Собственно, расслоение по принципу отношения к новой власти началось еще в годы Гражданской войны. Любопытное тому признание можно обнаружить в письмах Петроградского митрополита Вениамина (Казанского). В частности, еще летом 1919 г. он сообщал митрополиту Арсению (Стадницкому) о деятельности в Петроградской епархии «демократического духовенства»: «Стараются образовать какую-то инициативную группу. Рассуждают об изменении церковного управления, делают всякие обещания духовенству, если оно вступит в число сочувствующих. Есть опасение, что может возникнуть церковный раскол. Состоящие на службе гражданской ставят вопрос ребром: духовенство должно сказать определенно и ясно: оно в числе сочувствующих или нет; проще – за власть или против»[372].
Думается, что цепь политических потрясений в стране, начавшись в Феврале 1917 г. и продолжаясь вплоть до изъятия церковных ценностей в 1922 г., не оставляла никаких надежд православному духовенству остаться «вне политики», занять «нейтральную позицию». Не оставляла, поскольку подавляющая часть его паствы точно знала, что не хочет возвращения старых порядков и прежней жизни, но в своем большинстве не знала и не осознавала, а как же жить «по-новому». И, оказав в годы Гражданской войны политическую поддержку большевикам, пока еще оставалась рядом с ними и поддерживала их политику, в том числе и по изъятию ценностей. В большинстве регионов России, признавая действия властей законными, православные епископы, приходское духовенство и рядовые верующие шли на союз с властью, добровольно передавали ценности, призывали верующих и все население страны всемерно помогать в борьбе с голодом. Если в 1917–1918 гг. большинство православного духовенства, а тем более епископат, занимали однозначно отрицательную позицию в отношении новой власти, то к 1922 г. ситуация изменилась: сформировался значительный слой православных священников, которые осознавали необходимость найти какую-то взаимоприемлемую форму отношений с новой властью, тем более что к этому их подталкивала просоветская позиция подавляющей части их паствы, для которых Советская Россия стала их «земным отчеством».
Складывающаяся ситуация раскола в Православной церкви была под пристальным вниманием Л.Д. Троцкого. В записке членам Политбюро он предполагал, что дальнейшие события могут развиваться в трех направлениях: сохранение патриаршества при выборе «лояльного патриарха»; замена патриаршества на коллегиальное управление и формирование «лояльного Синода» или «полная децентрализация», распад русского православия на отдельные самостоятельные общины верующих. По мнению Троцкого, властям не следовало каким-либо образом явно показывать свою заинтересованность в любом из возможных направлений развития ситуации, а следовало занять выжидательную позицию при одновременном оттягивании вопроса о разрешении созыва обновленческого Собора[373].
Весна – лето 1922 г. – период бурного роста обновленческого движения внутри Российской Православной церкви. Обновленческий вал прокатился по России. Совещания благочинных в Москве и Петрограде поддержали обновленцев. Признали ВЦУ в качестве высшей церковной власти Вологодское, Казанское, Тульское, Тамбовское, Уфимское епархиальные управления…
Для лидеров обновленчества было очень важно привлечь на свою сторону как авторитетных иерархов, так и наиболее крупные епархии. В центре их внимания в этот период были такие епархии, как Петроградская, Новгородская, Владимирская, Нижегородская, Костромская. Все они, не мытьем так катаньем, были завоеваны обновленцами, что существенно сказалось на общем положении в раскалывающейся церкви. Не раз и не два ради своих, казалось бы, церковных целей они обращались за помощью и поддержкой в ГПУ.
Например, сомневаясь в возможности «свалить» Владимирского митрополита Сергия (Страгородского), обновленцы с помощью ГПУ выдворяют его из епархии и ссылают в административном порядке в Нижний Новгород. Одновременно в епархии образуются многочисленные группы сторонников «Живой церкви», которые требуют проведения епархиального съезда и перехода на сторону ВЦУ. Конференция духовенства групп «Живая церковь» Владимирской епархии постановила: «Священно-церковнослужителей, сознательно не подчиняющихся новой установленной церковной власти… удалить от службы немедленно, не останавливаясь даже перед высшей мерой церковного наказания, т. е. лишением сана». Таким образом, епархия «уплывала» из рук митрополита Сергия и при назначении сюда епископа-обновленца она могла стать бастионом этого движения, совращая в раскол духовенство и верующих.
9 июня, теперь уже в качестве давления со стороны судебно-репрессивных органов, во Владимире проводится суд над митрополитом Сергием и его викариями по обвинению в сопротивлении изъятию церковных ценностей. Они были признаны виновными и приговорены к одному году заключения. Однако уже на следующий день освобождены по амнистии. Вероятно, в данном случае речь шла скорее о показательном запугивании. И вместе с тем факт привлечения к судебной ответственности использовался для раскола духовенства во Владимирской епархии.
10 июня, по освобождении из Владимирской тюрьмы, Сергий направлен в ссылку – в Нижний Новгород. Местные органы ГПУ считали, что только в его отсутствие им удастся вызвать к жизни обновленческое движение.
