Курская губерния. Духовенство с нетерпением ждет прихода Деникина. Духовенство, как в городе, так и в уездах ведет себя двояко: одна часть сочувствует коммунистам и агитирует за них, другая – по-прежнему держится на стороне деникинцев.
Орловская губерния. При занятии Ельца мамонтовским отрядом духовенство установило на колокольне пулеметы и совместно с контрреволюционерами стреляло по отступающим отрядам Красной Армии.
Царицынская губерния. Духовенство г. Николаевска встретило торжественным молебствием деникинцев, вступивших в город.
г. Тула. ЦК произведен осмотр церквей… обнаружены запасы продовольствия и оружия.
Саратовская губерния. Духовенство относится враждебно к Советской власти.
Олонецкая губерния. Духовенство настроено контрреволюционно.
Витебская губерния. Среди духовенства за последнее время замечаются в проповедях враждебные нотки. Замечается также движение среди сектантов, особенно евангелисты враждебно настроены против Советской власти.
Воронежская губерния. Отношение духовенства к декрету об отделении церкви от государства враждебное, население же, по мере разъяснения его внутреннего содержания, признало его необходимость.
…Смоленская губерния. Духовенство открыто не выступает, за исключением тех мест, где приближается фронт[289].
В.Р. Менжинский, заместитель председателя ВЧК-ГПУ. 1920-е
[РГАСПИ]
…Во вторник, 23 декабря 1919 г., в 4 часа пополудни патриарх Тихон был вызван в ВЧК, в Секретный отдел, для снятия допроса. В небольшой комнате за письменным столом сидел заместитель Дзержинского Лацис. Он предложил патриарху сесть напротив и сразу же начал разговор:
– Прежде всего, хорошо ли, давно ли Вы знаете епископа Камчатского Нестора. Можете ли Вы думать, что он способен лгать?
– Я знаю епископа Нестора довольно давно: еще в 1910 г., когда я был членом Синода, приезжал в Петроград Нестор, будучи тогда иеромонахом, хлопотать по делам Камчатской миссии. Видел я его и после, когда был уже в Вильне, а архимандрит Нестор приезжал с повязкой Красного Креста на руке и обслуживал Западный фронт. На Соборе он уже был епископом и знал его, как и многих других, по его выступлениям. Но особенно близок он камне не был… Но позвольте все же спросить: чем вызван Ваш вопрос?
– Епископ Нестор, явившись к Колчаку, заявил, что он привез ему благословение на его дело от Святейшего Всероссийского патриарха, т. е. от Вас… Многие газеты напечатали информацию об этом.
– Решительно заявляю, что никакого благословения Колчаку с епископом Нестором я не посылал. Да и послать не мог, т. к. Нестор скрылся с нашего московского горизонта еще в начале сентября 1918 г., и с тех пор его я не видал. О Колчаке газеты заговорили позднее, и, следовательно, я никак не мог поручать епископу Нестору благословлять дело Колчака, которое тогда еще совсем не имело места. Это – явная неправда, и я ее с решительностью отвергаю.
– Почему же Вы, – продолжил Лацис, – не опровергли этого публично, в газетах?
Дом страхового общества «Якорь», где размещалась в первые годы ВЧК. Москва. Начало XX в.
[Из открытых источников]
– По очень простой причине: никогда такого опровержения моего в газетах не напечатали бы, а если бы и напечатали, то опять, как это и бывало прежде, с новыми нападками на меня и вообще на Высшую церковную власть. Да я и не считал это заявление каким-либо официальным, требующим такого же официального опровержения.
– Но, могли же Вы, – продолжал допытываться Лацис, – опровергнуть это, если не через газеты, то особым посланием.
– Делать это я не посчитал нужным, т. к. в начале октября мною выпущено послание, в коем духовенству предлагалось не вступать в политическую борьбу.
– А сколько же Вы выпустили посланий в последние годы?
– Так… – Тихон стал загибать пальцы… – Первое – 19 января 1918 г., второе, в марте, – по поводу Брестского мира, третье – по поводу еврейских погромов и четвертое, о котором упоминал, – по поводу аполитичного поведения духовенства.
– А послание к первой годовщине Октябрьской революции Вы забыли? Оно-то ведь и распространяется в громадном количестве экземпляров на Колчаковском и Деникинском фронтах и всячески тормозит дело укрепления Советской власти в местах, завоеванных Красной Армией… И тем самым ставит Вас во главе контрреволюционной агитации.
– Но это вовсе не послание к народу. Это письмо, обращенное мною в Совет народных комиссаров… для обнародования оно совсем не предназначалось. Если оно получило гласность и распространено, как Вы говорите, в громадном количестве экземпляров, то я тут вовсе ни при чем: никаких шагов к этому я не предпринимал, и, как это случилось, мне совершенно неизвестно.
– Но скажите, Вы изменили теперь свое отношение к советской власти или по-прежнему держитесь тех же взглядов на нее, какие высказаны в этом обращении ко дню первой годовщины?
