• Развитие движения организации православных братств и обществ трезвости.
• Строительство новых храмов по всей территории епархии. За 1905 г. таковых было более десятка. При этом огромную помощь в этом оказывали Православное общество взаимопомощи и братства.
• Образование Сербской миссии, объединяющей приходы, состоящие из сербов-иммигрантов.
• Продолжающееся развитие издательской деятельности. В Нью-Йорке выходил «Американский православный вестник» (два раза в месяц) с ежемесячным приложением на английском языке. В Филадельфии издавалась газета «Свет», бывшая печатным органом Православного общества взаимопомощи. Из книг изданы или подготовлены к печати: Церковный календарь на 1906 г., Катехизис (на украинском языке), Служебник (на английском языке), Сиро-арабская миссия издавала газету «Слово», сербская – «Гласник».
Приводил владыка и характеризующую епархию заметно подросшую статистику: общее число духовенства достигло 116 человек; количество приходов – 60 и один монастырь; количество церквей – 72, количество молитвенных домов – 83; церковных школ – 80, причем в них обучалось до 21 тысячи детей; при шести школах работали приюты, в которых содержалось 115 детей; количество прихожан насчитывалось до 55 тысяч, из них половина – русские. Рост числа прихожан происходил не только за счет естественного прироста, но и через присоединение к православию бывших униатов, католиков, протестантов, иудеев и язычников. Например, только в 1905 г. таковых насчитывалось более тысячи человек. Отметим и тот факт, что правящий архиерей стремился придать наиболее выигрышные организационные формы своей епархии. Учитывая многонациональный характер паствы, епископ Тихон предлагал преобразовать свою епархию в православный экзархат. Идею предполагалось вынести на Поместный собор, но тот не состоялся, и идея не осуществилась.
Архиепископ Алеутский и Северо-Американский Тихон (Беллавин). 1906
[Из открытых источников]
Тихон надеялся, что высказанное им в последний приезд в Россию (1903) желание переменить кафедру не будет забыто. По некоторым свидетельствам, казалось, что все к этому и шло. Сначала поговаривали о назначении в Каменец-Подольскую епархию, бывшую униатскую, а, следовательно, отчасти знакомую по характеру архиерейского служения, и Тихон был не против. Потом доходили сведения, что ему намеревались отвести Финляндскую кафедру, где, с одной стороны, пригодился бы его миссионерский опыт в инославной среде, а с другой – накопленный административно-управленческий опыт, чтобы быть все время под рукой у Синода и привлекаться на постоянной основе к бесконечным синодским делам. Но… как говорили злые языки, дорогу Тихону переходили «более любимые» ставленники Саблера. Так в случае с Финляндией им оказался викарий Санкт-Петербургской епархии епископ Ямбургский Сергий (Страгородский), да еще и с посвящением в сан архиепископа[50].
Архиепископ Алеутский и Северо-Американский Тихон (Беллавин) с духовенством и верующими перед отъездом из США в Россию. 1907
[Из открытых источников]
Монастырский корпус с домовым храмом в Свято-Тихоновской обители. США, штат Пенсильвания. 1907
[Из открытых источников]
Американский православный вестник. Февраль 1907
[Из открытых источников]
Сам епископ Тихон в письмах к митрополиту Киевскому Флавиану (Городецкому), перебирая кандидатов на его замену в Америке и понимая, что тот может на эту тему переговорить с первоприсутствующим членом в Синоде, останавливался на Сергии Страгородском. Вот он как это объяснял:
Что касается моего преемника, то самым подходящим и желательным был бы Преосвященный Сергий Финляндский: ведь, ему, кажется, теперь и нечего делать в Финляндии, для нее достаточно и менее видного епископа; Преосвященный Сергий знает и по-английски (каковое знание, вероятно, и побуждает выдвигать кандидатуру епископа Трифона[51] в Америку), знаком с епископалами[52] (с которыми мы начинаем расходиться) и проезжал по Америке; к тому же он – архиепископ, и это возвышало бы здешнюю кафедру и примиряло бы моих викариев[53].
Но время шло, а епископ Тихон продолжал пребывать в Америке. В «утешение», в начале 1906 г. Тихон «за отлично усердную службу и особые труды» был возведен в сан архиепископа. Вообще-то это можно было расценить как ответ на его просьбы о возвращении в Россию, и намек продолжить служение «на том свете» еще как минимум два-три года. Не смог он «примазаться», как он выражался, к архиерейским перемещениям в связи с освобождением Вологодской кафедры… Неожиданно в январе 1907 г. оказалась вакантной Ярославская кафедра, и туда было решено направить Тихона. Синодский указ о переводе пришел в Нью-Йорк 12 февраля 1907 г.
