Общий политический настрой участников Московского съезда проявился в призывах к пастве принять свершившиеся изменения государственного строя в России, поддержать Временное правительство, «подчинение которому необходимо во избежание гибельного безначалия». В приветственной телеграмме Временному правительству съезд писал: «Собравшийся в Москве всероссийский съезд православного духовенства и мирян приветствует Временное правительство, как опору порядка и законности в стране, и выражает уверенность, что, опираясь на все здоровые силы России, правительство доведет страну до Учредительного собрания, которое организует новый прочный государственный строй»[137].
Перед делегатами съезда выступил и обер-прокурор В.Н. Львов. Он подтвердил, что целью правительства является «отделение» Православной церкви от государства, но при этом подчеркивал, что «необходима долговременная подготовка к этому акту, т. к. существует тесная связь между церковью и государством и немедленное отделение явится разрухой и для церкви, и для государства. Итак, предварительно необходимы:
1) дарование церкви свободы,
2) разграничение сфер церковной и государственной и
3) через очень долгий промежуток времени полное отделение церкви от государства»[138].
Съезд почти единодушно не принял такой позиции. Отдельные попытки в защиту «отделения» потонули в общем хоре его противников. Их позицию сформулировал тот же Е.Н. Трубецкой в краткой, ставшей поистине крылатой, фразе: «Лозунг отделения церкви от государства выдвигается против церкви людьми ей враждебными или к ней равнодушными. И в наших рядах, и на епархиальных съездах он может быть поставлен только по недоразумению. Отделение церкви от государства есть полное упразднение церкви, коего мы допустить не можем и не должны»[139].
Это мнение и было закреплено в единогласно принятой резолюции, зафиксировавшей православное видение основных принципов церковно-государственных отношений:
1. Отделение церкви от государства не может быть допущено, но должна быть объявлена и последовательно проведена свобода вероисповедания и культа.
2. Православие признается первой среди других исповедуемых в России религий.
3. Соответственно с этим православная вера пользуется преимуществом во всех актах государственной жизни, в которых государство обращается к религии, и в публично-богослужебных действиях, а равно сохраняет силу православно-богослужебный календарь. Православная вера не может подвергаться оскорблениям ни в обществе, ни в печати.
4. Глава Русского государства и министр исповеданий должны быть православными от рождения.
5. Православная церковь является институтом публично-правового характера, коему государство оказывает покровительство в законах и материальную поддержку.
Примечание: «Значение институтов публично-правового характера и материальная поддержка в силу признания свободы вероисповедания могут быть предоставлены и другим вероисповеданиям»[140].
Работа Всероссийского съезда, принятые на нем решения, воспринятые в церковных кругах как голос всей церкви, идущей к своему Поместному собору, однозначно свидетельствовали, что иерархия практически в полном составе и большинство духовенства выступали за сохранение российского государства как «христианского государства», неразрывными узами связанного с православием. По существу, эта позиция «корпоративного интереса» противопоставила церковь всему разбуженному революцией российскому обществу.
Во-первых, подавляющее большинство неправославных религиозных организаций выступало за строительство новых государственно-церковных отношений на принципах отделения церкви от государства, правового равенства религий и религиозных организаций.
Во-вторых, абсолютное большинство политических партий России, имевших значительную поддержку во всех слоях общества, в своих программных документах осуждало прежнюю «религиозную политику» в Российской империи и высказывалось за строительство светского государства.
Несовпадение взглядов политических организаций и Православной церкви на предпочтительный характер государственно-церковных отношений улавливалось пытливыми наблюдателями даже в церковной среде. Они не отрицали права церкви на выявление своей собственной позиции, но подчеркивали, что вопрос этот будет и должен решаться в сфере политической, и государство при этом будет проводить свою собственную линию. Передовая статья во «Всероссийском церковно-общественном вестнике» прямо указывала:
Проблема отношения государства и церкви есть проблема политическая, и решаться она будет в политическом порядке. Чтобы ни сказал Церковный собор, для государственной власти это необязательно. Поэтому самое достоинство Собора требует, чтобы он говорил лишь о том, что от него зависит, и установил твердо церковную линию поведения, не сбиваясь на политическую. В политике же проблема отношений к церкви решится политическими силами, на Учредительном собрании, а если церковь хочет реально воздействовать на решение, то она должна лишь иметь в Учредительном собрании побольше сторонников ее платформы. Это единственный правильный метод и по существу[141].
