– Ты слишком молода, чтобы жить в такой глубокой тени, – говорит она наконец. – Ты похожа на него. На твоего друга, которого зовут Муса. Я видела его в городе рассказывающим истории. Он использует силу своего голоса, чтобы создать легенду. Вы оба запятнаны тьмой. Вам следует прийти на мою родину, в Котаму, на восток. Наш народ мог бы вам помочь.
Я качаю головой.
– Я не могу идти на восток. Не сейчас, когда Князь Тьмы угрожает нам всем.
Женщина склоняет голову на плечо.
– Ты имеешь в виду Мехерью?
– Ты уже говорила это слово, – отвечаю я. – Но я не знаю, что оно означает.
– Это его имя, Лайя из Серры. Его первое и истинное имя – Мехерья. В нем содержится все, что он сотворил, и все, что еще сотворит. Его сила в этом имени, но в нем же и его слабость. Однако же, – она пожимает плечами, – это древняя магия. Месть Князя Тьмы давно предсказана. С твоей стороны, Лайя из Серры, было бы мудро покинуть эти земли и уйти в Котаму…
– Мне плевать на Котаму. – От гнева я забываю, что разговариваю с женщиной, которая могла бы убить нас обоих одним движением руки. – Я должна остановить его.
– Зачем? – качает головой она. – Знаешь ли ты, что случится, если ты его остановишь? Каковы будут последствия?
– В любом случае я пока не знаю, как его остановить.
Поднимается ветер, завывает в узкой улочке – есть опасность, что пламя пожара распространится по всему городу. Йадуна хмурится, оглядываясь через плечо, потом щелкает пальцами. В руках ее появляется какой-то небольшой прямоугольный предмет.
– Может быть, это тебе поможет, – она бросает предмет мне. Это книга. Толстая, тяжелая книга с серебряными буквами на обложке. «История Провидцев и Пророков в Империи Меченосцев». Автор – Фифиус Антониус Туллиус.
– Теперь, – говорит йадуна, – я считаю свой долг полностью уплаченным. Но помни о моем предложении. Если решишь прийти в Котаму, ищи там Дарджу. Она – лучшая наставница в Заливе Слез. Она поможет тебе справиться с твоей тьмой, научиться ее контролировать. Если, конечно, не будет слишком поздно и эта тьма не поглотит тебя.
После этих слов йадуна исчезает. Я открываю книгу и вижу рисунок, изображающий человека в темной мантии. Лицо его скрыто, руки бледны, из-под капюшона горят красные глаза. Это Пророк.
Мы с Дарином обмениваемся взглядами и спешим скорее оставить это место, пока йадуна не переменила решения.
Два часа спустя мы с братом все еще бредем по улицам Адисы. Я молюсь небесам, чтобы Муса остался цел и невредим и уже вернулся в кузницу. Искать его в лагере беженцев у меня нет времени и сил. Только не сейчас, когда я прочла нечто важное.
К моему великому облегчению, я вижу, что в кузнице горит свет. Муса сидит в большой гостиной, Зелла мажет ему ожоги какой-то мазью. При виде меня он открыл было рот, но я не дала ему заговорить.
– Сорокопут выжила после попытки убийства, – говорю я. – Ты об этом знал? Когда это произошло, при каких обстоятельствах?
– Ты хотя бы сядь…
– Я должна это знать сейчас же, Муса!
С недовольным ворчанием он поднимается и идет в свою спальню, где какое-то время копается, а потом возвращается с несколькими свитками. Я тянусь к ним, но он легко шлепает меня по руке.
– Все зашифровано, ты не разберешь, – он бесконечно долго пересматривает свитки и наконец находит нужный. – Вот оно. Ее попытались зарезать по приказу Керис, – говорит он. – Один из телохранителей нашел ее и отнес в казармы. Через двое суток она уже была на ногах и раздавала приказы.
Я раскрываю книгу о Пророках на заложенной мной странице и протягиваю Мусе.
– Читай.
– «Кровь отца и кровь сына – предвестники тьмы, – вслух читает Муса. – Король озарит дорогу Мясника, и когда Мясник склонится перед своей величайшей любовью, приблизится ночь. Только призрак сможет уцелеть посреди побоища. Наследница Львицы да завладеет гордостью Мясника, тогда гордость истает как дым. Кровь семи поколений исчезнет из мира до того, как Король снова станет искать отмщения». Ад бы побрал этих Пророков, что за бред?
– Это не бред, – возражаю я. – Это имеет смысл, если знать, что сорокопут – такая птица, которая терзает свою добычу на куски, прежде чем съесть ее. Я однажды читала об этом. Люди называют сорокопута птицей-мясником. Вот что значит титул «Кровавый Сорокопут».
– Это пророчество не может иметь в виду ее, – говорит Муса. – Помнишь другое предсказание? «Мясник будет сломлен, никто не вмешается».
– Может быть, эта часть предсказания еще не исполнилась, – предполагает Дарин. – Мы ведь ищем фрагмент Звезды, верно? В этих твоих докладах есть что-нибудь об украшениях, которые носит Кровавый Сорокопут? Или о каком-нибудь особенном оружии, с которым она не расстается?
– У нее есть… – Муса шелестит свитками, потом склоняет голову набок и прислушивается. Я слышу щебет феи. – Кольцо? Да, у нее есть кольцо Кровавого Сорокопута, полученное ей при вступлении в должность. А еще – кольцо клана Аквилла.
– Где она его взяла? – спрашиваю я.
