В отношении патриарха Тихона в ленинском письме намечена была следующая политика: «Самого патриарха, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были, как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы именно в данный момент. Обязать Дзержинского и Уншлихта лично делать об этом доклад в Политбюро еженедельно».
Ленин в письме указал и на внешнеполитический аспект изъятия церковных ценностей. Делегация Советской России готовилась к международной встрече по экономическим и финансовым вопросам, которая должна была состояться в Генуе (Италия) с 10 апреля по 20 мая 1922 г. Не имевшая на тот момент международного признания, РСФСР надеялась прорвать дипломатическую блокаду. Предполагалось, что основным требованием к России со стороны стран-участниц будет признание долгов царских и других «белых правительств» и форма их компенсации. Россия готова была обсуждать этот вопрос при условии признания Советов де-юре и предоставления ей кредитов[332]. Одновременно советская делегация намеревалась внести предложение о всеобщем разоружении.
В связи с этим в своем письме Ленин ставил задачу: «провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом», чтобы «обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимы».
День 20 марта был наполнен событиями чрезвычайной важности для развертывания плана Троцкого по изъятию церковных ценностей.
Состоялось заседание Политбюро, в котором, кроме Троцкого, участвовали Каменев, Сталин, Молотов, Цюрупа и Рыков. Каждый из них изложил свое мнение и о плане Троцкого, и о событиях в Шуе. Зачитано было и письмо Ленина, которое отдельно не обсуждалось, а было учтено как мнение отсутствовавшего члена Политбюро. Без каких-либо серьезных замечаний и добавлений план Троцкого был принят.
Записка заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта в Политбюро ЦК РКП (б) «О деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей». 20 марта 1922
[РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 36–36 об.]
Прошедшее заседание было для Троцкого очень важным, ибо все могли убедиться, что он имеет поддержку вождя, а утверждение его плана членами Политбюро означало, что за Троцким признается отныне официально право общего руководства кампанией по изъятию ценностей из действующих культовых зданий.
В этот же день Троцкий созвал и заседание своей комиссии. В дошедшем до нас протоколе, начинающемся словами: «Архисекретно. Хранить конспиративно. Печатается в одном экземпляре», указаны 17 пунктов повестки дня, вокруг которых шла дискуссия. В результате была определена судьба храмов Москвы, Петрограда и Московской губернии, изъятие ценностей из которых решено начать в дни работы XI партсъезда[333]; предложено было при опасности эксцессов вокруг храмов приостановить изъятие до съезда, а продолжать там, где обстановка в целом нормальная; определено отношение к духовенству: одних (несогласных) – арестовывать, других (согласных) – привлекать к сотрудничеству; предложено «разобраться» с теми рабочими, чьи подписи стояли под письмами с протестом по поводу изъятия и т. д. [334]
Тогда же с ведома Троцкого в ГПУ было проведено представительное совещание работников центральных и местных органов спецслужб с участием значительного числа духовенства из Москвы, Петрограда и «голодающих регионов», согласившегося «помочь» властям в изъятии церковных ценностей.
Получив «благословение» вождя и поддержку Политбюро, Троцкий развил бешеную инициативу, чтобы обеспечить перелом в настроениях партийно-советского аппарата и актива в пользу наступательности при проведении изъятия.
Письмо Л.Д. Троцкого в Политбюро ЦК РКП(б) в связи с запиской И. С. Уншлихта. 22 марта 1922
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 267. Л. 15–15 об.]
22 марта Политбюро обсуждало записку заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта «О деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей». В ней позиция церкви однозначно обрисована была как «контрреволюционная». В связи с этим впервые прямо ставился вопрос о возможности ареста патриарха Тихона. Его необходимость, среди прочего, увязывалась со стремлением создать благоприятные обстоятельства для «оппозиционных» патриарху архиереев. Они, как указывал Уншлихт, не решаются открыто выступить против патриарха и Синода, и лишь после ареста патриарха способны будут «устроить церковный собор», избрать на патриарший престол и в Синод лояльных к советской власти иерархов. Политбюро санкционировало арест патриарха и членов Синода («через 10–15 дней»), а также жесткую линию в отношении духовенства, противящегося изъятию ценностей[335].
