Некоторые так СПЕЦИАЛЬНО садятся. Извращенное чувство юмора — говорила Юлька.
Будь, как все, — напоминала себе Маша, стараясь успокоить дыхание.
Раз овечка, два овечка… Овечки тоже были противные, как Эльвира. Они совершенно не хотели прыгать через заборчик, а стояли рядом, смотрели на Машу и гнусно усмехались.
Ощутив на лбу присоски, Маша чуть не зажмурилась. Усилием воли удержала она лицо — помог обширный опыт из жизни индейцев.
Настоящий индеец никогда не выказывает страх, — шептала она про себя. — Настоящий индеец никогда не меняет выражение лица, даже если ему в голову летит томагавк, даже если ему отрезают палец.
Однажды, на спор, она проткнула себе щеку булавкой. И ни разу не моргнула, даже когда из дырочки пошла кровь…
И вдруг коробочка запищала.
Маша жутко испугалась, и если бы не представляла у себя в щеке булавку — подскочила б до потолка, стопроцентов.
Писк был другим. Не таким, как у девочки с судорогами, и не таким, как у тех, кто уже стояли у доски.
Всего там стояло три человека: два мальчика и одна девочка, про которую Маша сначала думала, что она тоже мальчик, потому что волос у неё на голове не было, только ёжик.
Послушав писк, Очкастый снял с Машиного лба присоски и сказал:
— Встань.
Маша послушно встала.
— Как тебя зовут? — повелительно спросил Очкастый.
— Эсмеральда, — ответила Маша, глядя строго перед собой, свободно опустив руки вдоль тела, и только изо всех сил поджав пальчики на ногах, потому что в тапках их не было видно.
— Ты сегодня была в комнате с телевизором, Эсмеральда? — спросил Очкастый.
— Да, — на всякий случай ответила Маша.
И верно, угадала, потому что тот кивнул, а потом подкрутил что-то в коробочке.
— Садись на место, Эсмеральда, — сказал очкастый и казалось, тут же про неё забыл.
Он поверил! — Маша улыбнулась — мысленно, снаружи всё ещё сохраняя индейскую невозмутимость.
Когда Очкастый закончил проверку, и вывел к доске ещё одну девочку, Маша позволила себе выдохнуть.
Но видать, слишком рано: собрав выделенных детей и подталкивая их к выходу из класса, как глупых цыплят, в дверях Очкастый остановился и сказал:
— Эльвира. Через два часа приведёшь Эсмеральду в мой кабинет. А до тех пор пускай сидит здесь.
— Хорошо, — сказала противная старшая девочка.
На Машу она даже не взглянула.
Так, пора выбираться, — подумала Маша, как только за дверью стихли шаги Очкастого.
Если через два часа Очкастый меня не увидит — стопудово всё поймёт. Вспомнит, как искал сбежавшую девочку утром, вспомнит неправильный писк коробочки…
Но чтобы выбраться из класса, нужно отвлечь Эльвиру. Подобно овчарке, наблюдала она за стадом детей, не упуская ничего.
А может…
Как только в голову пришла эта мысль, Маша тут же встала и пошла к двери. Она старательно изображала зомби, не глядя по сторонам и не двигая руками.
— Стой, — раздался повелительный оклик Эльвиры.
— Я хочу писать, — громко сказала Маша. — Я должна пойти в туалет.
— Хорошо, иди, — сказала Эльвира. — Но потом сразу возвращайся. — и отвернулась.
Душа ликовала. Ай да Маша! Ай да молодец!..
А всё дедуктивный метод, — похвалила Маша саму себя, прикрывая дверь в класс с другой стороны.
Дети вечно хотят в туалет — это она знала по себе. Как что не так — сразу хочется писать. А если выпить на спор два литра лимонада — так вообще полный капец.
Но в классе, конечно, никакого туалета не было. И мочой не пахло, не то, что в спальнях…
Значит, куда-то дети ходят — справлять естественные надобности, и никого это не должно удивлять, — так рассуждала Маша и оказалась права.
А это было приятно, и главное — помогло вырваться из-под бдительного ока Эсмеральды.
Мишка… — думала Маша, осторожно заглядывая в очередной класс.
Но теперь она была умнее: следила, чтобы коридор оставался пустым, и никто не мог подкрасться из-за спины.
Вернёмся к особняку, в котором проживала Маша.
Солнце давно миновало зенит, и теперь было похоже на варёное яйцо, которое зачем-то положили в стакан с крепким индийским чаем.
Дом стоял с тёмными окнами, в них, как в зеркале, отражались голые ветки сирени, да ещё осин, выстроившихся вдоль забора, подобно безмолвным серым стражам.
К вечеру похолодало, и из носа Рамзеса, спящего на пороге своего домика, вырывались облачка пара.
Прилетел мыш Терентий и уселся на конёк крыши, прямо над головой пса.
Рамзес сладко причмокнул во сне и переложил тяжелую голову с одной лапы на другую.
Мыш многозначительно кашлянул.
На пса это не произвело ровно никакого впечатления.
Тогда Терентий расправил кожистые крылышки и спланировал вниз, прямо к морде пса.
Чёрный и влажный нос выпустил струю тёплого воздуха, и Терентия чуть не сбило с лапок, но он удержался, помогая себе коготками на кончиках крыльев.
