, к желтым фарам.
Мудра прошла сквозь них, словно сквозь пустоту, и… Нет, машина не перевернулась в воздухе, эффектно задрав все четыре колеса. И не взорвалась.
Просто остановилась.
Я представил, как водитель терзает стартер, как он, чертыхаясь, жмёт педаль газа и улыбнулся.
Чем ближе я был к Алексу, тем становился сильнее — я это понял только сейчас.
Надежда вспыхнула с новой силой: он жив. Он дождётся.
Надежда — пустое чувство, — вспомнил я слова отца Прохора.
Кишки скрутились узлом, на язык хлынула кислая горечь. Только не хватало, чтоб меня вырвало…
На всякий случай я открыл окно, в лицо ударила свежая и холодная ладонь ветра.
Пахнуло снегом, солью, на фоне тёмно-серого неба я различил высокий шпиль и понял, что нахожусь в районе Адмиралтейства.
Ночью пробок нет. Можно вообще не останавливаться — даже на светофорах.
И я поднажал.
Двигатель Хама натужно взревел, машину бросило вперёд, и внезапно, но очень отчётливо я ощутил, что шеф где-то рядом.
Этого района я совсем не знал, даже на ночной экскурсии здесь не был ни разу.
Пятиэтажки сменились особняками в собственных садиках, улица сузилась, из-за заборов свешивались голые ветки плодовых деревьев… На миг показалось, что вот сейчас я поверну — и там будет наш особняк, а в нём — Алекс и Антигона, оба живые и невредимые, и всё будет хорошо…
Я моргнул.
Сколько по всему Питеру таких тихих райончиков, которых не коснулись ни перестройка, ни более поздние лихие времена?
Не важно. Где-то здесь обретается Алекс. И чёрт меня побери, если я его не отыщу.
Вот. Черепичная крыша, высокий забор, железные ворота.
Все мои чувства утверждали, что шеф там, внутри.
Я проехал мимо.
Свернул один раз, другой, выехал на соседнюю улицу, проехал и её, и только потом загнал Хам в узкий переулок и выключил двигатель.
Меня никто не преследовал.
Но береженного и Господь бережет.
Заперев машину, я двинулся обратно к особняку.
Сколько раз мне приходилось вот так перепрыгивать через забор, в поисках притаившегося в угольном сарае гуля, прячущейся среди картошки в погребе стригги, затаившегося в саду, среди веток терновника, мстительного духа?..
Со временем выработалась даже особая техника.
Отыскать тихий неприметный для посторонних глаз угол. Быстро перемахнуть через забор — собаки обычно меня боялись, и благоразумно не подавали голоса.
И только кошки, если попадались на пути, смотрели надменно и неприязненно, чуя конкурента.
Подпрыгнув, я ухватился за основания пик, подтянулся, перебросил ногу, другую, спрыгнул во двор… Накатило дежа-вю. Сегодня я уже всё это проделывал.
Главное, чтобы никто не начал стрелять, — мелькнула мысль. — Район тихий, люди спят. Будет неудобно.
Пригибаясь, я подбежал к окну и заглянул внутрь.
От зрелища, которое предстало моим глазам, скулы свело дикой судорогой.
Во рту появился привкус крови: я прикусил язык.
В глазах потемнело, и стоило огромного труда удержаться, чтобы не разбить стекло кулаком.
Как же так?.. — думал я.
Почему?..
В гостиной были люди.
Гиллель, отец Прохор, Тарас со своим другом мастифом, Мириам… И конечно же, Алекс.
Свободно сидя за столом, откинув руку с зажатой в пальцах рюмкой, он заразительно смеялся.
Глава 14
Черноглазая беспокоилась зря: загипнотизированная её взглядом, Маша не могла дышать — не то, что говорить или двигаться.
Так и заколдобилась, под наполовину сдвинутой крышкой.
— Вылезай, — предложила тётенька. — Не бойся.
Но Маша только моргала, инстинктивно придерживая крышку одной рукой. Перед глазами стояло видение тёткиных зубов: были они острые, как у Рамзеса, и почти такие же большие.
Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие зубки?
Девочка из сказки, хотя и тёзка, никогда Маше не нравилась: глупая она какая-то.
Детская мудрость гласит: видишь что-то опасное — беги. Не надо стоять и хлопать ушами, словно тебе три года.
Но сейчас, в этот самый момент, Маша поняла: бывает такой страх, от которого не убежишь. Просто не сможешь.
И что тогда остаётся?..
Осторожно, чтобы не загремела, Маша опустила крышку ящика на пол, и выпрямляясь, ПРЫГНУЛА на тётку, выставив вперёд обе руки.
Толкнула её в грудь, тётка не удержала равновесие и упала, а Маша, взяв ноги в руки, легко побежала к двери.