Среди посетителей Донского были и весьма неожиданные персоны. Так, приходил бывший обер-прокурор Святейшего синода А.Д. Самарин. Его интересовал лишь один вопрос: подлинность заявления патриарха в Верховный суд. Когда патриарх подтвердил этот факт, Самарин откланялся со словами: «Тогда этот визит наш – последний, и, простите, мы больше не будем впредь тревожить Ваше Святейшество». Тихон ничего не произнес в ответ, лишь слегка пожал плечами, разведя руки: «вам, мол, виднее!» Как потом не раз говорил Тихон: «А.Д. Самарин состоит обер-прокурором при Даниловском монастыре», имея в виду группу архиереев, объединившихся вокруг епископа Феодора (Поздеевского) – настоятеля Даниловского монастыря и не принявших новую позицию патриарха.
Утвердившись в поддержке достаточного числа православных архиереев, Тихон последовательно наступает на позиции обновленцев. В послании к пастве от 15 июля он охарактеризовал действия А.И. Введенского и других как самовольный «захват» церковной власти и все их распоряжения объявил «недействительными и ничтожными»[405].
Июль – август 1923 г. – время наивысшего взлета популярности патриарха Тихона. Как мрачно признавался А.И. Введенский: «его теперь в Москве на каждом углу засыпают цветами, никогда до ареста он не пользовался такой популярностью». Действительно, тысячи людей собирались в храмы, где служил патриарх, осаждали Донской монастырь, где он продолжал жить, чтобы увидеть, услышать и, если повезет, поговорить с патриархом.
Новая позиция патриарха к советскому государству способствовала тому, что постепенно снимались ограничения на его церковную деятельность, разрешался выезд на службы за пределы монастыря в различные храмы Москвы и даже ближайшего Подмосковья. Как свидетельствуют участники служб с его участием, Тихон служил просто, без аффектации и внешней экзальтации, но с глубоким религиозным чувством. В момент причащения лицо его освещалось внутренним светом, он намного дольше, чем было положено, застывал, склонившись, перед престолом с Телом Христовым на дрожащих старческих руках. В обычном же общении патриарх оставался таким же, как и раньше. Он как бы не замечал свою громкую славу, по-прежнему принимал многочисленных посетителей, относился ко всем вежливо и внимательно, добрая шутка всегда была у него на устах. Как выразился один из посетивших его архиереев: «все хи-хи и ха-ха, и гладит кота».
С середины июля в Москве демонстрировался кинофильм «Тихон после раскаяния», где запечатлены его служения в Сретенском монастыре и на Ваганьковском кладбище у могилы патриаршего архидиакона К. Розова. Лучшие кинотеатры столицы: «Арс», «Форум», «Уран», где шел этот фильм, с раннего утра осаждались толпами желающих попасть на киносеансы. Перекупщики продавали билеты по невероятно высоким ценам: билет «на Тихона» стоил примерно столько же, сколько билет «на Шаляпина».
Организуемые в известных залах Москвы (Консерватория, Политехнический музей) диспуты на церковные темы с участием обновленцев и тихоновцев перерастали в бурные манифестации в поддержку патриарха. «За великого Господина нашего Святейшего Тихона, отца нашего, умрем!» – скандировали его сторонники, угрожающе при этом напирая на подмостки, где представители обновленчества отстаивали свои права и проклинали «контрреволюционера». Они кричали: «Постоим, отцы и братия, за веру православную!» Нередко лишь вмешательство милиции предупреждало столкновения и кровопролития. Такие и подобные картины содержатся в многочисленных донесениях агентов ГПУ, посещавших диспуты и собрания.
Врачи, обследовавшие состояние здоровья Тихона, признавали условия жизни в домике в Донском монастыре нездоровыми: низкий потолок, спертость воздуха, повышенная влажность, и настоятельно предлагали найти иное жилье за пределами монастыря. Учитывая это, власть пошла навстречу просьбе патриарха и разрешила ему жить за пределами Донского монастыря. Для этого в Сокольниках, тогда в подмосковной дачной местности, было приобретено небольшое двухэтажное деревянное здание на улице Короленко, 3/5. Предполагалось, что здесь разместятся органы церковного управления, а также будут останавливаться возвращающиеся из ссылок иерархи. Казалось, ситуация хотя и медленно, но меняется в лучшую сторону.
