— Ты же не серийный убийца, который убьет меня во сне, правда? — спрашиваю я, прищурившись. Я спросила это, скорее, чтобы пошутить. В другом случае это был бы вполне логичный вопрос. Но от доктора Кейна исходит какое-то странное успокоение.
Может, из-за того, как он держал меня за руку в скорой. Может, из-за того, как он держит это компрометирующее доказательство между нами, которое так легко можно использовать, чтобы упечь меня за решетку. Но, наверное, это что-то неуловимое, как вибрация в воздухе, то, что нельзя потрогать или попробовать. Просто уверенность. Что с ним я в безопасности.
Ухмылка медленно появляется на его губах.
— Ты же не серийная убийца, которая убьет меня во сне, правда?
Я отрицательно качаю головой.
— Хорошо. Тогда собирай свои вещички, и сматываемся отсюда к черту. Это место напоминает мне фильм «Дети кукурузы», — говорит он, бросив взгляд на одичавших ребят на качелях.
— Согласна. Только это пшеница, а не кукуруза.
— Без разницы. Здесь есть посевы и жуткие дети. Этого хватит.
С сомневающейся улыбкой я выдергиваю права из его руки и засовываю во внутренний карман куртки. Он выгружает мой мотоцикл, пока я поливаю цветы и кидаю пару вещей в рюкзак. Когда я возвращаюсь к двери, он забирает у меня рюкзак и перекидывает его через плечо. Прежде чем я успеваю спуститься, доктор Кейн обхватывает меня за талию и поднимает из автодома, вызывая разряд, пробегающий по всему телу. Я как будто парю в его руках, словно ему даже не тяжело держать меня. Когда он ставит меня на землю, то делает это осторожно, медленно. Предлагает мне свою руку для равновесия и ждет, пока я не встану уверенно на ноги, прежде чем отдать мне костыли. Он идет, подстраиваясь под мой медленный шаг, хотя мог бы легко идти быстрее.
Не помню, когда в последний раз мужчина провожал меня к пассажирской двери. Или открывал её для меня. Или аккуратно ставил мои вещи, прежде чем осторожно помочь мне залезть. Я не помню, чтобы меня кто-то пристегивал. Никогда. Но он делает всё это, болтая без умолку, рассказывая про свою машину, дом и город. Мимолетно улыбается мне перед тем, как закрыть дверь, и я не помню, чтобы чувствовала что-то подобное из-за простого жеста.
Доктор Кейн садится на водительское сиденье и заводит двигатель. Он включает передачу, но держит ногу на тормозе, поворачиваясь ко мне.
— Я должен что-нибудь знать перед тем, как мы поедем?
Этот электрический заряд всё ещё горит во мне. Я качаю головой.
— Хорошо. Отлично, — говорит он, и мы выезжаем из кемпинга «Принцесса Прерий».
Я должна остановить его. Прикоснуться к его загорелой, мускулистой руке, когда он тянется, чтобы включить радио. Рассказать ему правду о том, что произошло с Мэттом. Должна разрушить этот момент. Должна сделать всё сейчас, пока это не разрушило меня.
Правда рвется наружу. Но ей не хватает сил.
5 — НЕДОСКАЗАННОСТЬ
ФИОНН
Какого черта я вообще творю?
Я задавался этим вопросом раз тридцать по дороге из лагеря. И пытался это не показывать. Поддерживал разговор, пытался отвлечься от мысли, засевшей в голове.
Но теперь, вытащив Роуз из машины и помогая ей добраться до моего дома, эта мысль звенит в голове, как сирена.
Что, черт возьми, я делаю?
Помогаю. Вот что. Она попросила помощи, и её отчаянный взгляд проник мне в душу, словно заноза. Странно, но я не помню, чтобы кто-то из пациентов просил меня о помощи так. Были разные симптомы. Болезни. Я слышал истории семей, передаваемые по наследству, которые формируют каждого из нас. Я слышал страх и благодарность. Но никогда не слышал такого вопля о помощи. Пока не появилась Роуз.
А ей это действительно нужно.
Роуз с трудом поднимается по лестнице на костылях, явно ещё не освоив их. Она шипит сквозь зубы проклятия. Хочется просто взять её на руки, но я сдерживаюсь, позволяя ей самой найти способ забраться наверх. Когда она добирается до крыльца, то оборачивается и одаривает меня усталой, но победоносной улыбкой. Я изо всех сил стараюсь не смотреть на нее, но не получается.
— Ну, — говорит она, отвлекая мое внимание от её пухлых губ и заставляя сосредоточиться на её глазах. — Это было ужасно. Надеюсь, в ближайшее время мне не придется спускаться.
— Ты хорошо справилась.
— Было бы проще, если бы ты меня отнес.
— Хм, — я потираю затылок, пытаясь вспомнить, не произнес ли я свои мысли вслух. — Наверное…?
— Надо сшить взрослую переноску и будешь таскать меня на себе, как кенгуру, — продолжает она, и в её карих глазах загораются огоньки. — Представляешь, как весело будет ходить в магазин? Если у тебя есть швейная машинка, я всё сделаю.
«Какого черта я делаю?» — снова думаю я, но на этот раз вопрос звучит уже по-другому.
