– Что ты собираешься сде…
Она скрючивает пальцы. В этом движении мне видится что-то ужасно знакомое… И тут она начинает карабкаться по отвесной скале с ловкостью паука. Я ахаю. Это необычайно – нет, просто невозможно! Кухарка, конечно, не летит по воздуху, но в ее движениях присутствует такая легкость, будто она вообще не человек.
– Проклятье, но как…
Сверху падает веревка и концом ударяет меня по голове. Откуда-то с высоты свешивается голова кухарки.
– Обвяжись ей вокруг пояса, – говорит она. – Потом упрись ногами в скалу, ищи там зацепок – и лезь ко мне.
Когда я добираюсь до нее, то часто дышу от усталости. Наконец, я собираюсь с силами и спрашиваю, как она это сделала. Но Кухарка в ответ только шипит – «Тс-с!» – и быстро шагает в глубину пещеры, даже не оборачиваясь.
Теперь мы глубоко в недрах горы. Только сейчас Кухарка решает, что мне можно сбросить невидимость.
– Боюсь, это займет несколько минут, – предупреждаю я. – У меня может случиться видение, и я не уверена…
– Я прослежу, чтобы ты не умерла.
Я киваю, но понимаю, что ужасно боюсь. Мне так не хочется новых видений! После того, что показал мне Князь Тьмы…
Хотя моя мать не может меня видеть, она склоняет голову к плечу, будто чувствуя мою неловкость. Щеки мои вспыхивают, и, хотя я ищу оправданий, найти их мне не удается. Я хочу сказать: «Прости, я трусиха. И всегда такой была». Небеса, как же это все унизительно! Будь она просто Кухаркой, мне было бы все равно. Но это же моя мать. Моя мама. Я столько лет оценивала каждый свой поступок с точки зрения того, что она о нем подумает.
Она оглядывается на туннель – и наконец садится на земляной пол.
– Я устала, – говорит она. – Проклятые карконы. Давай уже, девочка, присядь рядом со старухой.
Я опускаюсь на пол рядом с ней, и впервые она не отодвигается, – потому что меня не видит.
– Эти твои видения, – говорит она через некоторое время. – Они тебя пугают?
Я вспоминаю, как видела ее в тюремной камере. Слышала ее песню, тихий треск. Эти звуки, которые сначала для меня ничего не значили, а теперь значат все. Я не смогу рассказать ей о том, что именно я видела. Просто не смогу это выговорить. Сказать вслух – означает сделать это реальностью.
– Да, пугают, – отвечаю я, обхватывая себя за колени.
Что мне предстоит увидеть в этот раз, когда я уже знаю, что видения приходят из прошлого? Какой-то новый кошмар?
– Тогда покончи с этим как можно быстрее, – советует она. – Чем раньше начнешь, тем раньше закончишь.
Голос ее не назовешь нежным, но и грубым он сейчас не кажется. Чуть помедлив, она протягивает мне руку ладонью вверх. И трудно сглатывает, сжимая зубы.
Я прикасаюсь к ее руке. Кожа теплая, покрыта мозолями. Хотя лицом она больше не похожа на мою маму, и голосом тоже – у нее остались те же руки. Я крепко вцепляюсь в ее ладонь, и она передергивается.
Я сбрасываю невидимость, открываясь видениям, потому что ни одно видение не может быть хуже, чем реальность. Ужасно держать за руку женщину, которая выносила и родила меня, а теперь испытывает отвращение от моего прикосновения.
Видения поглощают меня. На этот раз я иду по улицам, полным огня. Мимо обгорелых дымящихся стен. Из горящих зданий доносятся крики, ужас проникает в меня, и я громко кричу.
Когда я открываю глаза, Кухарка склоняется надо мной. Одна ее ладонь лежит у меня на лбу, другая все еще сжимает мою руку. На лице ее написана боль, как если бы прикосновение к моей коже обжигало ее. Она ничего не спрашивает о видениях, и я ничего не рассказываю ей.
Когда мы добираемся до входа в Посольство Маринна, то видим мокрую крутую лестницу, ведущую к деревянной двери. Кухарка замедляет шаг.
– Здесь должны были стоять два охранника, – говорит она. – Посольство всегда охранялось. Видишь тот рычаг? Один его поворот позволяет обрушить лестницу в случае нападения.
Я вынимаю из ножен кинжал, а Кухарка снимает с плеча лук. Она легонько толкает дверь – и та открывается. Мы входим в безмолвный пустой коридор. На улице за зданием посольства гремят барабаны, и память невольно переносит меня в Блэклиф. По улицам грохочут экипажи. Те, кто сидит в них, выкрикивают какие-то прошения. Солдаты рявкают на них и отдают приказы. Слышится ритмичный стук множества марширующих ног, резкий голос велит взводу занять позицию на стенах. Антиум готовится к войне.
– Все идет неправильно, – говорю я. – Здесь нас должны были встретить люди Мусы и передать нам карты, наручники, рассказать о перемещениях Кровавого Сорокопута…
– Должно быть, они покинули город перед атакой карконов, – говорит Кухарка. – Но не могли же все они уехать.
Отчего же, могли. Я это чувствую. В этом доме никого нет уже много дней.
Мы предоставлены сами себе.
45: Элиас
Призраки врываются в Империю, как пылающие камни, пущенные из баллисты. Стена на границе полностью рухнула.
