— Слышь, обыщик, это подстава. Этот вот, — он указал пальцем на Дика, — положил талеры в сундук. Я ж не проверял его содержимого. Взвесили, и все тут. Так все купцы делают.
— Что вы такое говорите? — заныл Дик. — Мудр Лукич, не клал я в сундук талеров. Я не понимаю…
— Клал, клал, — уверенно сказал Мудр. — Это ты с моим пасынком стакнулся! Он спит и видит, как бы меня сковырнуть и до моих денежек добраться! Слышишь, обыщик, это подстава…
— Суд разберется, — равнодушно-весело ответил Надей. — Вяжи их, ребята.
Человеку, даже не то чтобы могущественному, а просто нормальному, по-свойски устроившемуся в жизни, угнездившемуся в ней, знающему все житейские ходы и выходы, кажется практически невозможным оказаться в ситуации, когда от него ничего не зависит. В ситуации, когда оказывается человек в положении перышка, подхваченного могучим ураганом. Ведь у него, у этого человека, в жизни все схвачено, все дорожки проторены и ко всем нужным дверям ключики подобраны. На любой случай, на любую неожиданность имеется соответствующий противоход. В одной ситуации звякнуть Иван Иванычу, в другой — пожаловаться Петру Петровичу, в третьей — приказать Сидор Сидорычу, в четвертой — просто дать денег, кому надо, а в пятой — можно и силушку употребить.
А уж непростому человеку, положим, олигарху какому-нибудь и политику первого разбора, вообще кажется, что они Бога за бороду держат. Но как учит нас история, в том числе и совсем недавняя (хотя уже давно доказано, что история ничему нас не научила, ибо мы не хотим учиться), — сегодня ты живешь в несусветной роскоши, перемещаешь миллиарды долларов с континента на континент, распоряжаешься судьбами целых народов, а завтра ты никто. Пыль лагерная. Или того хуже — окровавленный кусок мяса, терзаемый на площади буйной толпой.
Вот и Мудр Лукич Митряев, если спросить у него: перед кем при встрече он готов склонить голову первым? — ответил бы: «Перед купцом? Ни перед одним. Я всех круче. Дворяне, дети боярские, княжата и князья провинциальные? Шваль! Все у меня в должниках. Пусть первые кланяются, приветствуют меня. Бояре? И их в ту же кучу! Исключение делаю лишь для князей и бояр самого первого ряда, тех, что в Боярской думе заседают. Ну и, само собой, для царя и, пожалуй, патриарха». Вот как ответил бы Мудр Лукич. И в этом не было бы никакой рисовки, одна лишь чистая правда.
Поэтому он не то чтобы представить, но и в кошмарном сне увидеть не мог такой ситуации, когда явится в дом к нему какой-то мелкий обыщик всего лишь с четырьмя городовыми и скрутит его, Мудра Лукича, вместе со всеми его деньгами, людьми, связями и прочим в бараний рог. И не сможет Мудр Лукич противопоставить этой мелкой сошке ни-че-го. Подул ветер, подхватил перышко и понес, понес… Ты думал, что ты скала и любой ураган тебе нипочем? Ан нет. Ты — перышко. Всего лишь перышко.
То, что казалось невероятным, произошло, и Мудра Лукича вместе с Диком доставили в городской суд. И за все это время у одного из самых богатых людей земли Русской не было ни единой возможности, чтобы пресечь творящееся безобразие. «Но в суде все должно быть по-другому, — думалось ему. — Уж там-то обязательно встретится кто-нибудь, кто поможет мне прекратить это издевательство».
Первый, кого увидел Мудр Лукич в большом, просторном зале со сводчатым потолком, был Пров Фролыч, восседавший в судейском кресле. «Точно, — обрадовался Мудр Лукич. — Мы ж его в прошлом году в судьи выбирали!»
Старый Пров был купцом средней руки, дело имел крепкое, но уж несколько лет как передал его сыновьям. Когда же хозяйствовал сам, неоднократно пересекался с Мудром Лукичом и всегда по взаимной выгоде и удовольствию.
— Пров Фролыч, — прямо от входных дверей закричал Мудр Лукич, — ты погляди, что за безобразие здесь творится! Этот вот сукин сын, — он мотнул головой в сторону Надея, — посмел меня повязать и в суд приволочь! Вели сообщить начальнику городовой стражи, чтобы он своих псов на цепь посадил!
— Подсудимый, — ледяным голосом ответил старый Пров, — ко мне надо обращаться «господин излюбленный[11] судья» либо же «ваша честь». Здесь же не безобразие творится, а честной суд. Городовые, проведите обвиняемых на их место!
Если бы Мудра Лукича огрели дубиной по голове, у него в глазах потемнело бы, наверное, и то меньше, чем после этих слов старого Прова. Поэтому все, что происходило следующие полчаса, когда его усадили на место и судья, невнятно бубня, открывал заседание, представлял целовальников[12], дьяка, записывающего дело, и подсудимых, Мудр Лукич наблюдал словно сквозь густую пелену тумана.
В себя Мудр Лукич пришел, когда судья уже опрашивал наглого обыщика. Ничего нового от него Мудр Лукич не услышал, кроме того, что в околоток городовой стражи, что на торжище, поступило заявление некоего иноземца. В заявлении том говорилось, что Мудр Митряев и Ричард Ричардсон готовят незаконную сделку. Городовая стража решила проверить это заявление и обнаружила подписанный договор и иноземные талеры в его оплату.
