— В общежитии. Это может подтвердить мой брат, да и ещё кое-кто из студентов. Я ходил в уборную и меня видели в коридоре, — отбарабанил я, лихорадочно пытаясь разобраться в ситуации.
— Мы проверим ваши слова, сударь. А пока сделайте милость, пройдитесь со мной, — попросил следователь, вставая со скамеечки.
— В отделение, да? — хмуро спросила я и после его кивка жадно добавил: — А что говорит баронесса? Она видела своего мужа?
— Я не должен рассказывать вам об этом, — заявил Никифор Фомич, потопав к дальним воротам парка. Я послушно пошёл за ним, ощущая на себе удивлённые взгляды не разошедшихся студентов. Следователь же неожиданно продолжил говорить под мерный хруст снега под ногами: — Не должен, но всё же расскажу. Всё-таки эти убийства смущают меня своей прямолинейностью. Ладно одно, но два…
— Вот и я о том же! — горячо выдал я, косясь на мага, доставшего курительную трубку. — Меня хотят подставить! Это же очевидно!
Он бросил на меня задумчивый взгляд и стал рассказывать, набивая трубку табаком:
— Госпожа Мария, по её же словам, ненадолго вышла из снятой мужем квартиры, дабы совершить вечерний променад. А когда она вернулась — её супруг уже лежал в прихожей. Дверь квартиры была открыта, а подле тела валялась хорошо известная вам перчатка. Соседи ничего не слышали, кроме скандала, который ранее учинили супруги Штокбраун. Рассказать, что стало яблоком раздора?
— Не надо, — буркнул я, повесив голову и надолго замолчав.
Как оказалось, жоподробительная ситуация и вероятность загреметь в тюрьму очень способствуют мыслительной деятельности. Моё серое вещество разогналось до скорости света, чтобы потом не думать, как поднять уроненное мыло и не отвечать на вопрос про вилки.
Правда, работу моего мозга на некоторое время прервал допрос в отделении, когда мы с Никифором добрались до него на полицейском автомобиле.
Меня около часа мурыжили вопросами, а затем поместили в одиночную камеру. И надо сказать в весьма просторную и удобную. Она больше напоминала чулан, чем тюремные застенки. И явно была предназначена не для простолюдинов. В ней даже оказалась более-менее приличная кровать. Вот на неё-то я и упал, закинул руки за голову и продолжил по крупицам просеивать дела минувших дней. Я сопоставлял, вспоминал лица и прикидывал кому удобно моё нынешнее положение.
В итоге сей процесс занял меня часа на два-три. А за окном, забранным решёткой, за это время поднялась метель, а звуки города окончательно стихли. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь воем ветра, который постепенно убаюкал моё сознание.
А разбудил меня лязг засова толстой железной двери. Я распахнул глаза и увидел на пороге незнакомого мне полицейского со злым взглядом, лысиной и квадратным подбородком. Рядом с ним стоял Никифор Фомич. Он ещё больше осунулся, а мешки под его глазами превратились в трёхэтажные. Кажись, он этой ночью совсем не спал.
Следователь посмотрел на меня мутным взором, вздохнул, словно загнанная лошадь, и просипел:
— Доброе утро, сударь. Ваше алиби подтвердилось. Вы не могли убить барона Штокбрауна, так что отправляйтесь восвояси.
— Но ненадолго вы покинете здешние места, господин Корбутов, — прошипел второй полицейский, играя желваками. — Мы вас выведем на чистую воду. До нас уже дошли слухи о ваших похождениях в Калининске.
— Я не причастен ни к чему из того, что там случилось, — отчеканил я, встав с кровати и наградив лысого жёстким взглядом.
— Ну это тамошняя полиция разберётся, — ухмыльнулся полицейский. — Она уже успела выяснить, что Хрюнова-старшего отравили. И помяните моё слово, они скоро найдут улики. Мне кажется, господа, что мы все втроём догадываемся на кого они укажут.
— Артемий Николаевич, не увлекайтесь, — осадил его следователь и устало помассировал подушечками пальцем глазные яблоки.
— Никифор Фомич, это правда? Хрюнова отравили?! — выпалил я и от изумления уронил челюсть на пол.
— Есть такие сведения, — кивнул мужчина и сухо бросил своему коллеге: — Благодарю за помощь Артемий Николаевич, вы свободны.
Тот хмыкнул, пронзил меня многообещающим взором и свалил в туман. А я почувствовал, как вихрь вопросов разрывает изнутри мою черепную коробку. Кто мог отравить Хрюнова? Кто знал, что я буду в Калининске? Кто мог найти мою перчатку? Кто мог незаметно попасть в общежитие? Кто мог убить барона Штокбрауна, не оставив следов?
И вдруг что-то щёлкнуло у меня в голове и пазл сложился. Я действительно знал душегуба, как и говорила Болотная ведьма. Но я не понимал одного — как убийца смог завалить Хрюнова-младшего и барона, используя магию смерти?
В этот миг следователь внимательно посмотрел на мою физиономию и проронил:
— Сударь Корбутов, у вас сейчас такое выражение лица, словно вас постигло озарение или же защемил лицевой нерв.
— Скорее первое, Никифор Фомич. Мне кажется, я догадался, кто стоит за всеми этими убийствами. Но чтобы точно узнать это, мне потребуется ваша помощь.
— Какая же?