В августе патриарх формирует высшие органы управления. В состав Синода, полномочия которого определялись лично патриархом, вошли архиепископы Тверской Серафим (Александров) и Уральский Тихон (Оболенский), епископ Верейский Иларион (Троицкий), ставшие ближайшими помощниками патриарха. Все вместе они обращаются к пастве с воззванием, разъяснявшим:
Ныне церковь решительно отмежевалась от всякой контрреволюции. Произошла социальная революция. Возврат к прежнему строю невозможен. Церковь не служанка тех ничтожных групп русских людей, где бы они ни жили – дома или за границей, которые вспомнили о ней только тогда, когда были обижены русской революцией, и которые хотели бы ею (церковью) воспользоваться для своих личных политических целей. Церковь признает и поддерживает советскую власть, ибо нет власти не от Бога. Церковь возносит молитвы о стране Российской и о советской власти. Православные епископы убеждены, что смута церковная прекратится только тогда, когда будет восстановлен канонический строй церковного управления и когда верующими в точности будут соблюдаться касающиеся церкви законы государства. Православное церковное управление, прежде всего, не должно вмешиваться в жизнь тех общин, которые не выразят свободного и добровольного согласия подчиниться его руководству. Православные общины, сознающие необходимость для них иметь законно-преемственную иерархию, сами вступят в духовный свободный союз с православным церковным управлением.
Православное церковное управление должно считать для себя обязательны соблюдение церковных канонов и законов Российской Республики. Государственный строй Российской Республики должен быть основой для внешнего строительства церковной жизни. Церковь переживает важный исторический момент. Поэтому от всего церковного общества требуется проявить возможно больше церковной сознательности. Этой сознательностью должны, прежде всего, обладать руководители церковной жизни. Священники обязаны подробно выяснять себе и своим пасомым, что Русская православная церковь ничего общего не имеет с контрреволюцией. Долг пастыря довести до сознания широких масс верующего народа о том, что отныне церковь отмежевалась от контрреволюции и стоит на стороне советской власти[406].
Циркулярное письмо № 30 ЦК РКП (б) «Об отношении к религиозным организациям». 16 августа 1923
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 356. Л. 27, 29]
Безусловно, такая позиция патриарха и его сторонников выбивала основной козырь у обновленцев – заявление о лояльности к советской власти. И как результат, по Москве прокатилась волна возвращения обновленческих священников в Патриаршую церковь. Обновленцев выгоняют из храмов взашей, избивают, говорят о них с большей ненавистью, чем даже о безбожниках.
Вслед за столицей кризис обновленчества наступает и в провинции. Подтверждение тому можно найти даже в документах Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б), например, в докладе Е. Тучкова «О церковниках и сектах за время с 1 июля по 15 сентября 1923 г.».
Из доклада нач. 6-го отделения СО ГПУ Е.А. Тучкова «О церковниках и сектах за время с 1 июля по 15 сентября 1923 г.». 18 сентября 1923
[РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 4. Д. 118. Л. 4–5]
Местные органы ГПУ посылали в центр отчаянные телеграммы с призывами помочь все более и более распадающемуся обновленчеству. К примеру, Ярославский губернский отдел ГПУ сообщал: «Обновленческая группировка в настоящее время почти совершенно прекратила свою деятельность под натиском тихоновской группировки. Большинство духовенства и верующих идет по пути тихоновщины, ослабляя морально и материально обновленческую группировку».
Бороться с «тихоновщиной» и оказывать поддержку обновленцам чекисты предлагали уже испытанным ими методом – «изъятие» из пределов Ярославской губернии популярных и авторитетных лидеров Патриаршей церкви, в данном случае – митрополита Иосифа (Петровых)[407].
Верующие, духовенство и представители епископата все чаще ставят перед властью вопрос о снятии ранее установленного Наркомюстом запрета на поминовение имени патриарха за богослужением. Православные общины, как правило, игнорировали этот запрет, что приводило к арестам членов церковных советов и активистов. В сложном положении оказывались и органы юстиции на местах, поскольку требовать его безусловного соблюдения становилось все труднее и труднее – пересадить-то всех верующих было невозможно, а в то же время центральная власть тянула с отменой этого постановления и никак не реагировала на просьбы с мест «дать руководящие указания». Лишь 8 декабря 1923 г. Наркомюст издал циркуляр о публичном чествовании в церквах лиц, находящихся под судом или осужденных[408]. Но циркуляр продолжил линию на запрет поминовения имени Тихона в ходе богослужения, считая такое действие уголовно наказуемым деянием. В этой ситуации патриарх нашел выход из создавшегося положения, приняв 20 февраля 1924 г. резолюцию, согласно которой во время богослужений поминать патриарха можно по «общепатриаршей»[409] формуле, т. е. в общем ряду с другими главами автокефальных Православных церквей. Хотя и в последующем патриарх не раз обращался к властям с просьбой снять ограничения на возношение за богослужениями его имени, как свидетельства канонической связи патриарха и его паствы. В одном из таких обращений указывалось:
№ 252
29 мая 1924 г.
Начальнику VI отдела СО ГПУ
Е.А. Тучкову