Рукокрылые, — так называют люди летучих мышей.
Терентий нетерпеливо постучал пса по носу. Тот фыркнул, клацнул зубами, словно ловил муху, и лениво приоткрыл один глаз.
Перед ним мельтешило нечто мелкое, неуловимое — зрение у Рамзеса было уже не то, что в молодости. Но нюх пока не подводил, и сейчас он подсказал сонному собачьему разуму, кто перед ним.
— Ну что тебе? — спросил пёс. — Ночь скоро, не мешай спать.
— Слышали новость? — возбуждённо пискнул мыш. — Девочка пропала.
— Не знаю никаких девочек, — сердито буркнул Рамзес и отвернулся. Холодно. Лапы ломит к перемене погоды. Ночью наверное пойдёт снег…
— Как же не знаете, господин пёс, — не отставал Терентий. — Маша! Ваша подопечная. Пошла в школу и не вернулась.
Рамзес вскинул голову и принюхался. Как всегда, неистребимый запах хозяйки дома превалировал над всеми остальными.
Сигаретная вонь смешивалась с запахом сырой земли, прелых листьев, крошечного крылатого создания перед носом, с тонким, доносящимся с соседнего участка запахом крови и болотной тины…
Маша сегодня не проходила.
Точнее, утром она вышла, вместе с хозяйкой села в машину и они уехали — Терентий сказал, в школу.
Но обратного следа он не чуял.
Странно.
Дни для Рамзеса были как плоские бублики, нанизанные на единую непрерывную нить. Каждый бублик неуловимо отличался от других, и в то же время, это был один и тот же бублик. С тем же запахом, с тем же вкусом…
Но в сегодняшнем дне-бублике что-то изменилось.
В нём не было Маши.
Пёс тяжело поднялся на лапы и наклонил голову к самой земле, уставив нос на мыша Терентия.
— Докладывай, — коротко гавкнул он.
— В школу приехала, как обычно, — с готовностью сказал мышь. — Сидела на уроках. Но в автобус не села, а пошла на остановку и забралась в трамвай. Больше я ничего не знаю: за трамваем мне не угнаться… — Терентий продемонстрировал крохотное, тонкое, как у бабочки, крыло.
— Ох, грехи мои тяжкие, — пёс и исчез в домике. Через минуту появился, неся в зубах широкий кожаный ошейник. — Проморга-и, — пробурчал он сердито и сплюнул ошейник на землю. А потом подцепил его носом и попытался надеть. — Помоги, — рыкнул он мышу, и Терентий, взлетев псу на холку, вцепился лапками в кожаную петлю и потянул изо всех сил.
— Зачем это вам? — спросил любопытный мыш.
— Для солидности, — пояснил Рамзес. — Увидев меня в ошейнике, люди не будут пугаться. Пёс в дорогом ошейнике — это респектабельный гражданин, а не шелупонь бродячая.
— Это как для людей — одежда, — кивнул понятливый мыш. И оглядел своё маленькое, покрытое серой шерсткой тельце. Ему никакая одежда не требовалась.
— Что-то типа того, — буркнул Рамзес и устремился к калитке в дальнем конце сада.
Калитка выходила на реку. Там, на асфальтированной площадке притулились мусорные баки — общие с соседями.
Там же проходила беговая дорожка, а дальше — проезжая часть, за которой и несла свои воды река, закованная в серый каменный панцирь и неприветливая в это время года.
Рамзес приподнял носом перекладину металлического засова, толкнул калитку лапой и вышел на беговую дорожку.
Не глядя толкнул калитку теперь уже задней лапой, послушал, как упал на место засов, удовлетворённо кивнул и потрусил по беговой дорожке в сторону школы.
Мыш Терентий перелетел через калитку поверху, а потом сложил крылышки и устроился на ошейнике Рамзеса, вцепившись коготками в кожаную петлю.
Маша обошла весь второй этаж интерната, а Мишки всё не было.
Она даже отыскала Светку — девочка сидела в одном из классов, перед лицом её парил уже не один карандаш, а целый десяток, и когда Маша с криком радости бросилась её обнимать, никак не отреагировала.
Точнее, отреагировала: сбросила Машины руки, оттолкнула девочку от себя и вернулась к своему занятию.
— Света! — позвала Маша и потрясла её за плечо. — Это я, Маша!..
При звуках её голоса Светка оторвала взгляд от карандашей — те сразу попадали на парту — и посмотрела на Машу. В глазах её мелькнуло узнавание, она даже хотела что-то сказать…
Но глаза уже потухли, а бледное круглое личико сделалось пустым, равнодушным.
— Светка! — забыв обо всём, завопила Маша. И почувствовала руку на своём плече…
Чёрт. Совсем забыла о конспирации, — поругала себя Маша и нехотя повернулась.
Держал за плечо её незнакомый мальчик в очках. Также, как и Эльвира, выглядел он старше других детей в классе.
— Не кричи, — сказал мальчик строго. — Садись на место и решай задачку.
И указал на пустую парту.
Такой же надсмотрщик, — решила Маша. — Староста, блин.
— Я писать хочу, — выдала свою коронную отмазку Маша.
— Тогда иди в туалет, — разрешил мальчик.
Пока он не передумал, Маша поспешила уйти.