Я чувствую духов так же, как чувствую Земли Ожидания. Они – кусочки зимы на ковре лета, и передвигаются, как стайка рыб – бок о бок в одном направлении. Сейчас они направляются на юго-запад, к деревне меченосцев, где я обычно добываю себе еду. Там живут честные простые люди, достойные трудяги. И сейчас они не подозревают, что за ужас на них надвигается.
Я хочу помочь им. Но именно этого хотят и джинны – чтобы я отвлекся, забыл о своих обязанностях. Снова они пытаются использовать против меня мою человечность.
Только не сейчас. Сейчас имеет значение только одно. Не люди, которые могут пострадать от нашествия призраков, а граница Земель Ожидания. Я должен восстановить ее. В Лес постоянно приходят новые призраки. Что, если они тоже вырвутся наружу? Я должен держать их в пределах Земель.
Как только в моей голове формируется эта мысль, от земли начинает подниматься волна магии. Она наполняет мое тело. На этот раз магия куда сильнее, и при ее приливе я наконец понимаю, как же подло мной манипулировали джинны. Ощущать Маута, позволять магии войти в меня – это великое облегчение, но также и великая вина. Я содрогаюсь от близости Маута. Это ощущение ничем не похоже на использование физической магии, там я скорее обуздываю некую силу, которая и так является частью меня. А эта магия – целиком внешняя, приходящая снаружи. Она проникает в меня, как болезнь, окрашивает мир в другие цвета. Эта сила меняет во мне что-то основное и изначальное. Я больше не чувствую себя самим собой.
Но мои чувства сейчас не имеют значения. У меня впереди много работы.
Магия позволяет мне увидеть границу такой, какой она должна быть. Все, что я должен сделать – это силой воли восстановить ее. Я собираюсь с силами.
А где-то к югу отсюда призраки приближаются к деревне. Не думай об этом.
Магия Маута трепещет во мне, его присутствие ощущается еще сильнее. Постепенно, кирпичик за кирпичиком, я восстанавливаю стену, вызывая у себя в голове образы огромных кирпичей, сотканных из незакатного света. Когда я открываю глаза, стена полностью восстановлена и сияет ярче, чем когда бы то ни было. Но возведение границы не может заставить беглых призраков вернуться. Хотя и может удержать в своих пределах новых призраков, которые будут прикованы к Землям Ожидания.
А я ожидаю много новых умерших.
И что теперь? Должен ли я преследовать беглых призраков? Маут толкает меня на юго-запад, и это довольно убедительный ответ. Я бегу по ветрам, и это дается мне на удивление легко, намного легче, чем раньше. И хотя я все жду, что магия иссякнет при моем удалении от Леса, она остается такой же сильной, потому что это магия Маута.
Призраки рассеялись, они наводнили окрестности, разбившись на маленькие группы. Сперва я направляюсь к деревне, которая ближе всего к Землям Ожидания. За милю от деревни я уже слышу крики.
Я останавливаюсь на деревенской площади. Селяне даже не замечают моего появления из ниоткуда – так велик хаос, учиненный призраками.
– Таддиус! Сынок! Нет! – вопит женщина с седыми волосами. Молодой человек на ее глазах заламывает руки старику и вздергивает их кверху с нечеловеческой силой.
– Отпусти – что ты делаешь – а-а-а… – слышится ужасный хруст, и отец юноши падает, лишившись чувств от боли. Молодой человек поднимает старика легко, как маленький камешек, и швыряет его в сторону деревни, на много ярдов вперед.
Я обнажаю мечи, готовясь к атаке, но тут Маут дергает меня.
Конечно, Элиас, какой же ты идиот, говорю я себе. Нечего и пытаться в одиночку справиться со всеми, кто одержим призраками. Шэва, помнится, сказала мне, прикоснувшись к моему сердцу и лбу: «Истинная сила Маута находится здесь – и здесь». Магия влечет меня к приближающейся группе одержимых селян. В горле поднимается волна тепла, и я чувствую, что Маут побуждает меня заговорить с ними.
– Стойте, – говорю я. Но нет – это говорит не Элиас. Это говорит Бану аль-Маут. Я перевожу взгляд с одного одержимого на другого. Я жду, что они набросятся на меня, но они только смотрят пустыми глазами, чувствуя шевелящуюся во мне магию. Призраки боятся ее.
– Подойдите, – приказываю я им. Голос мой звучит с небывалой силой, в нем чувствуется власть повелителя. Они не могут ослушаться. – Ко мне!
Они скалятся и кривятся, но ничего не могут сделать. Я набрасываю на них магию Маута, как веревку, связывая их воедино. Некоторые идут за мной в украденных ими телах, другие остаются призраками, но все они тащатся за мной с гневными стонами. Вскоре вокруг меня образуется круг из нескольких дюжин духов.
Может быть, связать их всех вместе и забросить в Земли Ожидания? Я уже поступал так с призраками, которые напали на кочевников.
Нет. Я смотрю на их искаженные мукой лица и понимаю, что духи сами не хотят быть здесь. Они хотят идти дальше, оставить этот мир. Отправить их обратно в Лес – значит продлить их мучения.
Магия изменяет мое зрение, и я вижу призраков такими, какие они есть: страдающими, одинокими, испуганными, сожалеющими… Некоторые жаждут прощения. Другие – доброты. Кто-то ищет понимания, а кто-то – объяснений.