— Прекрасно, но ведь можно взять ключи.
— Государь, ключи висят у губернатора на поясе.
— Ничего не скажешь, в замке порядок. Образцовый порядок, черт возьми! — воскликнул король.
Увидев, что король прекратил расспросы, лакей удалился.
Графиня, откинувшись в кресле, покусывала лепестки розы, которые оттеняли ее коралловые губы.
— Я сжалюсь над вами, государь, — проговорила она с присущей только ей томной улыбкой. — Дайте мне вашу руку, и отправимся на поиски. Шон, посвети.
Шон двинулась первой, являя собой авангард, готовый предупредить о любой опасности, если таковая возникнет.
За поворотом коридора ноздри короля защекотал аромат, способный возбудить аппетит у самого тонкого гурмана.
— Что это за благоухание, графиня? — осведомился Людовик XV.
— Как что за благоухание? Это ужин, государь. Я думала, король окажет мне честь отужинать в Люсьенне, и соответственным образом приготовилась.
Людовик XV несколько раз втянул носом гастрономический аромат и задумался: во-первых, его желудок уже некоторое время напоминал о себе; во-вторых, если поднять шум, полчаса уйдет на то, чтобы разбудить скороходов, четверть часа — чтобы запрячь лошадей, десять минут — чтобы доехать до Марли; там его не ждут и приготовят лишь что-нибудь на скорую руку. Еще раз вдохнув соблазнительный запах, король, ведший графиню под руку, остановился перед дверью в столовую.
На богато сервированном и ярко освещенном столе стояли два прибора.
— Черт! У вас неплохой повар, графиня.
— Государь, это его первый опыт. Он просто в лепешку расшибся, чтобы заслужить одобрение вашего величества, и способен, подобно бедняге Вателю[100], перерезать себе глотку, если окажется, что не сумел вам угодить.
— В самом деле? — отозвался Людовик XV.
— А главное, он приготовил омлет из фазаньих яиц, которым рассчитывал…
— Омлет из фазаньих яиц? Мое любимое блюдо!
— Вот видите, как все некстати.
— Ладно, графиня, не будем огорчать вашего повара, — смеясь, сказал король. — Быть может, пока мы ужинаем, господин Самор вернется из дозора.
— Великолепная мысль, государь! — воскликнула графиня, не в силах скрыть радости от того, что первая схватка осталась за нею. — Входите же, государь, входите.
— Но кто нам станет прислуживать? — безуспешно ища глазами лакея, поинтересовался король.
— Неужели, государь, кофе покажется вам менее вкусным, если подам его я? — огорчилась г-жа Дюбарри.
— О нет, графиня, особенно если вы его сами сварите.
— Так проходите, государь.
— Только два прибора? — заметил король. — А Шон, значит, уже отужинала?
— Государь, без особого позволения вашего величества мы не осмелились…
— Полноте, — проговорил король, собственноручно беря с горки тарелку и столовый прибор. — Садитесь, крошка Шон, вот здесь, напротив нас.
— О, государь, — замялась Шон.
— Продолжайте притворяться смиренной и покорной подданной, лицемерка! Графиня, усаживайтесь тут, подле меня. Какой у вас прелестный профиль!
— Вы это заметили только сегодня, господин Француз?
— Что делать, графиня, я привык видеть вас в анфас. Нет, решительно, ваш повар большой искусник. Что за раковый суп!
— Выходит, я была права, прогнав предыдущего?
— Совершенно правы.
— Так последуйте моему примеру, государь, в результате вы только выиграете.
— Я вас не понимаю.
— Я прогнала своего Шуазеля — прогоните и вы своего.
— Ни слова о политике, графиня, лучше налейте-ка мне вон той мадеры.
Король протянул бокал, графиня взяла узкогорлый графин и стала наливать королю вино.
От тяжести графина у очаровательного виночерпия побелели пальцы, а самые их кончики зарозовели.
— Наливайте потихоньку и не спеша, графиня, — попросил король.
— Чтобы не замутилось вино, государь?
— Нет, чтобы я мог налюбоваться вашей ручкой.
— Право, ваше величество, вы делаете одно открытие за другим, — рассмеявшись, отозвалась графиня.
— Ей-богу, так оно и есть, — подтвердил король, к которому начало возвращаться доброе расположение духа, — и думаю, что вот-вот я открою…
— Часть света? — подхватила графиня Дюбарри.
— Нет, что вы, часть света — это слишком, мне довольно моего королевства. Я открою островок, крохотный клочок земли, зачарованный холм, дворец, в котором некая расположенная ко мне прекрасная дама будет Армидой[101] и вход в который будут стеречь всевозможные чудовища, когда мне придет в голову прийти туда и обо всем забыть.
— А вот вам, государь, кстати, и вода из Леты, — сказала графиня, протягивая королю графин с шампанским со льда (по тому времени новое изобретение).
— Из Леты, графиня? Вы в этом уверены?
— О да, государь, ее принес из Аида бедняга Жан, который едва сам не утонул в ней.
— За его счастливое воскрешение! — поднимая бокал, провозгласил король. — Но только не надо политики, прошу вас.