— Господин следователь, вы бы не могли узнать, кто в субботу после полудня покупал билеты на вечерний поезд в Калининск? И не было ли среди этих людей человека с таким именем…
Я назвал имя. И маг удивлённо хмыкнул, а потом задумался. Он не был болваном, вроде Артемия Николаевича, и умел видеть дальше своего носа, поэтому и кивнул.
Глава 14
Из отделения меня выпустили рано утром. На улице ещё царила серая хмарь, а целая армия дворников с раскрасневшимися лицами уже убирала выпавший за ночь снега.
Весьма кстати по улице катилась бричка с извозчиком лет пятидесяти. Я призывно помахал ему рукой. И он остановил свой транспорт около меня. Хмуро посмотрел на здание Четвёртого отделения, потом на мою помятую, юную физиономию и с понимающей улыбкой проговорил:
— С наступающим Новым годом, ваше благородие. Небось, начали отмечать праздник сильно заранее, да ради хохмы заклятие применили вне стен академии?
— Вроде того, — буркнул я, покосившись на говорливого извозчика, который не испытывал особого почтения перед аристократом.
А вот его лошади испытывали, но не перед аристократом, а перед магом смерти. Они испуганно поглядывали на меня. И одна из животин даже навалила целую кучу конских каштанов, вызвав неодобрительный взгляд ближайшего дворника. Он ругнулся на извозчика и погрозил ему лопатой. А тот огрызнулся в ответ и показал кулак в толстой варежке.
И хрен знает, чем закончился бы этот мощный конфликт, если бы я не залез в бричку. Извозчик тотчас прекратил собачиться с дворником и повёз меня к академии.
По прибытии на место я сунул ему несколько рублей и покинул транспорт. В такую рань территория учебного заведения была пуста, лишь у ворот стояли двое охранников.
В общагу же меня без энтузиазма пустила заспанная комендантша, которая скользнула по мне откровенно неприязненным взглядом. Похоже, она уже слышала о смерти барона Штокбрауна. И её, кажется, не смущало даже то, что у меня имелось алиби. Хотя она могла и не знать о нём.
Я же, в свою очередь, приветливо поздоровался с комендантшей и прошёл мимо неё, услышав вдогонку невразумительное бурчание — то ли она поприветствовала меня, то ли прокляла.
А вот Шурик, в отличие от комендантши, был искренне рад видеть меня. Только я вошёл в комнату, как он бросился мне на шею и облегчённо выдохнул:
— Фух-х-х! Я уж думал не видать тебе белого света ближайшие годки! Мне мыслилось, что тебя прям из Четвёртого отделения в Три сестрицы отправят и там заточат лет на десять.
— Так у меня же алиби, — хмыкнул я и кое-как отодрал от себя полуголого брата. Он оказался таким же хватким, как раскисшая жвачка. А на его простецкой физиономии отражалась целая гамма эмоций: от страха до радости.
Александр в ответ на мою реплику патетично махнул ладонью и прострекотал:
— Да чего это алиби? Всё равно переживал. Мало ли что… Хорошо хоть соседи по этажу подтвердили, что видели тебя. А в противном случае тебя бы, как пить дать, упекли бы в Три сестрицы. И прям под Новый год. Вот был бы подарочек.
— А что за Три сестрицы?! Ты их уже второй раз поминаешь, — с любопытством спросил я, повесив полушубок на вешалку.
— Ты чего? Никогда не слышал о них? — изумился братец, вытаращив глаза. И даже всплеснул руками, точно впечатлительная баба. — Это же единственная на всю империю тюрьма для магов! В ней пожизненный срок отбывает сам дядюшка нашего Императора. Он как-то раз пытался устроить переворот. Ну и в итоге занял не императорское ложе, а совсем другое… Гы-гы. А расположена эта тюрьма на неприступном острове Скалистом. И состоит она из трёх высоких чёрных башен, чьи верхушки всегда скрывает туман. Поэтому-то её и называют Три сестрицы.
— Из-за тумана? — насмешливо выдал я и улыбнулся.
Шурик же наивно выпалил:
— Вот ты недогадливый. Не из-за тумана, а башен!
— А-а-а, вот оно что! — протянул я и хотел брыкнуться на кровать, но Санек быстро проговорил: — Ты это… не торопись ряху давить. Четверть часа назад княжна Корсакова телефонировала. С тобой хотела поговорить. Но тебя же не было. И комендантша пригласила к телефону меня. Ну я взял трубку и говорю княжне — так мол и так — пока брата моего нет. А она мне — когда он вернётся из отделения, то пусть сразу же телефонирует мне. И тон, знаешь, у неё такой был приказной. Он мигом согнал с меня остатки сна. К тому же, когда я возвращался в комнату, то едва не столкнулся с хмурой баронессой Штокбраун. Она так на меня посмотрела. До сих пор дрожь разбирает.
— Ну а чего баронессе ходить счастливой? У неё же мужа убили, — мрачно выдал я, задумчиво нахмурив лоб. — Да и то, что княжна в курсе последних дел, меня тоже не удивляет. А вот что полицейские выспрашивали у тебя?
— Мне пришлось поведать им о твоей драке с бароном и о том, чем ты вчера занимался. И я опять рассказал им чистую правду. Нигде не кривил душой.
— Молодец, — похвалил я Шурика.
Он вдруг метнулся к столу, неуклюже схватил клочок бумаги и сунул его мне. На нём был номер телефона и подпись «княжна». Я похлопал брата по мягкому плечу и отправился в переговорную.