Собор открылся в сложной политической обстановке. «Временное правительство, – как пишет современный церковный историк, – агонизировало, теряя контроль не только над страной, но и над разваливающейся армией. Солдаты толпами бежали с фронта, убивая офицеров, учиняя беспорядки и грабежи, наводя страх на мирных жителей, в то время как кайзеровские войска стремительно двигались вглубь России» [159].
К тому же и общественные настроения были далеко не в пользу Собора. Авторитетная в то время газета «Русские ведомости» констатировала «упадок веры», отсутствие интереса в обществе к Церковному собору, падение авторитета Русской церкви, в которой, как писалось на страницах газеты, преобладали «мертвая обрядность и полицейские репрессии». Причиной тому объявлялся тот факт, что хотя «православное духовенство занимало привилегированное положение, но его нравственный авторитет среди населения пал до чрезвычайно низкой степени. Наверху стояли бесконечно далекие от мирян епископы, на которых бросила свою тень распутинщина, а внизу – “попы, к которым народ относился с явной враждебностью»[160].
Первое деяние Поместного собора Российской православной церкви. 15 августа 1917
[ГА РФ. Ф. Р-3431. Оп. 1. Д. 4. Л. 1–2]
Газета «Известия» упомянула об открытии Собора, отметив, что «православная, господствовавшая доселе церковь, освобождается от вековой зависимости и опеки государства. Все ее будущее зависит отныне от ее живых, творческих сил»[161]. Большевики устами Н. Антонова (Лукина) констатировали: «Не успело разъехаться одно воронье[162], как слетелось другое»[163].
17 августа, в 10 часов утра, после общей молитвы в здании Епархиального дома члены Поместного собора приступили к деловым заседаниям. Председателем Собора был избран митрополит Московский Тихон (Беллавин), хотя и вел против него активные интриги В.Н. Львов, а его заместителями – архиепископы Новгородский Арсений (Стадницкий) и Харьковский Антоний (Храповицкий); протопресвитеры Успенского Кремлевского собора Николай Любимов и армии и флота Георгий Шавельский; а также Е.Н. Трубецкой и М.В. Родзянко. По предложению Тихона почетным председателем Собора утвердили старейшего иерарха – митрополита Киевского Владимира (Богоявленского).
Учреждался Соборный совет – орган управления Собором – в составе председателя (митрополит Московский Тихон), двух заместителей, секретаря и его помощников, а также трех членов. При Совете образовывались 23 отдела: уставный, высшего церковного управления, епархиального управления, церковного суда и т. д. В их задачу входили предварительное рассмотрение обсуждаемых вопросов и подготовка проектов решений по ним, которые затем выносились на утверждение членов Собора.
Список членов Поместного собора, присутствовавших на заседании Собора. 18 августа 1918
[ГА РФ. Ф. Р-3431. Оп. 1. Д. 9. Л. 7]
Все делегаты наделялись правом решающего голоса по всем вопросам, подлежавшим обсуждению. Одновременно в рамках Собора действовало особое Совещание епископов, которому вменялось в обязанность обсуждать каждое принятое Собором законодательное и основополагающее постановление с точки зрения его соответствия догматам, канонам и преданию церкви. Как правило, его совещания проходили на Троицком подворье у архиепископа Тихона. Если какое-либо постановление отвергалось Совещанием, то оно вновь выносилось на обсуждение пленарного заседания. Если же и после этого оно отвергалось большинством в три четверти от числа присутствующих епископов, то уже окончательно теряло силу соборного определения.
Заседания Собора проходили в Епархиальном доме. Дважды в неделю проводились пленарные заседания, а в остальные дни – заседания отделов и иных рабочих органов Собора.
Особое внимание соборян, церковной и светской прессы привлекала деятельность Отдела по реформе высшего церковного управления. Здесь вновь, как и в предшествовавшие Собору месяцы, ожесточенно и яростно повелись дискуссии о восстановлении патриаршества. Причем острота и основательность, с которыми отстаивали свои позиции сторонники патриаршества, фактически перечеркивали подготовленные накануне проекты общецерковных документов, ориентированные на то, чтобы поставить во главе церкви «коллегиальный орган».
Наиболее полно аргументы «за» и «против» восстановления патриаршества были сформулированы в докладах, специально прочитанных перед членами Собора архиепископом Харьковским Антонием (Храповицким) и профессором Н.Д. Кузнецовым.