— Тогда уже не знаю, о чем говорить, государь. Вот если бы ваше величество соблаговолили рассказать какую-нибудь историю — вы ведь превосходный рассказчик…
— Нет, я лучше почитаю вам стихи.
— Стихи? — воскликнула г-жа Дюбарри.
— Да, стихи. А почему вы так удивились?
— Но ведь ваше величество испытывает к ним отвращение!
— Еще бы, черт возьми! Из ста тысяч стихотворений девяносто тысяч направлены против меня.
— А то, что вы собираетесь мне прочесть, из тех десяти тысяч, которые не удостоились попасть в число девяноста?
— Нет, графиня, стихи, что я собираюсь прочесть, адресованы вам.
— Мне?
— Да, вам.
— И кем же?
— Господином Вольтером.
— И он поручил вашему величеству…
— Вовсе нет, он направил их прямо вашему сиятельству.
— Каким же образом? Без письма?
— Напротив, с весьма любезным письмом.
— А, понимаю, ваше величество занимались сегодня утром с директором почт.
— Совершенно верно.
— Ну что ж, государь, прочтите стихи господина Вольтера.
Людовик XV развернул листок и продекламировал:
Богиня радостей, мать Граций, для чего ты
В Пафосский праздник свой стараешься вплести
Раздоров горестных и подозрений ноты?
Зачем стремишься ты героя извести?
Своей отчизне дорог он,
Атрида верная опора.
Безмерно мудр Улисс, и гордый Илион
Его стараньями нам покорится скоро.
Венера, нежной красотой
Пленяй сердца богов и в дивном упоенье
Срывай трепещущей рукой
Цветы любви и наслажденья,
Но наш не возмущай покой,
Утишь Нептуна гневного волненье.
Улисс, которого ты яростью страшишь,
Весьма опасен, но — для Трои,
А для красы он грозен, лишь
Пред нею на коленях стоя.
— Решительно, государь, господин Вольтер хочет с вами примириться, — высказала свое мнение графиня, не столько польщенная, сколько задетая этим поэтическим посланием.
— Ну, коли так, то он зря старается, — заметил Людовик XV. — Если Вольтер вернется в Париж, этот опус многих тут поставит в тупик. Пускай-ка лучше он убирается к своему другу, моему кузену Фридриху Второму. Нам здесь достаточно и господина Руссо. Возьмите, графиня, стишки и поразмыслите над ними.
Г-жа Дюбарри взяла листок, свернула его в трубочку и положила рядом с тарелкой.
Король не отрываясь следил за нею.
— Государь, капельку токайского, — предложила Шон.
— Оно из погребов его величества австрийского императора, так что можете в нем не сомневаться, — добавила графиня.
— Ах, из погребов австрийского императора! — воскликнул король. — У нас такое вино есть только у меня.
— Оно и досталось мне от смотрителя вашего винного погреба.
— Вы что же, соблазнили его?
— Нет, приказала ему.
— Прекрасный ответ, графиня. А король — глупец.
— Да, но, господин Француз…
— Господин Француз имеет тем не менее достаточно ума, чтобы любить вас всем сердцем.
— Ах, государь, но почему бы вам не быть действительно господином Франции?
— Графиня, ни слова о политике.
— Ваше величество выпьет кофе? — осведомилась Шон.
— Обязательно.
— Со жженкой, как обычно, государь? — спросила графиня.
— Если высокочтимая владелица замка не возражает.
Г-жа Дюбарри встала.
— Куда вы?
— Подам все необходимое, государь.
— Похоже, графиня, лучшее, что я могу сейчас сделать, — это предоставить действовать вам, — проговорил король, развалившись на стуле с видом человека, который вкусно поужинал и посему пребывает в благостном расположении духа.
Графиня внесла в столовую серебряную жаровню с маленьким кофейником, в который был налит горячий мокко, подала королю тарелку со стоявшими на ней чашкой из золоченого серебра и графинчиком бемского стекла, а также скрученный в жгут листок бумаги.
Король с сугубой тщательностью, с какой он всегда совершал эту операцию, отмерил сахар и кофе, налил спирт — осторожно, чтобы он оставался сверху, — взял бумажный жгут, запалил от свечи и поджег им горючую жидкость. Затем бросил бумагу в жаровню, где та и догорела.
Минут через пять Людовик XV уже потягивал кофе с наслаждением истого гурмана.
Графиня не мешала ему и, лишь когда король допил последний глоток, воскликнула:
— Ах, государь, вы подожгли спирт стихами господина Вольтера! Это принесет несчастье Шуазелю.
— Я ошибся, — со смехом отвечал король, — вы не фея, вы — демон.
Графиня поднялась и предложила:
— Может быть, ваше величество желает пойти взглянуть, не вернулся ли губернатор?
— Самор? А к чему он?
— Но вы же собираетесь ехать в Марли, государь.
— Верно, — согласился король, пытаясь сбросить с себя блаженное оцепенение. — Пойдемте, графиня, посмотрим.
Г-жа Дюбарри подала Шон знак, и та исчезла.
Король продолжил поиски губернатора, но, надо заметить, в совершенно ином расположении духа, нежели перед ужином. По утверждению философов, то, как люди видят окружающее, — в мрачном или, напротив, в розовом свете — почти всегда зависит от состояния их желудка.