Сразу же после Московского Всероссийского съезда духовенства и мирян началась практическая подготовка к Поместному собору. Непосредственно ее осуществлял Предсоборный совет[142], сформированный из представителей синодальных учреждений, правящих иерархов, делегатов от духовных школ и монастырей – всего 62 члена, среди них был и архиепископ Виленский Тихон. Возглавил Совет на правах исполняющего обязанности первенствующего члена Синода архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский).
12 июня в Синодальной церкви состоялся молебен под возглавленном архиепископа Сергия по случаю открытия заседаний Совета. Выступая перед его членами, Сергий призывал отбросить всякие колебания, решительно взяться за работу, поскольку Собор, как он выразился, «при всем его мистическом величии есть явление для Церкви повседневно необходимое, есть условие ее нормальной жизни, без которого она не может жить, как нельзя жить без пищи и воздуха».
Решено было за основу подготавливаемых проектов взять материалы Предсоборного присутствия (1906) и Предсоборного совещания (1912) – особых представительных комиссий из иерархов и видных церковно-общественных деятелей, которые занимались подготовкой программы Поместного собора, порядка его проведения и богословской разработкой вопросов, подлежавших обсуждению. Однако тогда, несмотря на то, что все необходимые проекты документов были подготовлены, император Николай II не дал своего согласия на созыв Собора. И вот теперь, после падения самодержавия, церковь получила возможность («третью попытку», по словам Сергия (Страгородского) вновь обратиться к насущным для нее вопросам и разрешить их согласно канонам и традициям, с учетом общественно-политической ситуации в стране и внутреннего состояния Российской православной церкви. Участники заседаний разделились на десять тематических отделов, в которых и сосредоточилась вся основная работа по подготовке проектов различных документов по тем или иным аспектам реформы [143].
Нешуточная борьба разгорелась относительно устройства высших органов церковной власти: патриарх или коллегиальный орган? Собственно говоря, это было продолжение уже много десятилетий длившегося спора. Еще в 1906 г. профессор Санкт-Петербургской духовной академии Н.Н. Глубоковский, высказываясь в защиту патриаршества, говорил: «я чувствую необходимость в сильном централизующем главенстве церковном, действующем по полномочию, от имени и ради Церкви и ответственном перед нею. Нам нужно, чтобы кто-нибудь разбудил, сплотил и воодушевил нас, сам, вдохновляясь одушевлением солидарной массы. При тишине внутренней и союзе с миром – он есть естественный выразитель и фокус жизнедеятельности целого, посредник сношений и ходатай; при раздоре – его связующий центр и готовый предводитель»[144].
Но всегда находились сторонники и иной точки зрения, видевшие в восстановлении патриаршества несоответствие церковным канонам и практике Древней церкви, считавшие, что оно будет способствовать росту авторитаризма в церковных делах, излишней централизации церковного управления. Немало имелось и тех, кто прямо называл идею восстановления патриаршества «странной» и «ненужной». При этом нередко ссылались на слова митрополита Московского Филарета (Дроздова). «Очень ли велика разница, – писал он, – что в России первенствующий член Святейшего синода не называется патриархом… Восстановлять патриарха было бы не очень удобно: едва ли он был бы полезнее Синода. Если светская власть начала тяготеть над духовной, почему один патриарх тверже вынес бы сию тяжесть, нежели Синод» [145].
Члены Совета пока вслух о патриаршестве и не мечтали. Им казалось, что этого «не потерпит» Временное правительство. Пока члены Совета отстаивали идею «коллегиального органа» во главе церкви. Но каким он должен быть? Меньшая часть членов настойчиво выступала за наличие лишь одного органа – Священного синода. Причем мыслилось, что в его составе епископат будет представлен в заведомом меньшинстве, и тем самым мнение епископата фактически не будет иметь какого-либо значения при решении дел в Синоде. Большинство же пыталось отстоять идею двухпалатной системы управления: из Священного синода и Высшего церковного совета – дабы епископы могли самостоятельно обсуждать и выносить свое коллегиальное решение.