Полной неожиданностью для церковного мира стало появление в июньском номере обновленческого журнала «Живая церковь» так называемого «меморандума трех» – официального заявления маститых иерархов: митрополита Владимирского Сергия (Страгородского), архиепископа Нижегородского Евдокима (Мещерского) и архиепископа Костромского Серафима (Мещерякова) с признанием обновленческого Высшего церковного управления в качестве единственной канонически законной верховной власти. Иерархи признавали все распоряжения новой церковной власти «вполне законными и обязательными» и призывали духовенство и верующих последовать их примеру.
Заявление Сергия все равно не позволило ему вернуться во Владимир, чему препятствовало ГПУ. Он оставался на положении ссыльного в Нижнем Новгороде, проживая в Крестовоздвиженском монастыре и общаясь с епархией посредством писем. Он старался никак себя не выказывать: в скандальные аферы обновленцев не впутывался, избегал выступать на страницах обновленческих журналов и не участвовал в хиротониях (рукоположениях) обновленческого епископата, уклонялся от участия в массовых форумах обновленцев, не вел переписки с зарубежными обновленческими иерархами, не участвовал в кампании травли патриарха Тихона.
Православно-христианский журнал «Живая церковь». 1922. Ns 4–5
[РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 4. Д. 181. Л. 21]
Митрополиту Сергию не понадобилось много времени, чтобы убедиться, что декларации обновленцев резко расходятся с их делами. В составе церковных органов оказалось немало людей безнравственных, нарушителей церковных канонов, ищущих благ мирских, а не церковного блага. В жизнь церкви привносилось нечто не совместимое с православным сознанием: женатый епископат, упразднение монашества и монастырей, отказ от почитания святых мощей и т. д. Хотя с церковных амвонов, со страниц обновленческой прессы все еще раздавались здравицы в честь «дальновидности», «политической расчетливости» и «мудрости» митрополита Сергия, для него очевидным становилось, что он на этот раз жестоко ошибся.
Публично признав ВЦУ, митрополит Сергий, очевидно, исходил из желания оградить свою епархию от различных треволнений. Надеялся перехитрить обновленцев и стоящее за ними ГПУ, и, встав во главе ВЦУ, на что он имел основание рассчитывать как старейший по хиротонии иерарх, постепенно выправить церковный курс в православно-каноническую сторону. Сказалось и опасение утратить церковный центр и тем навредить делу церковного единства. Кроме того, в тот момент нельзя было проверить правдивость слов обновленцев о законности передачи им власти резолюцией патриарха Тихона, тем более, что сама идея проведения Собора для решения вопроса о власти в церкви была абсолютно приемлемой и не могла вызывать отторжения. По мнению Сергия, о чем он позднее, 5 сентября, говорил на собрании владимирского духовенства, патриарх не осудил действия обновленцев, а разрешил им принять дела Высшего церковного управления и вызвал митрополита Агафангела в Москву, чтобы возглавить церковное управление до Собора. Очевидно, рассуждал Сергий, патриарх, имея в виду, что группа А. Введенского заручилась поддержкой гражданских властей, считал, что только она одна в состоянии обеспечить в тех сложных обстоятельствах функционирование ВЦУ и созыв Собора.
Но каковы бы ни были рассуждения и побуждения Сергия и двух других иерархов, но последствия «меморандума трех» были печальными для Патриаршей церкви – массовый переход верующих в обновленчество. Среди иерархов обычными были рассуждения: уж если «мудрый» Сергий счел возможным подчиниться «Живой церкви», то и нам следует идти за ним. И десятки архиереев потянулись в обновленчество, не говоря уже о многочисленном рядовом духовенстве. Епархиальные управления, будто соревнуясь друг с другом, наперебой заявляли о своем признании Высшего церковного управления. К июлю из 73 епархиальных архиереев 37 (! – Авт.) поддержали ВЦУ. Политические декларации обновленцев обеспечили им поддержку рядовых верующих: до 70 % приходов пошли за ним. Казалось, дни бывшей государственной Православной церкви сочтены!
В августе 1922 г. в Москве, в 3-м Доме Советов – бывшей Московской духовной семинарии, прошел Всероссийский съезд представителей белого духовенства, сторонников «Живой церкви». Присутствовало около 200 делегатов из 24 епархий. На съезде был избран новый состав ВЦУ во главе с протоиереем В. Красницким и окончательно сформулирована и утверждена программа «Живой церкви». Выделим в ней два основных положения: лояльность к власти и упразднение патриаршества. Кроме того, съезд постановил вынести на рассмотрение собора Российской православной церкви, планируемого на 1923 г., вопросы о снятии церковного отлучения с Л.Н. Толстого; о предании суду и отлучению от церкви участников Поместного собора 1917/1918 г.; о лишении патриарха Тихона священного сана за контрреволюционную деятельность против советской власти и за организацию «церковной смуты»