На днях я порядочно-таки поссорился с помощником командира нашего полка. Он (довольно грубое животное) позволил себе повышенным тоном поговорить со мной в частной беседе. Но я его так осадил, что уж вряд ли он позволит себе еще что-нибудь подобное по отношению ко мне. Было это при командире полка и почти всех находящихся в Борзе налицо офицерах за обедом в офицерской столовой. Командиру полка по-видимому это очень не понравилось, но большинству офицеров было по душе. Впрочем, для меня это не важно. Я вполне доволен, что проучил и заставил покраснеть и замолчать нахала.
Командир полка, кажется, зол на меня и еще по одному поводу. Дело в том, что я был тут приглашен в качестве врача эксперта по одному судебному делу. В своем заключении я высказался в том смысле, что нет никаких данных для признания виновности казака (обвиняется казак нашего полка в изнасиловании девицы). Командиру полка это мое заключение было очень не по нутру. Он уже заранее решил, что казак будет предан смертной казни. И когда прочитал мое заключение, то заявил мне: «Вы, Ник. Ник., кажется, много на себя взяли, так категорически высказываясь в этом деле». У меня не было ни малейшего желания разговаривать с этим болваном, и поэтому я ответил ему, чтобы прекратить дальнейшую беседу: «Я, г. полковник, отвечаю за свое мнение только перед судом и своей совестью». На этом разговор прекратился, и теперь он что-то косо на меня посматривает. Ну да мне на это очень наплевать. Ну их всех к черту! А я никогда и ни перед кем не намерен изменять своих убеждений, и никому не позволю насиловать эти убеждения.
Интересно, чем кончится все это для казака. Теперь дело это направлено к военному прокурору. О дальнейших результатах сообщу.
Пиши, милая Кароля, как ты устроилась на зиму. Где будешь проводить ее, и что поделывать? Постарайся больше развлекаться и как можно меньше предаваться мрачным думам. Весьма рад, что ты снова принимаешь участие в спектакле. Желаю полного успеха как тебе, так и прочим артистам.
Больше сообщить нечего. До свидания! Крепко тебя целую и обнимаю! Привет мой твоим родителям и всем Ивановцам. Желаю здоровья и всего лучшего. Целую еще и еще раз.
Весь твой, любящий тебя Н. Кураев.
О, как немилосердно жмут деду армейские сапоги!
Да мыслимое ли это дело на войне, где врагов и так, как правило, хоть отбавляй, ссориться разом с командиром полка да еще и с его наглым помощником!
И дед и царь, я полагаю, имели убеждения о должном и необходимом не заемные, не навязанные внешними обстоятельствами, взращенные, вошедшие в мозг костей, и не нуждающиеся в пересмотре. Уже одним этим они решительно отличаются от великого множества людей то ли гибких, то ли пронырливых, то ли забывчивых, то они берут убеждения на прокат, то их сдают, попользовавшись всласть, и умеют еще в нужную минуту «сжигать то, чему поклонялись», грея при этом на костерчике руки. Отсутствие вот этой самой «гибкости», пожалуй, самая главная из немногих общих черт в государе и его «покорном слуге».
То-то командир полка «что-то косо посматривал» на доктора, апеллирующего к какому-то там «суду», к какой-то там «совести», для человека, взращенного в армейской дисциплине ума, все это вещи несуразные, ненужные и, главное, неуместные.
Ну что ж, деду удавалось иногда выправлять и это начальственное косоглазие.
Если в истории с «их благородиями» нужно положиться на слово, кроме письма других свидетельств не сохранилось, то выправление «косоглазия» «их неблагородиям», то есть советским начальникам, может быть подтверждено документом с подписями и печатью.
23. Дело по жалобе Главврача Нарбольницы гр. Кураева Н.Н. на постановление Спецкомиссии по чистке соваппарата по которому он отнесен ко II-й категории со снятием с работы из Фатежской Нарбольницы.
Докладчик т. Кильянов, гр. Кураев присутствует.
Постановили: Постановление Спецкомиссии по вопросу о т. Кураеве отменить и считать его по чистке проверенным.
Секретарь Комиссии подп. Селюнин
(печать)
Фатежская нарбольница — это и есть больница в Ольховатке, на краю Фатежа, больница — выстраданная дедом, с его участием выстроенная и доведенная до ума.
К началу 30-го года дед знал, что он тяжко болен, догадывался, что жить осталось недолго, и действительно, через год его не станет. Сына Николая, занявшего место старшего, после смерти Сергея, мечтающего стать мостостроителем, третий год не принимают в Технологический институт в Ленинграде. Экзамены сдает, но мест для «социально чуждого» элемента, сына врача и учительницы, в институте нет.
Не приняли в институт и старшую дочь, Маргариту, вынужденную пойти на курсы стенографисток.
Младшую дочь, и по сей день вспоминающую пионерские годы, как счастливейшие, в 1929 году в комсомол не приняли. Товарищ Кумова, пришедшая на смену разоблаченному троцкисту пионер-организатору Ефиму Тараховскому, была четко ориентирована и знала, что деток д-ра Кураева в институтах «режут».