Архиепископ Антоний, ссылаясь на историю христианства и Российской православной церкви, с одной стороны, убеждал слушателей в преимуществах патриаршего руководства, а с другой – рисовал перед ними те несчастья, которые обрушились на Русскую церковь в последние двести лет, в период Синодального управления. По его мнению, обер-прокуратура выступала в роли «пресса», душившего национальное и религиозное чувства русского народа, идею патриаршества. И оттого беспрепятственно распространялось по России такое зло, как секуляризация церковных имуществ, деморализация монастырей, упадок благочестия и религиозного чувства, что превращало церковь в «заброшенную сироту». С точки зрения докладчика, только патриаршество могло стать для российского общества «религиозно-нравственным центром», опорой «в борьбе с расшатанностью всех основ религиозной мысли и жизни», а вновь избранный патриарх стал бы «пастырем-отцом» для каждого верующего.
Профессор Н.Д. Кузнецов в своем выступлении последовательно опровергал аргументы архиепископа Антония, противопоставляя единоличной власти патриарха коллегиальное управление церковью. «Соборное начало в Русской церкви, – заявил он, – именно при патриархах и было особенно подавлено… Патриарх явился носителем единоличной церковной власти… Патриаршество в России сыграло печальную роль в деле разделения в недрах Церкви, вызвавшего старообрядчество». По словам Кузнецова, надежды на религиозное обновление, связываемые с избранием патриарха, – «благие мечты», а концентрация власти в руках одного человека внесет в общество вместо единства церковный разлад[164].
11 октября, после многодневных бурных споров в Отделе о высшем церковном управлении, которые так и не привели к общему мнению, вопрос о патриаршестве был вынесен на пленарные заседания Собора. Казалось, что записавшимся к выступлению конца не будет. Дискуссия и в пленарных заседаниях не теряла своего накала, страсти продолжали бушевать, и трудно было отдать предпочтение сторонникам или противникам восстановления патриаршества, как и трудно было предугадать, к какому же решению придет Собор. От имени Отдела выступил его председатель епископ Астраханский Митрофан (Краснопольский). Речь епископа являла собой панегирик патриаршеству, и окончил он свое выступление словами, которые звучали почти заклинанием: «Нам нужен патриарх как духовный вождь и руководитель, который вдохновлял бы сердце русского народа, призывал бы к исправлению жизни и подвигу, и сам первый шел бы вперед. Без вождя нигде не бывает, и в церковной жизни также» [165].
В центре внимания членов Собора была и работа Отдела о правовом положении церкви в государстве под председательством архиепископа Новгородского Арсения. В него вошло 98 человек, в том числе весьма заметные и авторитетные личности: С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой, П.И. Астров, П.А. Прокошев, епископ Томский Анатолий (Каменский), товарищ министра исповеданий С.А. Котляревский и другие.
Отдел постановил взять за основу законопроект, выработанный Предсоборным советом, и шаг за шагом рассматривать входящие в него положения. Но это получалось с большим трудом, т. к. в процессе обсуждений делегаты то и дело «сваливались» в общефилософские и общецерковные рассуждения о природе церкви и государства, тогда как от них требовался проект правового документа о правовом положении церкви в Российском государстве. К середине октября отдел закончил работу над законопроектом. Оставалось лишь провести документ через общее собрание Собора, но этого по политическим обстоятельствам сделать уже не успели.
Хотя в центре внимания Поместного собора с момента его открытия были вопросы собственно «церковного обновления», однако его деятельности был присущ и вполне определенный политический характер. В принятых Собором в августе – октябре посланиях и обращениях к «народу русскому», «армии и флоту», «чадам Православной церкви» и в других церковь заявила о своей поддержке Временного правительства, призывая верующих «без различия положений, сословий и партий» участвовать в «новом строительстве жизни русской».
Но эта «новая русская жизнь» складывалась совсем не такой, какой она представлялась соборному большинству. В дневнике служащего Московской синодальной конторы А.И. Денисова дана следующая ее характеристика:
…Поражения на войне. Дезертиры. Беженцы. Аграрные волнения, пожары, грабежи, убийства. Вскакивание цен, дефицитные товары, денежный кризис, полнейший внутренний развал. И при этом из Петрограда несутся истерические крики: «До победного конца!»… Керенский появляется то тут, то там. В одном месте кричит, в другом – молчит. Душная атмосфера никчемной суетливой безалаберщины. Вырисовывается фигура Ленина. Чувствуется приближение какого-то решительного поворота событий. Весь этот кошмар должен как-то распылиться, рассеяться, разрушиться, как леса строящегося дома… Наступает октябрь. Кошмар принял затяжную форму. Развал усилился донельзя. Россия трещит по швам. Автономия Польши. Самостийность Украины. Новоявленные кратковременные республики в Сибири, Поволжье, на Черном море. Немцы в России. Отчаянная борьба партий за власть. Полная компрометация Временного правительства. Его авторитет никем уже не признавался