Мудр Лукич даже зубами заскрипел, услышав это. Мерзкий обыщик обдурил его, заявив, что есть у него полномочия от земского суда. А таковых-то у него и не было. Всего лишь кляуза какого-то иноземца. Да и сам Мудр хорош был в этой ситуации, нечего сказать. Ему бы холодной голову надо было сохранять, а он злобиться и беситься начал. Обыщика этого просто надо было спокойно вышвырнуть из дома, а еще лучше вообще не пускать в контору. Не было у него таких полномочий. «Но я же приказал его выкинуть… — вспомнил Мудр Лукич. — Охрана моя струсила! Стольких дармоедов содержу, а как понадобились они по-настоящему, так все — в кусты. Побоялись, что им сопротивление представителям власти припишут! Вернусь домой, всех разгоню! Трусы! Мерзавцы! Предатели!»
Вслед за обыщиком перед судьей и целовальниками появились те самые бродяжки, что были в митряевской конторе вместе с обыщиком. Бродяжки один за другим охотно засвидетельствовали, что видели талеры, принятые купцом Митряевым в качестве оплаты, своими собственными глазами, в чем и крест целовали.
И вот тут-то Мудра Лукича, впрочем, как и Дика Ричардсона, ожидал сюрприз. На свидетельском месте появился ричардсоновский приказчик Пол. На голубом глазу старый знакомый (Мудр знал Пола ну никак не меньше пятнадцати лет), только что поклявшийся перед всеми говорить одну лишь правду, заявил, что от хозяина стало ему известно о том, что Мудру Митряеву для какой-то цели нужны талеры, и его хозяин собирается предстоящую сделку с Митряевым оплатить частично талерами, чтобы удовлетворить нужду старого партнера. Пол же, зная, что торговля на талеры запрещена, счел своим долгом сообщить о готовящейся незаконной сделке в городовую стражу.
— Пол, бесстыдник, зачем же ты врешь?! — выкрикнул с места Мудр Лукич. — Ни о каких талерах я с твоим хозяином не договаривался!
— Не знаю, Мудр Лукич, что мне хозяин сказал, то я здесь и повторяю, — ответил ему Пол.
Тут очнулся и Дик, завопив во весь голос:
— Эй, Пол, ничего такого я тебе не говорил! Ваша честь, — обратился он к судье, — мой главный приказчик наговаривает на меня за то, что я хотел его уволить! Это все выдумка и вранье! А Пол Хоутоп лжесвидетель! И присягу он принес лживую!
В зале раздался негромкий ропот.
— К порядку! Тишина! — выкрикнул судья.
— Ваша честь! — продолжал Дик. — Об оплате сделки талерами не может быть и речи. Зачем они Мудру Лукичу? Ведь все знают, что торговлю свою он ведет только здесь, в Ярославле. За пределами Руси ни сам торговлю не ведет, ни людей своих не посылает. А талеры могут быть полезны только там, за пределами. Здесь они бессмысленны. Вы все знаете купца Мудра Лукича Митряева. Скажите, когда он совершал бессмысленные поступки? И разве сумел бы он так разбогатеть, как сейчас, если бы делал бессмысленные вещи?
— А он и не богател, он на все готовое устроился! — раздался выкрик со стороны зрительских скамей.
Мудр Лукич стрельнул туда глазами. Сказавшего это он рассмотреть не успел, зато увидел кое-кого другого. На заседании суда присутствовал купец Прозоров. «Этого-то сюда каким ветром занесло?» — удивился он. Вся эта возня вокруг талеров не стоила бы выеденного яйца и не смущала бы Мудра Лукича совершенно, если бы не одно «но». Дело в том, что не дале как вчера он говорил с менялой Асейкой как раз об обмене рублей на талеры, необходимые Мудру для комбинации против пасынка. Асейка от разговора отмахнулся, сочтя его несерьезным.
— Зачем тебе, Мудр Лукич, менять у меня? Мало того что незаконно, так еще на курсе обменном потеряешь, — сказал тогда меняла. — Проще тебе у иноземцев взять оплату талерами. И выгоднее будет. Вес на вес. И не узнает никто.
И вот теперь Мудр Лукич более всего боялся появления в этом зале Асейки-менялы. Но пока на свидетельском месте стоял Пол и отвечал на вопросы судьи. По его словам выходило, что деньги для оплаты готовил сам Ричардсон, а он, Пол, к проклятым сундукам и не прикасался. И тут вновь раздался крик Дика Ричардсона:
— Ваша честь, я все понял! Я понял, как талеры попали в сундук! — (Заинтересовавшись сказанным, судья жестом позволил Дику продолжать.) — По дороге в митряевскую контору на нас напали грабители и угнали нашу карету с деньгами. Но вмешательство городовой стражи позволило быстро вернуть и карету, и деньги. Так вот! Я понял! Это грабители подменили рубли на талеры!
Смех возник сначала среди зрителей, сразу, как лесной пожар, распространившись по всему залу. Уже смеялись и целовальники, и сам судья. А тут еще кто-то подбавил жару, выкрикнув:
— А заодно и старую ричардсоновскую колымагу поменяли на новую карету, а водовозных кляч, ее тащивших, на текинских скакунов!
Шутки, надо признать, не из самых умных, но смешат народ, как это ни прискорбно, именно глупости. И чем глупее шутка, тем больше смеются. Вот и сейчас — расхохотались, будто не в с