11 марта, в Прощеное воскресенье, архиепископ Тихон совершил последнее богослужение в кафедральном соборе в Нью-Йорке. По окончании приветствий, слов благодарности и пожеланий успешного церковного делания в России, раздалось громкое многолетие Высокопреосвященнейшему Тихону, архиепископу Ярославскому и Ростовскому… На что владыка ответил возглавлением многолетия всему освященному собору, братствам, прихожанам храма и всем православным христианам.
Во вторник, 13 марта, пароход в Европу отходил в первом часу дня. В зале первого класса Тихона провожали представители российского посольства, епископ Иннокентий, духовенство.
Раздался прощальный гудок…
Пароход тронулся с места, все более отдаляясь от причала… Провожающие еще могли различить среди пассажиров высокую фигуру Преосвященного…
Вот руки его поднялись еще раз для последнего благословления остающихся…
В ответ звучат громогласно «ура» и «счастливого пути»…
Лайнер медленно растворяется в морской дымке…
А русские флаги, трепетавшие в руках провожающих, еще долго посылали вослед кораблю безмолвный привет…
Гудбай, Америка!..
Вероисповедные реформы в россии в начале xx в.
Тихон возвращался в Россию, вполне осознавая, что за время его более чем восьмилетнего отсутствия многое изменилось в системе государственно-церковных отношений, что вместе с революцией на поверхность общественных интересов вышли и вопросы свободы религии, свободы совести. Своих прав настойчиво добивались «инославные», «иноверные» и «сектантские» сообщества.
Серьезным шагом на пути трансформации церковной политики государства стал указ императора Николая II Правительствующему сенату «Об укреплении начал веротерпимости», опубликованный в «Правительственном вестнике» 17 апреля 1905 г., в день православной Пасхи.
Для своего времени это был огромный шаг вперед в развитии российского религиозного законодательства, который изменял условия жизни тысяч и тысяч верующих подданных. Как характеризовал его С.Ю. Витте, он «представляет собой такие акты, которых можно временно не исполнять, можно проклинать, но которые уничтожить никто не может. Они как бы выгравированы в сердце и умах громадного большинства населения, составляющего великую Россию»[54].
Впервые признавался юридически возможным и ненаказуемым переход из православия в другую христианскую веру; облегчалось положение «раскольников»: старообрядцам разрешалось строить церкви и молельни, открывать школы. Католикам и мусульманам облегчались условия строительства и ремонта культовых зданий. Провозглашалась свобода богослужений и преподавания в духовных школах на родном для верующих языке и т. д.
Однако следует признать, что власти не спешили с реализацией всех пунктов Указа, и веротерпимость микроскопичными шагами входила в жизнь общества. Любопытные размышления об этом встречаются на страницах книги известного общественного деятеля С. П. Мельгунова, посвященной его поездкам и встречам с «освобожденными сектантами». «Какие-то таинственные пружины, – пишет он, – по-прежнему заставляют и высшие, и низшие административные власти действовать в совсем ином направлении, чем им предписывается по тем правительственным актам, о которых доводится до сведения русского общества. Зардевшаяся было заря свободы еще не взошла, веротерпимость часто остается лишь на бумаге, а в жизни… все обстоит по-старому»[55].
Указ «Об укреплении начал веротерпимости», безусловно, привнесший в общественную жизнь России новые элементы религиозной свободы, по-разному встречен был в общественных кругах. Если говорить о православных кругах, то они рассматривали указ как «покушение» на права господствующей церкви, «унижение» ее перед иными вероисповеданиями, и как неоправданную «уступку» инославным и иноверным сообществам [56].
Действительно, после опубликования Указа началось массовое отпадение людей от государственной церкви[57]. Сотни тысяч подданных империи, ранее насильственно обращенных в православие, уходили в католичество, протестантство и даже в мусульманство.
В либеральных кругах Указ воспринимался лишь как один из первых, весьма робких, необходимых шагов на пути утверждения в России свободы совести. Как писал профессор М.А. Рейснер, указ утверждал не всеобщую свободу совести, а представлял из себя лишь «временное изъятие из системы всеобщего гнета» той части верующего населения, что ранее жестоко преследовалась – отдельные направления «сектантства», католики, униаты, мусульмане, старообрядцы[58].
В публичных высказываниях представителей либеральных кругов господствовал скепсис относительно решительности государства реализовать обещания ввести в стране свободу совести, отказаться от уголовно-административного преследования инаковерующих. Не устраивало либералов и то, что вместо свободы совести общество лишь «хотят осчастливить веротерпимостью», причем в отношении незначительного числа исповеданий инаковерующих