– Проклятье, откуда мне… – он снова склоняет голову и вслушивается. – Кольцо она получила от отца, – сообщает он. – В день его смерти. Перед самой смертью он отдал кольцо ей.
Кровь отца. Должно быть, когда его убили, на кольцо попала часть его крови. И, конечно, это кольцо сейчас – предмет ее гордости, потому что это символ ее рода.
– А где Князь Тьмы? – спрашиваю я. – Он все еще в Навиуме?
Я знаю ответ еще до того, как Муса успевает заговорить. Он утвердительно кивает.
– Видишь теперь? – восклицаю я, крутя на руке браслет, который подарил мне Элиас. – Князь Тьмы сидит в Навиуме, потому что там находится предмет, который ему нужен. Он никогда не уйдет оттуда, пока не получит свое. У Кровавого Сорокопута на руке – последний осколок Звезды.
30: Элиас
– Бану аль-Маут…
Голос взывает ко мне, когда я скитаюсь по городу джиннов. Он идет издалека, тонкий, как нить, протянутая через океан тишины. Но я сразу узнаю, кто зовет меня. Аубарит Ара-Насур. Факира. Я сам попросил ее приходить на край Леса и звать меня, если я буду ей нужен.
Но я не могу ответить на ее зов. Не сейчас, когда я узнал так много. Наконец я понимаю, почему Маут запрещает своим Ловцам Душ оставаться людьми. Человечность – это чувства. Чувства – это непрочность, неустойчивость. Главная и единственная цель Маута – сохранение моста между миром мертвых и миром живых. Неустойчивость угрожает этому мосту.
Это знание приносит мне странное утешение. Я не знаю, как отказаться от своей человечности. Не уверен, что мне удастся это сделать, однако я понимаю, ради чего должен попытаться.
Маут прикасается ко мне. Магия поднимается от земли черным туманом, собирается в плотную струю. Я тянусь к ней. Магия ограниченна, Маут пока не готов доверить мне больше.
Я покидаю город джиннов, и меня немедленно окружает густое облако призраков, такое плотное, что я едва могу видеть сквозь них.
– Бану аль-Маут… Помоги нам…
Мольба в зове Аубарит слышна совершенно четко даже отсюда. Ее голос звучит испуганно.
Прости, Аубарит. Мне очень жаль. Но я не могу.
– Младший, – я вздрагиваю от голоса призрака, который резко материализуется передо мной. Это Истаявшая. Она кружится вокруг меня в великом возбуждении.
– Ты должен идти, – шепчет она. – Твой народ гибнет. Твоя семья. Ты нужен им так же, как моя любимая малышка нужна мне. Ступай же к ним. Ступай.
– Моя… семья? – переспрашиваю я, невольно думая о Коменданте и меченосцах.
– Твоя истинная семья. Певцы пустыни, – шепчет Истаявшая. – Их страдание велико, им больно.
Но я не могу идти к ним на помощь прямо сейчас. Я должен переправлять призраков, иначе они начнут скапливаться. Джинны будут красть магию, и проблемы у меня станут куда больше нынешних.
– Бану аль-Маут… помоги нам… пожалуйста.
Но если кочевникам угрожает опасность, я хотя бы должен знать, что это такое. Может быть, я смогу помочь им быстро, каким-то простым действием, и сразу же вернусь в лес, чтобы продолжить свою главную работу.
Я стараюсь не обращать внимания на то, как у меня за спиной трескается земля, как вопят призраки и стонут деревья. Когда добираюсь до южной границы, то укрепляю стену своей магией, чтобы призраки не вздумали выбраться наружу следом за мной. Я спешу к блестящим в отдалении кибиткам стойбища.
Едва выйдя из Земель Ожидания, я слышу знакомый звук – бой барабанов меченосцев. Ближайший гарнизон в нескольких милях отсюда, но зловещее эхо барабанного боя слышится даже здесь. Хотя барабаны слишком далеко, чтобы я мог разобрать команды, долгий опыт солдатской жизни подсказывает мне, что они не предвещают ничего хорошего. И что это касается кочевников.
Когда я добираюсь до стойбища, то вижу, что оно выросло во много раз. Раньше здесь стояли только племена Насур и Саиф, а теперь тут более тысячи кибиток. Похоже, тут сейчас маджилис – Совет Племен, который собирается очень редко, только в чрезвычайных обстоятельствах.
На Совет приходят многие тысячи кочевников и проводят долгое время в одном месте. Если бы я был генералом меченосцев, планирующим большое нападение и захват рабов, я бы не нашел момента лучше маджилиса.
Я вхожу в лагерь. Дети разбегаются от меня и прячутся под кибитками. Запах в лагере стоит ужасный, тошнотворно сладкий, и я замечаю двух дохлых лошадей, которые гниют под солнцем, собирая рои мух.
Неужели меченосцы уже нанесли удар? Не может быть! Если бы они напали, то забрали бы детей в рабство.
В северной части лагеря я замечаю круг таких знакомых кибиток, что у меня перехватывает дыхание. Племя Саиф. Моя семья.
Я медленно иду туда, боясь того, что могу там увидеть. В нескольких ярдах от лагеря передо мной вырастает странное привидение. Это не живой человек, понимаю я. Но он не прозрачный, в отличие от призраков. Он кажется чем-то промежуточным между человеком и призраком. Сперва я его не узнаю. Но потом искаженные черты лица кажутся мне ужасно знакомыми. Это Дядюшка Акби