Уже глубоко за полночь в темный покой заглянули двое. При свете лучины они оглядели открывшееся глазам возмутительное зрелище, и один из вошедших хмыкнул.
– Клесх, как думаешь, выйдет из них толк? – нарушил тишину негромкий женский голос.
– Не знаю, Майрико, какой там будет толк и будет ли, но они единственные, кому хватило ума наплевать на порядки и сделать все для того, чтобы не застыть. Гляди, – он небрежно поднял уголок одеяла, – все, что было в сундуках, напялили.
Собеседница усмехнулась.
– Что ж, может, и будет толк.
Затворив дверь покойчика, креффы направились на верхние ярусы Цитадели.
Они шли в молчании, думая каждый о своем и не слыша призрачного эха шагов, витающего под высокими темными сводами. О чем они думали? О тех далеких днях, когда сами очутились в стенах каменной твердыни – испуганные и жалкие? Вряд ли они помнили те времена. Ведь от полудикого мальчишки, выросшего в рыбацкой лачуге, и от девочки из глухого лесного села не осталось ничего, кроме данных когда-то родителями имен. Былое подернулось зыбкой дымкой. Стало далеким, чужим. Ненастоящим.
По мрачным лестницам крепости, тускло освещенным чадящими факелами, обережники поднялись на самый верхний ярус. Тут было тихо и не так сыро. Здесь жили наставники и Глава Цитадели. Клесх остановился, когда услышал за спиной короткий смешок. Обернулся, вопросительно глядя на спутницу, а она вдруг сказала то, о чем он и сам мельком подумал, идя по стертым от времени ступеням.
– Помнишь, когда тебя только привезли, ты был одет в такие смешные штаны до колен и весь грязный, как будто валялся в угле? Нурлиса сказала, таких, как ты, надо сначала варить с мыльным корнем, а уж потом спрашивать имя. А ты стоял посреди двора, смотрел на Северную башню и кричал с восторгом: «Поди, с нее плюваться далече можно!» – Она старательно изобразила его просторечное «оканье».
Клесх в ответ кивнул. Он смутно помнил тот день. Ему было всего одиннадцать весен, он никогда не бывал дальше каменистого берега Злого моря и всю дорогу до Цитадели ехал, постоянно сваливаясь с лошади, поскольку впервые в жизни очутился в седле.
Он тогда оказался самым юным послушником крепости. Его привезли сюда таким зеленым, потому что никому не хотелось ждать несколько лет, пока он повзрослеет, и снова тащиться в этакую даль.
Майрико заглянула в холодные серые глаза и переспросила:
– Помнишь?
Он снова кивнул, но целительница покачала головой:
– Не помнишь. Я помню.
Мужчина скупо усмехнулся.
– Потому что я сдернул с тебя ту тряпку, которой у вас принято закрывать девок. И как ты орала при этом от ужаса, помнят все деревни на сто верст вокруг.
На миг лекарка погрустнела:
– У нас лицо девушки может видеть только муж. Сдернув покрывало, ты все равно что чести меня лишил.
– Я тогда этого не знал.
Они стояли друг напротив друга и молчали. Наконец крефф не выдержал и спросил:
– К чему ты все это вспомнила?
Целительница задумчиво провела ладонью по коротким волосам – ото лба к затылку и обратно. Это был такой мужской, такой не подходящий ей жест…
– Клесх, она – девка.
– Надо же. Я и не понял.
Женщина вскинула на него злые глаза.
– Она первая девка среди ратников за много-много лет!
– И что?
– Просто вспомни, какими мы были.
Клесх пожал плечами и устало ответил:
– Я помню. Я постоянно хотел есть. И дрался с теми, кто надо мной смеялся. Но все они были старше. И меня постоянно лупили. А ты рыдала днями напролет из-за своей потерянной занавески, пока тебя не раздели и не высекли.
– Верно, – согласилась она. И вдруг с яростью заговорила: – Поэтому нельзя забывать, что…
– …что если бы с тобой и со мной этого не сделали, мы вряд ли бы сейчас беседовали. Покойники – те еще молчуны.
Она зло поджала губы, обошла собеседника и направилась дальше по коридору, опережая его на пару шагов.
– Майрико, – окликнул он, по-прежнему не двигаясь.
Она остановилась, но не обернулась.
– Если ты решишь влезть со своей бабской жалостью, будет только хуже.
– Не будет. Я не влезу. – Она толкнула тяжелую темную дверь и вошла в ярко освещенный покой, не дожидаясь своего спутника.
В уютной теплой маленькой зале обстановка была такой же безыскусной, как и везде в Цитадели. Стены из нетесаного камня, широкие лавки, покрытые тканками из грубой некрашеной шерсти, вытертые овечьи шкуры на полу. В углу – простой деревянный стол, а в стенах – кованые светцы, в которых над плошками с водой ярко горели лучины. Очаг полыхал так, что пламя ревело в трубе, посылая по покою волны жара.
Клесх не любил сюда приходить, хоть это и было единственное место во всей крепости, где ощущался хотя бы призрачный уют. Сегодня тут собрались все креффы. Майрико сразу неслышной тенью скользнула к расстеленным на полу овчинам, где устроилась свободно и в одиночестве. Места на лавках почти все оказались заняты – наставники сидели вольготно, наслаждаясь теплом, покоем и отсутствием выучей.