– Я и теперь придерживаюсь тех же взглядов. Изменить мое отношение к власти может только сама власть, если изменит отношение к Церкви, и к Христовой вере. Но это не значит, что я не считаюсь совсем с велениями этой власти и ее, как таковую, не признаю.
– Так Вы монархист?
– Прошу таких вопросов мне не предлагать и от ответа на них я уклоняюсь. Я, конечно, прежде был монархистом, как и все мы, жившие в монархической стране. И каких я лично теперь держусь политических убеждений, это для вас совершенно безразлично, это я проявлю тогда, когда буду подавать голос за тот или другой образ правления при всеобщем народном голосовании. Я вам заявляю, что патриарх никогда не будет вести никакой агитации в пользу той или иной формы правления на Руси и ни в каком случае не будет насиловать и стеснять ничьей совести в деле всеобщего народного голосования.
– Но Вы ведь понимаете, что Ваши послания контрреволюционны и что за них на местах расплачиваются арестом и иногда даже расстреливаются те или иные представители духовенства. Значит, Вам нужно изменить или свои прежние взгляды, или понести ответственность за послания.
– Я понимаю это… вину за послания прошу переложить на меня с духовенства, которое, получая мои послания, естественно, заботилось об их оповещении народу.
– Признаете ли Вы вообще советскую власть?
– Да, признаю и никому никогда не говорил, чтобы ей не подчиняться в делах мирских, а только в делах веры и благочестия должно повиноваться не мирской власти – воле Божией. И думаю, что в этом моем убеждении и взгляде нет никакой контрреволюции. Да и вообще, я просил бы Вас разъяснить мне, что означает это слово: «контрреволюция»?
– «Контрреволюция», – повторил Лацис. – Если коротко и просто, то стремление к свержению советской власти.
– Этим мы не занимаемся.
– Ваше последнее послание, – говорит допрашивающий, – как будто бы действительно не контрреволюционно, но у нас есть подписанное Вами циркулярное распоряжение, чтобы это послание не читалось в храмах во всеуслышание.
– Это неправда, я такого распоряжения не делал и никакого указа об этом не подписывал.
– Но, может быть, это сделал Синод?
– Я этого не знаю.
– Гражданин Беллавин, завершая беседу, объявляю, что Вы вновь подвергаетесь домашнему аресту.
– Прошу точно определить, – говорит патриарх, – условия этого домашнего ареста.
– Пожалуйста. Каждый посетитель будет записываться и эти списки будут представляться в ЧК. Что касается служб церковных, то в домовой церкви как служили, так и служите. А вот проводить какие-либо заседания то ли Синода, то ли Церковного совета без предварительного разрешения ЧК – нельзя.
– Ко мне приходят люди, могу ли я их принимать?
– Можете, но опять же под условием, что каждый из посетителей будет записан в книге. Причем указывается не только имя и фамилия, но и дело, по которому пришел… На другой же день записи должны быть представляемы в Чрезвычайную Комиссию…
На прощание Лацис предупредительно спросил: есть ли у патриарха извозчик, а потом и «пошутил»: «Не хочу Вам говорить “до свидания”, т. к., думаю, что это свидание Вам особого удовольствия доставить не может».
Православная церковь в условиях завершения гражданской войны
С весны 1920 г. наступает коренной перелом в Гражданской войне. Отмечается резкое сокращение боевых действий со стороны иностранных интервентов в связи с окончанием Первой мировой войны и выводом основного контингента иностранных войск с территории России. Красная Армия разбила основные войска противника и к концу 1920 г. взяла под свой контроль европейскую часть страны. Фактически Гражданская война в европейской части России закончилась победой Советов, а остающиеся ее фронты все далее и далее откатывались за Урал – в Сибирь и на Дальний Восток.
Победа в Гражданской войне означала окончание, в основном, внутриполитического противостояния в Советской России. Понятно, что это невозможно было бы без поддержки новой власти со стороны большей части населения. Россия – страна крестьянская, и многое, если не все, определила позиция этой преобладающей части населения. «Мужик», страдавший более всех в кровавой междоусобице, на себе прочувствовавший и «красную», и «белую» власть, и всех других оттенков, выбор все-таки сделал в пользу власти советской. Ибо он видел, что вслед за Белой армией идут «господа», возвращаются старые порядки, против которых он всегда восставал. И оказалось, что комиссары и большевики ближе ему, чем губернаторы и урядники.
К слову, это осознавалось не только властью и обществом внутри России, но и за ее пределами. Павел Милюков, лидер кадетов, на проводившемся в декабре 1920 г. в Париже партийном совещании, полемизируя с теми, кто в поражении Белого движения винил «мужика», якобы не сумевшего сделать верный выбор между большевиками и кадетами, и кто открыто призывал с помощью Запада организовать новый поход интервентов против России, сказал слова, делающие ему честь: