— Гляжу я, парни, вам наша сделка тоже на пользу пошла, — не без некоторой доли зависти в голосе констатировал князь Линский. — Неужто и впрямь серебро нашли?
— Серебро мы действительно нашли. Но там его очень мало. С него не разживешься. — Взгляд князя Линского не остался незамеченным Валентином. — Ты не гляди, князь, на платье наше богатое да поезд обширный. То все не наше. Все на деньги купечества ярославского куплено. Мы же лишь послами едем — доставить царю подарки. Когда стали решать, кто поедет, все солидные люди поотказались. Боятся. Говорят, у вас здесь непотребства всякие творятся, а то и вовсе смертоубийство. Вот мы и вызвались. Нам-то чего бояться? Верно, ребята? — обратился Валентин к Силке и Ерохе.
— Верно, верно, — поддержали они своего атамана.
— Да вы не слушайте, чего там болтают, — попытался разуверить их Федор Линский. — Просто весело живем. Без попов.
— Ну мы так и думали. Старичье всегда против молодых было, — поддержал его Валентин. — И мы с удовольствием здесь повеселимся.
— Ладно, я поеду, прикажу своим, чтоб пропустили вас. — Князь ухватился рукой за луку седла и вставил ногу в стремя. — Моему разъезду скоро меняться. Вернусь, поговорим подробнее. Хотя… Ах, дьявол… — Он отпустил седло и хлопнул себя этой пятерней по лбу. — Совсем забыл. Царь-то уехал. Сегодня может и не вернуться. А Никита Романович в его отсутствие вас в слободу не пустит. Придется на лугу, перед воротами, вам табором становиться.
Когда князь поднял руку, потянувшись к луке, рукав его кафтана чуть съехал, обнажив могучее запястье. А на нем неширокой полоской, туго охватывая его, сидел металлический браслет. Сердце Валентина екнуло. «Неужели?.. А вдруг это мой браслет? — Но тут же он одернул себя. — Нет, не может быть. Когда опричники убили Ваньку Рыжего, Линского не было и в помине. Не может быть. Наверняка это какой-то другой браслет».
— А кто такой Никита Романович? — спросил он у князя.
— Царев дядька. Он тут, почитай, самый главный. Раньше ворота весь день нараспашку были. Скоморохи табунами туда-сюда ходили, купчишки мелочовкой всякой вразнос с лотков торговали… А теперь Никита Романович велел ворота закрытыми держать и пускать в слободу только с его или государева дозволения.
— Ну что ж… Табором так табором. Нам не привыкать. Поезжай, князь, а то воины твои небось уж обеспокоены твоим долгим отсутствием.
Линский вскочил в седло и, уже тронув коня, крикнул:
— Буду из дозора возвращаться, заеду.
— Насколько я понял, — спросил дон Альба, когда князи Линский уже отъехал, — это бывший хозяин нашего вологодского прииска?
— Он самый, — подтвердил Валентин.
— Михайло, а ты браслет на руке у него видел? — поинтересовался Ероха.
— Видел. А что за браслет, не разглядел. Далековато было. А ты разглядел?
— Нет, но… Может, это он?
Но тут голова колонны двинулась вперед, и Валентин, не считая нужным отвечать на подобный вопрос, занял свое место в карете. Посольский поезд полз по направлению к Александровской слободе. Через полчаса неспешного движения вновь последовала остановка.
Справа от дороги, делавшей здесь крутой поворот, возвышались укрепления Александровской слободы. Сначала слободу опоясывал земляной вал четырехметровой высоты с частоколом поверху, а следом за валом стояла засыпная стена из дубовых бревен.
— Хм… Неплохо, — сказал дон Альба подошедшему Валентину, кивая на представшую перед ними крепость. — С хорошим гарнизоном в такой крепости серьезную осаду можно выдержать.
— Чью осаду-то? — не понял простодушный Сила. — Это они кого… Нас берегутся, что ли?
Столь наивно-детский вопрос и ответа не требовал, поэтому Валентин, не обращая на удивленного Силу никакого внимания, отдал команду Ерохе:
— Поезжай к воротам, передай страже, что земское посольство приехало. Ответа можешь не дожидаться. Вели в голове поезда съезжать с дороги, разбивать шатры и готовить пищу. Дон Альба, а ты распорядись в хвосте и в середине. Будем ждать царя здесь.
Ероха с доном Альбой ускакали в противоположные стороны выполнять полученную команду, и только тогда Валентин ответил Силе на его вопрос:
— Да, Силка, нас они берегутся. Всех честных русских людей берегутся. Впрочем, и нечестных тоже. Здесь враги, Силка, я тебя предупреждал. Не сможешь ты здесь, не выдюжишь. Ты ж насилия ни в каком виде не переносишь! А здесь этого насилия будет — во!.. — Валентин провел пальцем воображаемую черту у себя над головой. — И драки ты побаиваешься…
— Да не боюсь я драки! — обиделся Силка. — Мне просто от рож этих, злобой искаженных, да от вида крови тошно делается!
— Так я об этом и говорю. Эх, Силка, не послушал ты меня… Надо было тебе дома оставаться.
Этот спор продолжался у них уже три недели и сейчас вспыхнул с новой силой. Валентин был уверен, что в специфической обстановке Александровской слободы, в атмосфере враждебности, жесткости и насилия, царящих здесь, Сила будет скорее балластом, чем полезным членом команды. Поэтому он предлагал ему остаться в Ярославле и даже, чтобы прельстить его, предложил по-быстрому поженить их с Ксанкой. Но Силка даже такую наживку не заглотил, предпочтя разделить с друзьями все трудности и испытания грядущей неизвестности.
