– Мирры из Серры больше нет! – кричит Кухарка так громко, что с ближайшего дерева срываются несколько птиц – испуганных, как и я сама. – Она мертва. Она умерла в тюрьме Кауф в день, когда умерли ее муж и дочь! Я не Мирра. Меня зовут Кухаркой. И ты не будешь больше упоминать при мне эту предательницу, эту убийцу, эту суку, не будешь говорить, что она могла бы сделать или не сделать! Ты ничего о ней не знаешь.
Она часто дышит, темные глаза сверкают от ярости.
– Я пыталась, девочка, – шепчет она наконец. – В первый раз, когда я сделала попытку напасть на Керис, она сломала мне руку и едва ли не до смерти выпорола Иззи. Ей тогда было всего пять лет. Меня заставили на это смотреть. Когда я наконец подготовилась к следующей попытке, Блэклифская Сука выколола Иззи глаз.
– Почему ты не сбежала? Ты ведь могла выбраться оттуда.
– Я пыталась. Но шансы, что Керис меня схватит и вернет назад, были слишком велики. И тогда она бы снова мучила Иззи. Уже достаточно людей пострадало из-за меня, решила я. Может быть, Мирра из Серры и рискнула бы жизнью ребенка, чтобы спасти свою шкуру, но это потому, что у нее не было души. Она была такой же злобной сукой, как Комендант. Но я – не она. Давно уже не она.
– Ты не спрашивала меня о бабушке и дедушке, – шепчу я. – И о Дарине. Ты…
– Я не заслуживаю знать, как сейчас живет твой брат, – отвечает она. – Что же до твоих бабушки и дедушки, – губы ее расходятся в улыбке, которую я не узнаю, – я отомстила их убийце.
– Маске? Но как?
– Я долго охотилась на него. Когда я с ним закончила, он сам просил о смерти. Я была милосердной и убила его. – Глаза ее черны, как холодные уголья. – Ты осуждаешь меня.
– Нет. Я сама хотела его убить. Но…
– Но я сделала это с удовольствием. Делает ли это меня злой? Пойми же, девочка. Нельзя провести столько времени в тени и не стать темной изнутри.
Я вздрагиваю, вспомнив слова йадуны: «Ты слишком молода, чтобы жить в такой глубокой тени».
– Я рада, что ты его убила, – говорю я медленно, обдумывая каждое слово. Но такой вопрос просто невозможно задать деликатно. – Почему… почему ты не прикасаешься ко мне? Неужели ты не…
Не хочешь этого так же сильно, как хочу я, – вот что я собиралась сказать.
– Прикосновение к собственному ребенку – утешение и радость для матери, – чуть слышно шепчет она. – Но я не мать, девочка. Я – чудовище. Чудовища не заслуживают утешения.
Она отворачивается от меня и замолкает. Я смотрю ей в спину, долго смотрю. Она так близко. Протяни руку – и коснешься. Она достаточно близко, чтобы расслышать сказанные шепотом слова прощения.
Но я не думаю, что она будет рада объятию дочери. И не думаю, что ей есть дело до моего прощения.
Когда мы подходим к Антиуму, то понимаем, что к городу приближается беда. По дорогам прочь от города тянутся нагруженные мебелью и коврами повозки обеспеченных горожан, окруженные стражей. Мы замечаем даже целый караван с десятками охранников. Я не вижу, что они перевозят, но среди охраны не меньше дюжины Масок.
– Они бегут из столицы, – с презрением говорит Кухарка. – Слишком испуганы, чтобы остаться и защищать свои дома. Похоже, это все патриции. Двигайся быстрее, девочка. Если богачи покидают город, значит, карконы уже на подходе.
Мы больше не останавливаемся на долгий отдых, идем днем и ночью. К тому времени, как мы добираемся до предместий Антиума, становится ясно, что война уже коснулась прославленной столицы меченосцев. Мы переваливаем через Серебряные Холмы, и с высоты нам открывается вид на город.
А также огромное войско, окружившее его с трех сторон. Защищена только северная часть города, та, что со стороны гор.
– Вот это зрелище, – бормочет Кухарка себе под нос. – Если это не справедливое отмщение Небес, то я не знаю, что такое справедливость.
– Как их много, – я едва могу говорить. – А люди в городе… – я качаю головой, думая о том, сколько там может быть рабов-книжников. Моего народа. – Там ведь наверняка полно книжников. Комендант убила не всех рабов. Ей не позволили патриции. Что будет с ними, если город падет?
– Они умрут, – пожимает плечами Кухарка, – как и все прочие неудачники, которым выпало там застрять. Оставь это меченосцам. Это их столица, пусть они ее и защищают. А тебе нужно думать кое о чем другом. Например, о том, как мы собираемся попасть внутрь.
– Варвары только что пришли, – я смотрю на карконские отряды, которые продолжают стекать с перевала на северо-востоке и присоединяются к армии. – Они стоят далеко от города, вне досягаемости городских катапульт, а значит, не планируют немедленного штурма. Ты говорила, что знаешь тайные проходы.
– Да, со стороны гор, с севера, – отвечает Кухарка. – Нам придется обходить Серебряные холмы. Это займет у нас еще несколько дней.
– Пока они будут вставать лагерем, там будет хаос, – говорю я. – Можно было бы этим воспользоваться и прокрасться через них ночью. У карконов ведь есть с собой какие-то женщины…
– Это шлюхи, – поясняет Кухарка. – Не думаю, что я сойду за одну из них.