Роуз стоит на пороге и ухмыляется, как маленький чертенок. Да, она попросила меня о помощи, но я же её совсем не знаю. Что, если она психопатка? Или даже хуже? Больная на всю голову? Я знаю столько психически нездоровых людей, что, возможно, мои «датчики опасности» окончательно сломались. Конечно, при первой встрече она не производила такого впечатления — большие карие глаза густые ресницы, ангельское лицо в обрамлении шоколадной челки, волосы по плечи. Но в ней есть какая-то озорная искра, которая, подозреваю, ведет к бесконечному источнику хаоса.
Ее лицо смягчается, и я уже во второй раз задаюсь вопросом, не озвучил ли я свои мысли вслух. Словно прочитав их, она говорит: — Не смотри так испуганно, Док. Просто становлюсь немного странной, когда нервничаю, а ты в такие моменты строишь из себя доктора. Я же шучу.
— Знаю…
— Но ты, наверное, уже сто раз пожалел, что пригласил меня в дом, да?
Может быть.
— Нет.
— Думаю, ты хотел сказать «возможно». Не парься, с кукурузными детьми я справлюсь, поверь, — говорит она и улыбается, крепче сжимая костыли и двигаясь к лестнице.
— Стой, — хватаю её за запястье, даже не успеваю подумать, а стоит ли вот так её трогать. Её глаза прикованы к точке соприкосновения. Надо отпустить, особенно учитывая, как она смотрит на мою ладонь, будто мы связались вместе, и она не понимает, как и когда это произошло. — Нет, я не передумал. Просто… э-э… пожалуйста. Проходи.
Разжимаю пальцы, высвобождая её запястье, но ощущение этого прикосновения пульсирует на моей коже.
Я открываю дверь. И на мгновение она останавливается. Потом, с быстрой нервозной улыбкой заходит внутрь.
— У тебя мило, — говорит Роуз, входя в гостиную, стук костылей звучит, как мелодия. Она коротко улыбается мне через плечо. Как будто что-то притягивает её, она подходит к журнальному столику и наклоняется, чтобы взять вязаную подставку. Это первое, что я связал крючком. Рисунок далек от идеала. Некоторые петли больше других.
Мне интересно, что она сейчас чувствует, когда рассматривает эту кремовую пряжу. Держа её в руках, она проводит взглядом по мягким диванам и креслам, затем по простой кухне, которая всё ещё дышит атмосферой 50-х, несмотря на свежую краску и столешницы, а потом по обеденному столу, где лежит всего лишь одна салфетка.
Боже мой.
Смотреть на свой дом чужими глазами — это… обескураживает. Просто одна грёбаная салфетка. И гениальная вязаная подставка. О чем, интересно, она думает?
Наверное, то же самое, что и братья. Впервые понимаю, что, может, они и правы. Лаклан не ошибся. Я застрял на пике стадии «грустной Золушки».
— И правда мило, — повторяет Роуз, ставя подставку на место.
— Думаешь?
— Ага, — отвечает она. Когда поворачивается ко мне, её улыбка кажется искренней. Может, немного грустной. Она выдавливает улыбку поярче и говорит: — И правда, очень уютно. Выглядит как настоящий взрослый дом. Подходящий доктору МакСпайси Кейну.
Я фыркаю и ставлю её сумку рядом с диваном, направляясь мимо неё к кухне.
— Зови меня Фионн.
Роуз пробует произнести моё имя. Я поворачиваюсь и вижу, как она смотрит на меня, её тёмные глаза прикованы к моим, словно в поисках чего-то.
— Прости, если я нарушаю твою жизнь. Порчу твой изысканный стиль или что-то в этом роде.
— Ничего такого, — несмотря на её учтивые слова, тут особо нечего нарушать. Сейчас, когда она внезапно появилась, я осознаю, насколько скудной стала моя жизнь. Какая-то серая. Только работа. Спортзал. Ещё больше спортзала и работы. Ежемесячный визит к раненым бойцам в «Кровавых братьях». Мои немногочисленные контакты с внешним миром — это Сандра и её клуб вязания «Швейные сестры» по четвергам, и то я начал ходить туда всего пару месяцев назад. Хотя, этого я и хотел, когда переехал сюда. Не вязания, а одиночества. И все-таки, сейчас впервые думаю, что, может, зря я этого добивался.
Я прочищаю горло, будто это поможет избавиться от вопросов.
— Хочешь что-нибудь поесть?
У Роуз громко урчит в животе, раньше чем она успевает ответить.
— Было бы здорово, спасибо.
Я достаю блендер из шкафа и ставлю на стол, потом ищу в морозилке замороженную зелень. Роуз добирается до стола, опираясь на костыли. Поднимаю взгляд, когда она отодвигает стул и садится с вздохом. Она кладет больную ногу на соседний стул и закрывает глаза, откинувшись назад, чтобы помассировать шею, и из-под футболки видна полоска кожи на животе. Я слишком долго избегал даже малейшего намёка на романтические отношения, раз уж этот крошечный кусочек кожи привлекает всё моё внимание. Отворачиваюсь, хотя это сложно. Начинаю резать апельсины, чтобы сосредоточиться.
— Как долго ты здесь живёшь? — спрашивает она, раздается какой-то шорох. В руках у неё колода карт, края которых уже помяты от частого использования.
— Чуть больше четырех лет, — отвечаю, наблюдая, как она кивает и кладет карты на стол. — Раньше я жил в Бостоне.
— У тебя Бостонский акцент?
— Нет, я родился в Ирландии.
Она кивает снова и переворачивает карту, наклоняясь ближе, чтобы рассмотреть.
— Уехал в юном возрасте. В тринадцать, да?