50: Элиас
Когда я перебираюсь через стену, то пытаюсь не обращать внимания на ужасный хаос, в который погрузили город одержимые карконы. Рядом с собой я слышу волчий вой, который издают одержимые солдаты-меченосцы, сцепившиеся друг с другом.
Я всегда ненавидел Антиум. Все в нем так и вопит – «Это Империя!». Все, от высоких неприступных стен до улиц, архитектура которых подразумевает осадные войны. Они созданы, чтобы отражать атаки. Но сегодня я впервые порадовался, что этот город – столица меченосцев. Сейчас его атакует сильный противник, и укрепления Антиума должны помочь ему выстоять.
Я бегу по ветрам над улицами, устремляясь вниз по ступеням, которые должны привести меня к беснующимся одержимым солдатам. Меня ждут сотни призраков, которых нужно отыскать, успокоить магией и, наконец, освободить.
Ступени быстро мелькают под моими ногами, и я уже внизу, у ворот. Но тут я узнаю светловолосую голову воительницы, которая крушит одержимых молотом. Лицо ее потемнело от пепла, залито потом и слезами, однако она умело орудует боевым молотом, сокрушая собственных соотечественников. С запада слышатся стоны и крики, треск дерева и лязг металла. Карконы почти что во вратах.
– Стойте! – кричу я, и мой голос, усиленный магией Маута, гремит, заполняя собой пространство. Одержимые разом останавливаются и оборачиваются ко мне, моя магия притягивает их, как взгляд змеи зачаровывает мышь.
– Э… Элиас? – Кровавый Сорокопут подает голос, но я не удостаиваю ее взглядом.
– Ко мне! – приказываю я призракам. – Освободите тех, чьи тела вы захватили.
Призраки еще полны боевой ярости и не хотят подчиняться. Они сопротивляются, пытаются отползти в стороны. Мой гнев усиливается, и я кладу руки на рукояти мечей. Но магия Маута заливает меня изнутри, и я чувствую небывалый покой. Нет! – агрессивно кричит часть меня, ненавидящая вмешательство магии. Как смеет Маут управлять моим телом и разумом? Моим «я»?
Разве это справедливо? Я должен соединиться с магией, чтобы стать истинным Ловцом Душ. Первым делом я должен был отринуть свои земные привязанности, а теперь Маут заставляет меня отказаться от своей личности и собственного тела. От своего «я».
Нет! – кричит упрямая частица моей души. – Нет. Нет. Нет!
Но как иначе я смогу переправлять такое количество призраков? То, что они вырвались на свободу и сейчас здесь – моя вина. Страдания, которые они причиняют живым, – тоже моя вина. Мне никогда ее не загладить. Все совершенные ими убийства будут тяготить мою душу до самой смерти. Я не могу исправить это зло, но могу его остановить. А чтобы это сделать, я должен сдаться Мауту и отрешиться от себя.
Бери меня, – говорю я магии. – Становись мной. Я готов.
– Освободите тела тех, кого вы захватили, – повторяю я свой приказ.
Призраки медлят. Все они так шокированы фактом собственной смерти, так жаждут снова получить себе тело, чтобы иметь возможность любить, причинять боль, попросту хоть что-то чувствовать…
– Здесь вас ничего не ждет. Только страдание. Ваше место не здесь.
Я магией притягиваю их всех к себе. Маут с каждой секундой все глубже входит в мою кровь, в душу, пропитывает меня собой. Кровавый Сорокопут и Фарис смотрят на меня, раскрыв рты, и не видят своего друга Элиаса Витуриуса. Они видят не того парня, который сбежал из Блэклифа, противостоял Коменданту и Императору и выбрался из тюрьмы Кауф. Они видят не мальчика, вместе с которым переживали суровую школу Блэклифа.
Они видят Ловца Душ.
Призраки с горестными вздохами выходят из захваченных ими тел и один за другим уходят из этого мира. Сначала десятками, потом, когда я позволяю магии полностью завладеть мной, – сотнями. Хаос вокруг утихает, солдаты, бывшие одержимыми, потихоньку приходят в себя.
– Ты пришел, – выдыхает Кровавый Сорокопут, по лицу ее текут слезы. – Ты услышал мой зов и пришел нас спасти. Элиас, карконы уже на стене, они убивают нас. Мы теряем город. Они вот-вот будут здесь.
– Я пришел не на твой зов, – она слышит мой голос – бесстрастный голос Маски. И все же, это не мой голос. Это голос Маута.
– Остановись! – кричу я ему внутри своей головы. – Это же мой лучший друг! – но Маут не внемлет мне.
– Я пришел, – слышу я его голос, исходящий из моих собственных уст, – потому что поклялся исполнять свой долг. Мой долг – охранять мир живых от мира призраков. Оставь меня в покое, чтобы я мог выполнять свою работу, Кровавый Сорокопут. А я оставлю в покое тебя, чтобы ты делала свою работу.
Я убегаю от нее по ветрам, спеша к другой группе одержимых солдат. Небеса, что я натворил? Почему я был так жесток?
Потому что так нужно. Я знаю ответ раньше, чем задаю вопрос. Потому что мой долг – переправлять призраков. Долг превыше всего.
Любви здесь места нет.
Я перелетаю через стену города и оглядываюсь в поисках следующей группы диких призраков. Для человеческого глаза они почти невидимы, похожи на вспышки во тьме. У восточных ворот Антиума карконы собираются вокруг огромного тарана длиной с мариннский торговый корабль. Они тащат таран вперед, раскачивают его и ударяют в ворота древнего города, проламывая их, как удар кулака прорывает лист пергамента.