– У них есть и кухарки, – возражаю я. – И прачки. Эти варвары повсюду таскают за собой своих женщин, чтобы те их обслуживали. Я могла бы пробраться невидимой.
Кухарка качает головой.
– Ты говорила, что твоя невидимость вызывает у тебя изменения разума. Посылает видения, которые могут длиться часами. Нужно придумать что-то другое. Это плохая идея.
– Но другого выхода нет.
– Это самоубийство.
– Это нечто, что было бы под стать тебе, – тихо говорю я. – Раньше. Давно…
– Именно поэтому я и не позволю тебе так поступить сейчас, – отрезает она, но я вижу, что она колеблется. Она не хуже меня понимает, как мало у нас вариантов.
Где-то через час я невидимо иду рядом с Кухаркой, которая, согнувшись, тащит на плечах корзину с вонючим бельем для стирки. Двоих часовых, заступивших нам путь, мы убили без особого труда. Но теперь мы просто окружены карконами, и так просто с ними не разделаешься.
Их так много! Как и люди Империи, они отличаются цветом кожи и волос и чертами лица. Но что их выделяет из прочих народов – так это густые татуировки. Верхние части их лиц покрыты синей краской, и белки глаз на синем фоне выглядят устрашающе.
Горят сотни костров, а вот палаток, за которыми мы с Кухаркой могли бы укрываться, маловато. Мужчины по большей части одеты в кожаные штаны и меховые жилеты, и я совершенно не могу разобрать, чем отличаются их простые воины от командующих. Единственные, кто выделяется одеждой – это карконы в странных доспехах из кости и стали, носящие длинные посохи с человеческими черепами на концах. Перед этими носителями посохов прочие расступаются, но они редко ходят по лагерю. По большей части топчутся вокруг огромных сложенных, но не разожженных костров, рассыпая вокруг них концентрические круги из чего-то, напоминающего багровый песок.
– Это карконские колдуны, – шепчет мне Кухарка. – Главное их занятие в жизни – запугивать своих сородичей попытками вызвать духов. Духи никогда не приходят на их зов, но колдунов все равно тут почитают, словно богов.
Лагерь провонял потом и тухлыми овощами. И без того жарко, так еще повсюду горят костры, валяются кучи лошадиного навоза, который карконы не утруждаются убирать. Кувшинов с каким-то прозрачным хмельным напитком повсюду почти так же много, как и людей. В воздухе стоит запах прокисшего молока, вызывающий тошноту.
– Эй! – Пожилой каркон сильно толкает Кухарку, которая нечаянно задела его своей корзиной. – Тек фидкайярд уркин!
Кухарка трясет головой, изображая бедную немощную старуху, которая страшно растеряна. Каркон выбивает корзину у нее из рук, и его приятели дружно ржут, когда грязное белье фонтаном обрушивается на землю. Он отвешивает ей пинка в живот, пока она ползает на четвереньках, пытаясь как можно скорее собрать белье.
Я быстро поддерживаю ее под локоть, помогая встать. Надеюсь, что карконы слишком пьяны и не заметят, что старуху поддерживает невидимая рука. Но, когда Кухарка поднимается, первым делом шепчет мне на ухо:
– Девочка, ты мерцаешь! Скорее двигаем отсюда!
Я смотрю на себя – и вижу, что невидимость в самом деле начинает подводить меня. Князь Тьмы! Должно быть, он в Антиуме, и его близость влияет на мою магию.
Кухарка быстро минует группу пьяных карконов и старается идти прямо на север.
– Ты все еще здесь, девочка? – спрашивает она напряженным голосом, хотя и не оглядывается.
– У них тут полный бардак, – шепчу я. – Но небеса, как же их много!
– На юге долгие зимы, – говорит Кухарка. – Зимой им там нечем заняться, кроме как размножаться.
– Почему они решили сейчас нанести удар? – спрашиваю я. – И почему именно по Антиуму?
– У них там голод, и один хитрый колдун решил этим воспользоваться. Ничто так не побуждает человека к войне, как бурчащие от голода животы его детей. Карконы посмотрели на север и увидели там богатую и сытую Империю. Это продолжается долгие годы: у меченосцев есть все, а у карконов – ничего. Империя отказывалась вести с ними торговые дела. Гримарр, их верховный колдун, напомнил об этом своему народу – и мы получили то, что получили.
Мы прошли уже почти весь лагерь до его северной границы. Перед нами стоит глухая скальная стена, но Кухарка уверенно держит путь прямо на нее. Она бросила где-то свою корзину белья. Уже достаточно темно, и мы прилично отдалились от лагеря.
– Они рассчитывают победить одним только численным превосходством. Хотя, возможно, у них есть еще какой-то козырь в рукаве. Что-то, с чем не справиться меченосцам.
Я смотрю на луну. Она почти полная. Еще три дня – и она растолстеет в Луну Урожая. К Луне Урожая забытые обретут господина.
Кухарка дважды оглядывается, чтобы убедиться, что за нами не следят, и наконец указывает мне на скалу. Потом кивает вверх.
– В пятидесяти футах отсюда наверху есть пещера. Цепь пещер выводит далеко в горы, – говорит она. – Жди меня здесь – и оставайся невидимой, просто на всякий случай.