– Если со мной что-нибудь случится, – говорю я, – кто будет говорить с королем от лица книжников? Кто еще на свете знает правду о Князе Тьмы и его планах? Кто поможет мореходам подготовиться к войне, чем бы она ни кончилась?
– О преисподняя, Лайя, прекрати! – Дарин никогда не повышает голоса, и я так пугаюсь, что тут же уступаю. – Я еду с тобой. Это решено.
Я тяжело вздыхаю. Я так надеялась, что до этого не дойдет. Хотя подозревала, что такое может случиться. Мой брат упрям, как осел. Теперь я понимаю, почему Элиас просто оставил записку, когда собрался исчезнуть, а не пришел прощаться. Не потому, что он меня не любил. Наоборот – потому что любил слишком сильно.
– Я просто могу исчезнуть, – говорю я. – И ты не сможешь меня нагнать.
Дарин смотрит на меня с недоверчивым отвращением.
– Нет, ты не можешь так поступить со мной.
– Именно так бы я поступила, если бы знала, что это точно поможет удержать тебя на месте.
– И ты рассчитывала, что я спокойно приму это, – говорит Дарин. – Что я просто так дам тебе уехать, сознавая, что единственный член моей семьи, моя сестра, снова подвергает себя смертельному риску…
– Ничего себе! А то, что все те месяцы ты тайно от меня встречался со Спиро – это нормально? Если кто-нибудь на свете и должен понимать, почему я так поступаю, Дарин, так это ты! – Мной наконец овладевает гнев, и слова сами собой льются наружу потоком яда. Лучше сдержись, Лайя! Не надо! Но я не могу остановиться, это сильнее меня. – На наш дом напали из-за тебя одного. Дедушка и бабушка погибли из-за тебя. Я пошла в Блэклиф из-за тебя. Я получила эту метку, – я оттягиваю воротник, чтобы открылся глубокий шрам в виде буквы К, памятка от Коменданта, – из-за тебя! Я прошла полмира, потеряла верного друга… Пережила то, что мой любимый мужчина теперь навеки прикован к какому-то проклятому миру мертвых. Все это из-за тебя. Так что не говори мне теперь, что я не должна рисковать собой. Просто не смей открывать рот на этот счет.
Я и сама не знала, как много горечи накопилось у меня в душе, пока не начала кричать на брата. И теперь мой гнев взял надо мной власть и изливается из меня водопадом.
– Ты останешься здесь, – рычу я. – И будешь делать оружие. Чтобы наш народ получил шанс уцелеть в бою. Ты должен это делать ради памяти дедушки, бабушки, Иззи и Элиаса! И ради меня тоже. Не думай, что я это забуду!
Дарин беспомощно приоткрывает рот, а я вихрем уношусь прочь, захлопнув за собой дверь. Гнев сам собой несет меня из кузницы в город. Когда я уже на полпути к западным воротам, меня нагоняет Муса.
– Отличная семейная ссора, – сообщает он, появляясь словно из ниоткуда. Ловкий, будто рэйф. – Не думаешь, что перед окончательным уходом тебе стоило бы извиниться? Ты немного… перестаралась.
– Есть на свете хоть какие-нибудь разговоры, которые ты не подслушиваешь?
– Я же не виноват в том, что феи обожают слушать, – пожимает плечами тот. – Хотя и для себя я извлек некоторую полезную информацию – ты наконец вслух призналась в своих чувствах к Элиасу. До этого ты избегала говорить о нем.
Мои щеки заливает жар.
– Мои чувства к Элиасу – не твое дело.
– Не мое. До тех пор, пока он не мешает тебе исполнять обещание, данное мне, – поправляет Муса. – С такой формулировкой я соглашусь, аапан. Пойдем, я отведу тебя к лошади. В седельных сумках ты найдешь карты и провиант. Я разметил для тебя маршрут – строго на восток, через горы. К Сумеречному Лесу ты доберешься недели через три с небольшим, если все пойдет хорошо. Мой человек встретит тебя по другую сторону леса и проводит в Антиум.
Мы уже у западных ворот. На ближайшей часовой башне колокол бьет полночь. Вместе с последним ударом я слышу тихий шелест – звук кинжала, покидающего ножны. Я хватаюсь за оружие, но тут у меня над ухом что-то свистит.
Вокруг слышится сердитый щебет, я чувствую касание крохотных ручек. Я падаю, увлекая Мусу за собой, и над нашими головами пролетает стрела. Еще одна летит в нас из темноты, но не достигает цели, обрушиваясь на землю в полете – спасибо феям Мусы.
– Никла! – яростно кричит Муса в темноту. – Покажись!
Среди теней что-то движется, и из темноты выходит наследная принцесса. Ее лицо искажено от злобы, его едва можно разглядеть из-за гулей, клубящихся вокруг нее.
– Я так и знала, что предательница Элейба тебя отпустит, – шипит Никла сквозь зубы. – Она за это заплатит.
Слышатся звуки шагов. Это приближаются солдаты, которых привела с собой Никла. Они заключают нас с Мусой в плотное кольцо.
– Никла, послушай голос разума, прошу тебя. Мы с тобой оба знаем…
– Не смей говорить со мной! – орет принцесса, и гули радостно купаются в ее боли. – У тебя был шанс, но ты его упустил.
– Когда я опрокину ее, беги, – шепчет мне Муса.
Я еще не до конца осознаю, что он сказал, как Муса минует меня и бросается прямо на Никлу. Тут же вперед выступают телохранители в серебряных доспехах, и видно лишь мелькание тел.
Я не могу просто так позволить людям Никлы схватить его! Одним небесам ведомо, что с ним тогда может случиться! Но если я нанесу удар хоть кому-то из этих мореходов, король Ирманд обратится против нас… Я хватаюсь за рукоять кинжала, но чья-то рука хватает меня и оттаскивает назад, прочь от схватки.
– Беги, сестренка, – говорит Дарин, держащий в руке боевой посох. За его спиной я вижу Таурэ, Зеллу и нескольких книжников из лагеря беженцев. – Мы постараемся, чтобы тут никто не погиб. А ты выбирайся из города и спаси всех нас.
– Муса, и ты… Если они вас арестуют…
– У нас все будет в порядке, – перебивает Дарин. – Ты была права. Мы должны быть готовы к бою. Но у нас не будет шансов, если ты сейчас не уйдешь. Скачи скорее, Лайя. Останови его. Я всегда буду с тобой. Здесь, – он прижимает руку мне к сердцу. – Беги.
И я бегу, как в незапамятный день в Серре, пока голос брата звенит у меня в ушах.
В первые три дня пути я едва останавливаюсь, в любой момент ожидая погони от Никлы и ее людей. В голове моей постоянно вертится калейдоскоп возможных исходов стычки у ворот: мореходы заключают под стражу Дарина, Мусу, Зеллу, Таурэ… Король посылает солдат мне вдогонку… Книжникам отказывают в пропитании или, еще хуже, совсем изгоняют из Адисы, лишают даже временного прибежища…
Но на четвертый день после выезда из города я просыпаюсь до рассвета, потому что меня будит тихий щебет у самого уха. Я так привыкла слышать этот звук рядом с Мусой, что невольно оглядываюсь, ожидая его увидеть. Но вместо этого мне на грудь приземляется свиток, в котором написано всего три коротких слова.
«Мы в порядке».
После этого я перестаю оглядываться через плечо и начинаю смотреть только вперед. Элейба сказала правду – на любой станции курьерской связи служители, едва завидев королевское кольцо, предоставляют мне свежую лошадь и провиант, не задавая вопросов. Это самая лучшая помощь, потому что я очень тороплюсь. Каждый новый день приближает меня к Луне Урожая, то есть к победе Князя Тьмы. Я боюсь, что он сумеет найти подход к Кровавому Сорокопуту и заставит отдать ему кольцо. Кинан освободит гневных джиннов, и тогда мы все пропали.
По пути я размышляю над остальными частями пророчества Шэвы. Слова о Мяснике тревожат меня, но не так сильно, как слова «Мертвые встанут – живых не останется».
Мертвые – это те, за кого отвечает Элиас. Означает ли эта строка, что они вырвутся из Земель Ожидания? А если вырвутся, что за этим может последовать? И что там, в конце пророчества? Все какое-то мутное, кроме слов о том, что «Жена-Призрак падет, плоть Призрака иссохнет». Это как раз совершенно ясно – я должна умереть.
Снова и снова я напоминаю себе, что пророчество – это не то, что высечено в камне. Оно не сбывается буквально.
По пути я встречаю других путников, но плащ с капюшоном и кольцо с королевской печатью надежно охраняют меня от лишних расспросов. Сама я ни с кем стараюсь не беседовать. После недели пути по горам и еще десяти дней спуска в тихую равнину, усеянную деревнями, на горизонте показался Сумеречный лес – синяя полоса под густыми облаками. Так далеко от городов нет курьерских станций, а хутора и деревни остались в стороне от моей дороги. Но я не чувствую себя одиноко. Меня наполняет чувство предвкушения.
Совсем скоро я увижу Элиаса.
Я вспоминаю, как назвала его, когда в сердцах кричала на Дарина: мой любимый мужчина.
Я думала, что любила Кинана, но та любовь была рождена отчаянием и одиночеством, потребностью увидеть себя и свои стремления в глазах кого-то другого.
То, что я чувствую к Элиасу – совсем иное. Это пламя, которое я несу у своего сердца и прижимаю к нему, когда силы мои иссякают. Иногда, в глубокой ночи, я пытаюсь представить наше с ним общее будущее. Но никогда не позволяю себе слишком внимательно вглядываться в эту картинку. Зачем терзать себя картинами того, чего не может быть?
Я думаю, как он мог измениться за те несколько месяцев, пока мы не виделись. Какой он сейчас? Нормально ли он ест? Следит ли за собой? Небеса, надеюсь, он не оброс бородой. Его борода всегда меня раздражала.
Лес тем временем из размытой линии на горизонте превращается в стену деревьев. Их скрюченные стволы мне хорошо знакомы. Даже под полуденным светом солнца Земли Ожидания кажутся мрачными и зловещими.
Я спешиваюсь и отпускаю лошадь пастись, а сама приближаюсь к стене деревьев. Поднимается ветер и зловеще шелестит древесной листвой. Шелест листьев складывается в тихую песню, в печальный шепот.
– Элиас? – зову я. Тишина кажется неестественной. Даже стонов призраков не слышно. Меня одолевает беспокойство. А что, если Элиас не справился, не смог переправлять призраков? Что, если с ним что-то случилось?
Тишина Леса наводит меня на мысли о хищнике, затаившемся в высокой траве в ожидании жертвы. Но по мере того, как солнце склоняется к закату, во мне восстает знакомая темнота, побуждая войти под сень деревьев. Давным-давно я чувствовала эту темноту с Князем Тьмы, когда пыталась добиться от него ответов на свои вопросы. Я почувствовала ее снова после смерти Шэвы, когда думала, что джинны могут навредить Элиасу.