На стенах пусто. Никто не льет сверху раскаленную смолу. Лучники не осыпают врагов стрелами. Меченосцы отступили. Только единственная фигура, бледнокожая женщина, идет навстречу врагу. За ней следует небольшой отряд. Это Керис Витурия. Она выглядит такой спокойной, когда перед ней рушатся ворота.
В воздухе раздается громкий стон, даже громче, чем вопли умирающих, чем крики сражающихся. Дерево разлетается в щепы, металлические скобы гнутся, и душераздирающий вой победителей поднимается со стороны карконских отрядов.
Восточные ворота разбиты, в них устремляются карконские орды. Город Антиум, основанный еще Таиусом Первым, столица Императора Инвиктуса и Жемчужина Империи, взят. Его жители обречены.
Я отворачиваюсь и ухожу. Потому что это – не моя забота.
51: Кровавый Сорокопут
Я бегу вверх по ступенькам казарм и слышу крики Ливви. Небеса, она, должно быть, умирает! Ребенок умирает! Небеса, что же нам делать…
Когда я врываюсь в комнату, я вижу, что моя сестра стоит на четвереньках, пригнувшись к полу. Раллиус держит ее руку в своей огромной руке, все его тело страшно напряжено, темное лицо искажено гримасой.
– Императрица, – обращаюсь я к ней. – Ливия! Я пришла.
– Он идет, Элли, – выдыхает Ливия. – Ребенок идет. Раллиус утром, как обычно, попробовал мой чай и нашел, что у него какой-то странный вкус. Я не знаю, что делать. Я… мне… мне так плохо…
О преисподняя. Я совершенно ничего не знаю о родах.
– Может быть, тебе лучше подняться и сесть?
Слышится стук в дверь.
Все мы – Раллиус, Фарис, Ливия и я – мгновенно умолкаем. Никто, кроме Маркуса, не может знать, что она здесь. Но я скакала сюда вслед за Фарисом в такой спешке, что нам и в голову не приходило оглядываться. Если кто-то хотел нас выследить – это был его шанс.
Сестра закусывает свой кулак и стонет, прижимая ладонь к животу. Платье ее мокро – уже отошли воды, лицо мертвенно-серое, по нему градом катится пот. Раллиус убирает руку, которой ее поддерживал, и тянет из ножен клинки. Я заслоняю Ливви собой, Фарис взводит арбалет и направляет его на дверь.
– Кто там?
Нам отвечает женский голос.
– Мне… нужно поговорить с Кровавым Сорокопутом. Я… могу вам помочь.
Я не узнаю этот голос, хотя что-то в нем кажется мне странно знакомым. Я жестом приказываю Раллиусу открыть. Менее чем через секунду пришелица прижата им к стене, к ее горлу приставлен клинок Раллиуса.
Ей нет нужды сбрасывать капюшон, я и так ее сразу узнаю. Эти золотистые глаза невозможно забыть.
– Ты! – выдыхаю я, но она поднимает руки, показывая, что безоружна. Ножны у ее пояса тоже пусты.
– Я могу принять роды, – говорит она. – Меня прислала Кухарка.
– Какого адского дьявола эта старая карга прислала именно тебя? – спрашиваю я.
Ливия снова кричит от боли, не в силах сдерживаться, и Лайя бросает на нее взгляд через плечо.
– Ребенок совсем близко, – говорит она. – Через несколько секунд будет следующая схватка, очень сильная. Роды начались.
Небеса, я представления не имею, как она сюда попала. Может быть, это попытка убийства? Но с чего бы Лайе из Серры так рисковать? Она ведь прекрасно понимает, что попытка навредить моей сестре приведет ее к немедленной гибели.
– Я не хочу причинить ей никакого вреда, – говорит Лайя. – Меня привела судьба, Кровавый Сорокопут. Позволь мне помочь.
– Если моя сестра или ее ребенок умрет, – говорю я, открывая ей дорогу, – с ними умрешь и ты.
Она не удостаивает меня ответом, только быстро кивает в знак того, что услышала меня. Она и так все понимает. И быстро разворачивается к Фарису, который сощуривает глаза, рассмотрев ее лицо.
– Подожди-ка, – говорит он. – А ты случайно не…
– Да, это я, – не дослушав, отмахивается она. – Принеси горячей воды. Скорее, лейтенант Фарис. Воды нужно два ведра. И еще чистые простыни из прачечной – штук десять. И полотенца.
Она склоняется над моей сестрой и поднимает ее за локоть.
– Давай-ка избавимся от этой одежды, – говорит она с мягкой уверенностью, которая сразу успокаивает Ливию. Моя сестра выдыхает, пока Лайя помогает ей расстегнуть платье, приказав Раллиусу отвернуться.
Я переминаюсь с ноги на ногу.
– Не уверена, что это соответствует прили…
– Она рожает ребенка, Кровавый Сорокопут, – перебивает Лайя. – Это тяжкая и кровавая работа, и ее тело ничто не должно сковывать. Это может навредить ребенку.
– Хорошо, – соглашаюсь я, не в силах разобрать, старается она меня разозлить или просто смеется надо мной.
– Когда лейтенант Фарис вернется с горячей водой, – раздает указания Лайя, – вылей, пожалуйста, ее в ванну. Потом хорошо вымой руки, обязательно с мылом. Сними все свои кольца. Можешь положить их сюда,