Телеграмма В.М. Молотова в губкомы РКП(б) об активизации кампании по изъятию церковных ценностей. 23 марта 1922
[РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 77]
Следует признать, что ГПУ знало, что докладывало наверх. Иерархи и иные священно- и церковнослужители, окружавшие патриарха Тихона в тот исторический момент, были людьми самых различных политических взглядов, а некоторые и просто просоветски настроенные и добровольно установившие связи с ГПУ; по-разному относившиеся лично к патриарху, подчас скрывая свое недоброжелательство и обиды; имевшие отличные от патриарха суждения по вопросу изъятия ценностей; а порой и считавшие, что избрание Тихона – не «жребий Божий», а человеческая ошибка. Приведем только один пример – фрагмент из донесения осведомителя ГПУ о ситуации в Троицком подворье в мартовские дни 1922 г.:
Синод заседает в продолжении двух недель почти ежедневно, главные инициаторы – митрополит Никандр, Громогласов и Хотовицкий, принято постановление о том, чтобы духовенство при отстаивании церковных ценностей не брало на себя открытой руководящей роли, на церковные собрания духовенству являться не стоит, необходимо подготовитъ для этой цели (отстаивание ценностей) церковных старост, таким же способом объявить верующим, что декрет ВЦИК от 26 февраля является обманом и не преследует тех целей, о которых говорят; собирается информация, подтверждающая, якобы, справедливость толкования попов; второе мероприятие – наблюдение за викариями и епархиальными архиереями, чтобы они не входили в соглашение с правительством и тем самым не вносили разложения в правящую церковь в своих личных целях, третье – провести щедрые пасхальные награды среди церковников[336].
Постоянные аресты членов Синода и Высшего церковного управления постепенно делали эти органы недееспособными, поскольку в них оставалось по несколько человек, что не давало возможности что-либо серьезно обсуждать в рамках их полномочий. Как кажется, патриарх осознавал, что в какой-то момент все церковное управление сосредоточится исключительно в его руках. Хотел ли он приостановить этот процесс путем доизбрания в состав Синода и Высшего церковного управления новых лиц? Наверно, скорее нет, чем да, т. к. и эти люди сразу же попали бы под надзор ГПУ, и это чревато было для них арестами и высылками. Тихон не желал ставить под удар своих сторонников. Имеются тому и свидетельства. Например, 24 марта 1922 г. в Москве неожиданно объявился архиепископ Нижегородский Евдоким (Мещерский). Во время встречи с патриархом в Подворье он говорил о необходимости расширения состава Синода и Высшего церковного совета. Патриарх не поддержал этой идеи, заявив, что «Синода не нужно, т. к. у нас нет никаких дел, за исключением наградных».
В последние мартовские дни зачастили в Троицкое подворье делегации крестьян из различных губерний, стремясь информировать патриарха о ситуации на местах и испрашивая помощи.
Одна из них в составе беспартийных крестьян-делегатов от голодающих Самарской и Казанской губерний пришла в неурочный час. Делегатов в покоях встретили словами: «Его Святейшество принимает только до часа». После настойчивых просьб их направили к секретарю патриарха архимандриту Никодиму.
– Вы хотите видеть его Святейшество? – спросил он. – Патриарх опочивает и мне неудобно его беспокоить до пяти часов, так что идите по своим делам.
Делегаты должны были вечером уезжать и стали упрашивать принять их сейчас же. Секретарь патриарха после расспроса делегатов о цели их посещения, наконец, переписал их фамилии и адреса, откуда они прибыли.
– Чем же может помочь патриарх? Кабы у него были свои имения или имущества, а то ведь ничего нет. Воззвание он выпустил, помощь оказывается. Чего ж его беспокоить? О чем вы с ним будете говорить?
Делегаты наперебой стали рассказывать про ужасы голода в их деревнях и селах; что нужно сообща бороться с народным бедствием. Наконец, секретарь сдался и отправился доложить патриарху об их приходе. Через несколько минут их пропустили в покои самого патриарха.
Патриарх Тихон, перекрестив их, дал некоторым из них поцеловать свою руку и предложил сесть. В просторном светлом зале, увешанном дорогими картинами и иконами, крестьяне поначалу оробели. Наконец, старший из крестьян стал рассказывать патриарху про ужасы голода, испытанные и пережитые им самим, про озверение людей, питавшихся конским пометом, соломой с крыш и про людоедство, развивающееся в их губерниях.
– Хлеба достаточно, только его не могут развезти, – сказал Тихон.
Делегаты стали говорить о том, что нужна помощь немедленная, иначе будет поздно. Люди гибнут, им нужна большая помощь, чем та, которая оказывается сейчас.