ВЦОВ. 1917. № 14
Один из лидеров движения за обновление церкви петроградский священник А.И. Введенский в своих газетных статьях, проповедях, выступлениях на собраниях и митингах призывал «обратить самое серьезное внимание всех христиан на колоссальное значение экономического вопроса». Он упрекал и историческую, и современную церковь в том, что она сознательно «закрывала глаза» на «вопиющую нужду и смертную бедность миллионов братьев-христиан». В программной статье «Христианство и социальный вопрос» Введенский призывал: «Теперь нам, духовенству, надо говорить правду, абсолютную правду, т. е. делать то, что мы привыкли делать менее всего. Однако это наш долг, и мы, теперь хотя бы волею судеб, не можем от него отвернуться. Будем же говорить правду»[120].
О какой же правде говорил Введенский? В чем смысл ее? По мнению священника, она в том, что «социализм не враг христианства, а друг, идейный брат». Социализм и христианство имеют совпадающую конечную цель: «установить на земле такое высшее общечеловеческое состояние, когда будут вытерты все слезы, когда не будет более ни горя, ни печали, ни боли, ни наказания». Иными словами, перенести на российскую почву идеи «христианского социализма», более полувека распространявшиеся в Западной Европе, – вот цель и задача Введенского и тех, кто поддерживал его. Конечно, «совмещая» христианство и социализм, обновленцы имели в виду лишь этический аспект, а не политическую основу «правды» социалистического учения. «Ленинство, – как писал Введенский, – не состоятельно ни с какой точки». А потому отвергалось насилие, в том числе и революционное, как средство переустройства существовавшего порядка вещей.
Даже робкие попытки Введенского привлечь внимание российского духовенства к проблемам земного бытия паствы вызвали отповедь со стороны консервативной части православной иерархии и духовенства, выступавших против любых нововведений в церковной жизни. Со страниц «Всероссийского церковнообщественного вестника» профессор Т. Прохоров «строго указал» Введенскому на то, что ни при каких обстоятельствах учение Маркса и Энгельса не может быть «братом христианства» по причине его «революционности». «Христианство, – писал Прохоров, – призывает не к борьбе, не к насилию, не к диктатуре одного класса над другими, а к единению, к братской любви. Не насилие, с точки зрения христианства, должно создать братство, а христианская любовь»[121].
Выборы правящих архиереев в петрограде, москве и владимире
Первым серьезным опытом «церковной демократии» стали выборы митрополита на Петроградскую кафедру. Газеты пестрели заголовками: «Граждане Церкви! Идите в храмы, принимайте участие в выборах, созидайте обновленную церковную жизнь!»
В «Церковно-общественном вестнике», ставшим рупором либерального духовенства, печатались биографии тех, кто выдвигался на Петроградскую кафедру. Среди прочих была напечатана и биография архиепископа Тихона. С 11 мая 1917 г. в каждом из действующих храмов Петрограда проходили собрания по выдвижению делегатов на епархиальный собор. Он открылся 23 мая в присутствии 1600 делегатов. Первый день его работы прошел в предварительных собраниях, на которых выдвигались и обсуждались кандидатуры. Всего их было названо одиннадцать: из епископов и белого духовенства.
24 мая в Казанском соборе после литургии и молебна началось предварительное голосование по кандидатам. Оно определило трех лидеров – архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский), епископ Уфимский Андрей (Ухтомский) и епископ Гдовский Вениамин (Казанский). При окончательном голосовании абсолютное большинство делегатов отдали предпочтение епископу Вениамину[122]. Синод вынужден был признать итоги выборов, и возвел Вениамина в сан архиепископа с правом именоваться архиепископом Петроградским и Ладожским.
…Спустя месяц прошли выборы на митрополичью кафедру во второй российской столице – Москве. Съезд духовенства и мирян проходил в Епархиальном доме (Лихов пер., 6). Жить же делегатам предстояло в здании Московской семинарии (ул. Божедомка, 3), где для каждого в общежитии выделена была койка, с двумя подушками, байковым одеялом и тюфяком с простыней.
19 июня, в четыре часа дня, состоялось официальное открытие съезда, с последующим обсуждением организационных вопросов съезда. Первое рабочее заседание съезда открылось 20 июня в девять часов утра в большом зале Епархиального дома. Уже по первому вопросу: – избирать ли митрополита из монашествующей среды, или из «достойных мирян»? – развернулась ожесточенная дискуссия. Кандидатуры в основном выдвигались двумя влиятельными общественно-церковными группами. Первая – московское духовенство во главе с протоиереями Добронравовым, Боголюбским и Цветковым – предложила архиепископов: Северо-Американского Платона (Рождественского), Литовского Тихона (Беллавина), протопресвитера военного и морского духовенства Георгия Шавельского. Вторая – духовенство и миряне, примыкавшие к кружку А.Д. Самарина, предложила архиепископов: Кишиневского Анастасия (Гриба-новского), Новгородского Арсения (Стадницкого), Харьковского Антония (Храповицкого); епископов: находящегося на покое бывшего Дмитровского Трифона (Туркестанова), Уфимского Андрея (Ухтомского), Дмитровского Иоасафа (Каллистова). Споры продолжались и вне зала заседаний, в различного рода частных совещаниях и обсуждениях.