«В комсомол мылишься? В институт пролезть хочешь?» — спросила тетку товарищ Кумова, когда та принесла заявление. Тетка расплакалась и обрекла себя на пожизненную беспартийность необдуманными словами, со слезами смешанными: «Ну и не нужен мне ваш комсомол…» Комсомол такого не забывает и не прощает. А вот в «Пироговку», в Московский первый медицинский институт им. Пирогова, что на Девичьем поле, приняли тетку, что называется, с первого захода. А почему? А потому, что в приемную комиссию была предъявлена копия справки, подлинник которой свято хранится и по сей день.
Р.С.Ф.С.Р.
НКВД
Административное Отделение
Фатежского Районного Исполнительного
Комитета Курского Округа
Ц.Ч.О.
N 140. З.УП. 1930
гор. Фатеж
СПРАВКА
Гр. гор. Фатежа Кураев Николай Никандрович и Кураева Кароля Васильевна, проживающ. по улице Урицкого д.19 избирательных прав не лишены, что и удостоверяется.
Раз мы на крыльях, заверенных подписями и печатями, перенеслись из Японской войны в светлое будущее, есть смысл приоткрыть завесу над тем, как дед после империалистической войны, где он провел три года на Западном и Северном фронтах, снова оказался в Фатеже.
С началом войны, в четырнадцатом году, семья из Фатежа переехала в Воскресенск, где Вильгельм Францевич и Агнесса Карловна по мере сил должны были заменить ушедшего на фронт Николая Никандровича. Как-никак четверо детей, младшая, пожизненно беспартийная, только что родилась, в мае четырнадцатого. В шестнадцатом родится Аркадий.
Окончательно с фронта дед вернулся в Воскресенск в шведской кожаной тужурке, в портупее и опять же с шашкой. Если врачу в казачьем полку шашка нужна хотя бы для единообразия в строю, то зачем шашка главному врачу военно-госпитального поезда, понять сложнее.
Жить двум семьям в одном доме нелегко, и потому, когда в начале 1918 года деда отыскали коллеги и позвали в больницу, которую он по праву считал своей, приглашение принял.
СЛУШАЛИ.
Доклад т. Курдюмова о приглашении на службу доктора Кураева, как опытного хирурга.
По посылке на его имя телеграммы, он, доктор хирург, откликнулся и приехал. Член Отдела Хоз. и Труда т. Евдокимов говорит, что ввиду несостоявшегося Пленума т. Кураев в смысле обеспечения, пока остается открытым.
ПОСТАНОВИЛИ.
Заслушав доклад т. Курдюмова о принятии доктора Кураева, как опытного хирурга на службу.
Принять доктора Кураева на службу по Фатежскому уезду жительство г. Фатеж. Оклад жалованья в месяц 1000 рублей, квартиру для врача Кураева предоставить на усмотрение Отдела Хоз. и Труда и Доктора Кураева. Лошади для разъездов по уезду должны быть предоставлены от Отд. Хозяйства и Труда безвозмездно по требованию врача Кураева.
Утвердить окончательно не позднее 26 июля.
Подлинное за надлежащими подписями
Какой первобытной свежестью веет от этих, корчащихся в поэтическом косноязычии документов! Дух замирает при виде пустившихся в одиночное плавание придаточных предложений, ни к чему не приданных, и причастных оборотов, ни к чему не причастных! Это хочется не декламировать, а петь: «…ввиду несостоявшегося Пленума т. Кураева — пока считать открытым». И музыку мог бы написать великолепный композитор, положивший на музыку «О моя юность! О моя свежесть…» — Георгий Васильевич Свиридов. Не зря же они вместе с ребятами доктора Кураева ходили в Фатеже к Эльзе-Пельзе постигать музыкальные азы. И имя доктора Кураева для композитора Свиридова — не пустой звук!
А как прекрасен нетленный, отпечатанный на буром шершавом картоне документ, не имеющий родовых политических признаков, и потому действительный, надо думать, во все времена и при любой власти.
Предъявителю сего КУРАЕВУ Николаю Никандровичу разрешается свободное передвижение по городу Фатежу и его окрестностям во всякое время дня и ночи, что подписью и приложением печати удостоверяется.
4 ноября 1919 года
Какой гарнизон, под каким флагом простирал свою власть и силу на Фатеж 4 ноября 1919 года? На печати ни черта не разберешь, какая власть из быстро менявшихся в девятнадцатом году в Курской губернии выдала это спасительное приложение к «безвозмездным» лошадям.
Кроме деникинцев, григорьевцев, буденовцев и зеленых была еще какая-то сволочь, именовавшая себя «червоным казачеством». От этих «червоных казаков» в равной мере страдали и белые и красные, но более всех, разумеется, обыватели. «Червоные казаки» были непобедимы, потому что победа им была как бы и не нужна, та, окончательная победа; их вполне удовлетворяла победа на неделю, а то и на пару часов.