Рядом с Нэдом, неспешно пьющим ароматный взвар из деревянного ковшика, устроился Ихтор. Возле узкого длинного окна, закрытого по случаю непогоды ставнями, расположился Донатос; сидел, словно бы отдельно ото всех, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза. Помимо этих троих в комнате находились еще десять мужчин – все значительно старше наставника Лесаны, а иные даже и старше Главы. Клесх поздоровался со всеми и прошел к дальней лавке, где еще оставалось свободное место.
Тяжелый взгляд Нэда скользнул по собравшимся. Похоже, смотритель Цитадели остался недоволен увиденным и неодобрительно покачал головой. Темные брови сошлись на переносице. Мужчина словно искал и не находил кого-то дерзкого, посмевшего не явиться на вечерю креффов.
В этот самый миг, когда лицо обережника грозило превратиться в застывшую личину порицания, тяжелая дверь распахнулась и на пороге возникла женщина в невзрачном сером одеянии. Высокая, по-девичьи стройная, с коротко остриженными смоляными волосами, в которых тонким инеем мерцали седые пряди. На вид ей можно было дать и тридцать, и шестьдесят весен. И этим она была похожа на главу Цитадели, поскольку, как и он, казалась лишенной возраста. Новоприбывшая шагнула вперед, с грохотом закрыла за собой тяжелую створку. Темные глаза насмешливо оглядели собравшихся.
– Ну что, упыри, насупились? Без старой клячи Бьерги разговор не клеится?
Клесх поднялся на ноги, скрывая невольную улыбку, и с поклоном уступил вошедшей место. Женщина усмехнулась, села и еще раз оглядела всю честную компанию.
– Дона-а-атос, и ты здесь! А я думаю, что это так мертвечиной-то воняет…
С этими словами она выудила из привешенного к поясу кожаного кошеля кисет и трубку.
– И я тебя рад видеть, – промолвил из своего угла колдун.
Ответом ему было фырканье и клуб дыма, выпущенный к потолку. Майрико неодобрительно покачала головой, на что тут же услышала сочувственное:
– Дым мешает? Ты ж моя золотая! Прости старуху за слабость, уж потерпи, сердешная.
– Бьерга, – возвысил голос Нэд, – тут все знают, что язык у тебя без костей, но все же и его попридержать иногда надо.
– А то что? Вырвешь? – усмехнулась женщина. – И кто тогда тебе будет говорить, что ты старый пень?
– Бьерга! – В голосе Главы Цитадели зазвенела сталь. – Не забывайся.
– Прости, Глава, заговариваюсь на старости лет, – в неискреннем раскаянии опустила глаза колдунья.
Нэд устало вздохнул:
– Чего припозднилась? Вежество последнее растеряла?
Собеседница вскинулась и даже отвела руку с трубкой от лица.
– Мне по дороге жальник один попался. Прям-таки не смогла мимо пройти. Столько там упырей копошилось, любо-дорого поглядеть – молодые, ретивые!
И, сверкнув глазами, Бьерга снова сделала глубокую затяжку.
Нэд обеспокоенно оглядел женщину, но она не выглядела ни раненой, ни даже уставшей. Поэтому, откинувшись спиной к неровной каменной стене, смотритель Цитадели вернулся к делам насущным и вопросительно посмотрел на рыжего целителя, примостившегося на лавке напротив очага. Мужчина, зная, о чем хотят его спросить, поднялся и ответил:
– Я привез двоих. Близнецы. Один точно будет воем, а второй… надеюсь, лекарем. Рано пока говорить.
После него так же вставали и рассказывали о своих поисках другие обережники. И слушая их, смотритель крепости хмурился. Потому что Руста оказался самым удачливым.
Настала очередь Майрико, все это время безмолвно сидевшей на шкурах.
– Я нашла одну. Целительницу, – просто ответила она и, подумав, добавила: – Думаю, со временем она станет креффом.
– Столь сильный Дар? – подался вперед Нэд.
– Да, – последовал твердый ответ. – Дар велик. Поболе моего будет. Да и умения кое-какие у девочки есть, знахарка деревенская ее научила всему, что знала сама.
– Стало быть, через пять весен взрастим нового креффа от целителей, – удовлетворенно сказал Глава.
– Если не сгорит или не наблудит, – заметила из своего угла Бьерга.
– Эта не наблудит, – негромко произнес Ихтор. – Слишком застенчива.
– Ой, да сколько их таких было, – отмахнулась от него колдунья. – Ладно, то мелочи. Главное, чтобы выдержки девке хватило. Не все свою судьбу могут принять, – глядя в глаза Майрико, твердо произнесла колдунья.
Крефф целителей кивнула, соглашаясь.
– Клесх, что у тебя? – тем временем повернулся Нэд к наставнику Лесаны.
Тот стоял, прислонившись плечом к стене.
– Девка, из деревенских. Дар есть, но в ход она его пускала всего дважды, да и сама не поняла, что к чему. Выйдет из нее толк или нет, говорить пока рано, – равнодушно подытожил он.
– Девка? Парней-то что, не было? – подал голос Донатос.
– По силе равных ей – не встретил, – спокойно отозвался Клесх.
Глава перевел взгляд на колдуна. Тот, не поднимаясь, буркнул:
– Один. Парень. На что годен – потом узнаю.
– Бьерга?
– Никого, – отозвалась со вздохом колдунья.