— Нет, Михайла, ты послушай меня все-таки, — начал Сила. — Руки у меня самые быстрые среди всех. Это раз. Пальцы гибкие. Это два. Может понадобиться? Может. Вспомни-ка, как у меня со стаканчиками получалось? И глаз у меня верный. Это три. Кто лучше всех стреляет?
— Да ты, ты… Спору нет. И друг ты настоящий, и парень надежный. И ловкий, и умный…
— И бердышом, и саблей за это лето биться выучился. Гораздо лучше тебя, между прочим.
— Это верно. Но… Силка, а вдруг, как уже было… Если драться придется, а у тебя руки сами собой опустятся, и дурно тебе станет? Убьют ведь в тот же миг.
— Убьют так убьют. Это с каждым из нас может случиться. А друзей в беде не оставлю. Руки опустятся зубами грызть буду.
Разнообразные повозки посольского поезда уже съехали с дороги и встали на стоянку обочь ее, на просторном лугу перед воротами в слободу. Народ уже суетился, выпрягая лошадей, разводя костры и разбивая шатры. Поскольку сегодня после ночевки сразу тронулись в путь, не завтракая, не разводя костров, сейчас, когда время предстоящей стоянки было никому не известно, работали с удвоенным старанием.
Валентин с Силой перешли дорогу и побрели по вырастающему на глазах лагерю.
— Ладно, Силка. Чего уж тут обсуждать? Уже приехали на место. Как получится, так и будет.
Сила заметно повеселел. Наконец-то атаман перестал донимать его своими обидными домыслами. А Валентин лишь печально вздохнул. Мысленно. Чтобы никто не видел этого вздоха, ибо претензии его были не к Силе, а к себе. Ведь если все сложится оптимальным образом — Рыбаса он обнаружит и ликвидирует, а также найдет браслет, — то исчезнет в тот же час, бросив своих друзей на произвол судьбы. Предупреждал его Лобов — ни к кому не привязываться! Черт, а как тут не привяжешься? Как к ним не привязаться, если ты с этими парнями в течение года ежедневно делил хлеб-соль, горе и радость и даже смертельную опасность? Как к ним не привязаться, сохранив в себе изрядную долю здорового цинизма по отношению к этим людям? Можно, конечно, напомнить себе слова Лобова о том, что это прошлое и судьбы всех людей, его населяющих, уже давно состоялись. Эти люди давно уже мертвы, и даже их тела успели истлеть в земле. Можно. Все можно. Но эта дурацкая привязанность, между прочим, дружбой называется. Понятно, конечно, что в эпоху постмодернизма и всеобщей инфляции все девальвировалось, в том числе и дружба. Но здесь-то, в шестнадцатом веке, она — самая что ни на есть настоящая. Ероха с доном Альбой как-нибудь выкрутятся, а вот Силка… Силку жаль.
Каша уже протомилась в походных котелках, и все население лагеря расположилось кружками на траве, черпая ложками горячее, пахнущее дымком варево. Валентин съел пару ложек и остановился, искоса наблюдая за тем, с каким аппетитом едят его товарищи. Есть не хотелось. Вернее, от тоскливых мыслей ком вставал в горле.
Из слободы был получен ответ точь-в-точь такой, как и предсказывал князь Линский: царя в слободе нет, а когда вернется, тогда и решится, захочет ли царь принять земское посольство. Завтрак уже подходил к концу, когда в крепости открылись ворота и на дорогу выехали пять всадников. «Смена, Линского менять», — предположил Валентин. И точно. Эти всадники ускакали прочь от слободы, а через несколько минут к слободе подъехал разъезд Линского. Ворота приоткрылись, пропуская их внутрь, а вскоре, вновь приоткрывшись, выпустили наружу князя Линского, уже пешего.
— Федор Линский к нам идет, — оповестил друзей Валентин. — Вы всю кашу-то не съедайте, оставьте и ему чуток.
— Да там еще полкотелка осталось, — буркнул Ероха, отправляя в рот очередную ложку.
А тут и Федор подошел. Не дожидаясь приглашения, сел рядом со всеми, вытащил из-за голенища ложку.
— Ну-ка, потеснитесь, — весело попросил он. — Дайте-ка и мне в котелок заглянуть!
Он потянулся к котелку, его рукав, прикрывающий запястье, начал потихоньку съезжать, обнажая руку… Валентину показалось в этот момент, что Ероха ложкой даже подтянул слегка котелок к себе, чтобы князю пришлось дальше тянуться. Рукав съехал, открывая браслет. Это был серенький невзрачный браслет из олова, на котором была изображена длинная собака с короткими ножками и неправдоподобно длинным хвостом, завязавшимся в знак бесконечности.
У Валентина в голове будто тонна тротила взорвалась: «Он!» Это был он, его браслет! И это увидел не только Валентин, но и Ероха, и Силка. И дон Альба.
— А скажи-ка, князь Федор, — осторожно начал Валентин, — почему в твоем разъезде было четыре человека, а менять вас поехали пятеро?
— Хм… Заметили. Глазастые. — Князь Федор с явным одобрением покрутил головой. — Нет, менять нас приехали четверо, а пятый дальше поехал. Это гонец к государю.