К концу дня удалось составить список претендентов для предварительного голосования. В него были включены 13 человек: епископы, священники, миряне. Тайное голосование записками выявило «лидеров», получивших по 297 голосов – архиепископ Литовский Тихон (Беллавин) и А.Д. Самарин. Третьим, со значительным отрывом – 61 голос, стал епископ Уфимский Андрей (Ухтомский). Остальные и вовсе набрали по незначительному числу голосов. Когда стали известны результаты, многие начали высказывать опасения, что в таком случае выборы и вовсе могут не состояться, раз никто не набирает уверенного большинства. Образовались группки, вступавшие в сговор о возможной передаче голосов в пользу конкретного кандидата. Лишь к часу ночи делегаты съезда разошлись по своим комнатам в общежитии.
Архиепископ Тихон в то время жил наездами в Москве, в Даниловом монастыре, в качестве «гостя» после эвакуации из своей Виленской епархии. У него не было общероссийской известности ни в обществе, ни в церковных кругах, какая, безусловно, была, например, у архиепископов Антония (Храповицкого) или Сергия (Страгородского), Арсения (Стадницкого). Не был он ни известным проповедником, ни авторитетным богословом. Наверно, его можно было отнести к типичным епископам-администраторам, которых много было в Православной церкви[123]. Мало кто его знал и в Москве. Не присутствовал он и на съезде, находясь в Петербурге, будучи ранее вызванным в заседания Синода. Правда, о нем ходили слухи как об очень добром и гуманном владыке. Имя его всплыло в ходе частных совещаний делегатов съезда. Как бы невзначай директор одной из московских гимназий, служивший при Тихоне в Ярославле, предложил его кандидатуру. Правда, из аргументов всего-то и было упоминание о том, что «при Романовских торжествах в Ярославле все получили награды и не получил награды только один Тихон, и за то, что в день празднования разошелся с губернатором» [124]. Но как представляется нам, его включили в список для голосования как «нейтральную фигуру» по отношению к сложившимся противоборствующим церковным группировкам среди московского духовенства, каждая из которых стремилась продвинуть своего кандидата. Но, как это зачастую и бывает в таких случаях, именно она и прошла.
Фигура А.Д Самарина, опытного общественного деятеля, бывшего предводителя Московского дворянства, была очень популярной в Москве. Представитель известной славянофильской семьи, он заставил заговорить о себе еще в 90-х гг. XIX столетия, выступая в качестве церковного публициста, оппонента В.С. Соловьева, а затем, став в 1915 г. на короткий срок обер-прокурором Святейшего синода. Его окружал ореол «борца» с распутинщиной. Именно об этом, к примеру, говорил во время выдвижения кандидатов в список для предварительного голосования священник Кедров:
Я преклоняюсь перед чистотой и уединением монашеской жизни, но неужели оскудела вера и высота нравственности у тех, кто носит простой пастырский крест? Неужели нельзя искать архипастыря среди русского народа, народа-богоносца в душе? Мы видим, что в то время, когда стоявшие во главе церковного управления лица монашеского сана, присутствовавшие при развитии и росте распутиновщины и связанной с ней гнусности, не возвысили голоса против этих ужасов и безобразий, – возвысил голос мирянин, который тогда был обер-прокурором, А.Д. Самарин, за что и должен был оставить свой пост[125].
Вместе с тем, этого человека поддерживали и некоторые из монархистов, среди которых ходили слухи об особой близости Самарина и последнего русского царя Николая II, якобы установившейся после их встречи в Ставке в 1915 г. [126]
На 21 июня в кафедральном храме Христа Спасителя было назначено решающее голосование по двум намеченным епархиальным съездом кандидатурам. В восемь утра из Успенского собора Кремля отправился в храм Христа Спасителя многочисленный крестный ход с иконами Московских святителей и чудотворной Владимирской иконой Божией Матери. Во главе процессии шел епископ Серпуховской Арсений (Жадановский). В храме его встречал член Синода архиепископ Ярославский Агафангел (Преображенский) с соборным причтом.
Храм уже был полон. В середине – делегаты съезда-выборщики, причем левую сторону зала заняли миряне, а правую – духовенство; на хорах – богомольцы, допущенные внутрь храма по особым входным билетам. С правой стороны у иконостаса расположился хор из 600 священников, диаконов и псаломщиков, облаченных в епитрахили и стихари из золотой парчи. На правом клиросе расположился и обер-прокурор Синода В.Н. Львов.