Постановлением высшей правительственной власти судебное дело обо мне прекращено и я, таким образом, освобожден от суда и восстановлен в гражданских правах.
Циркуляром НКЮ в свое время было запрещено публичное поименование (возношение) моего имени за богослужением, как находящегося под судом. С прекращением дела, само собой должно было бы пасть и это запрещение, а между прочим, с мест поступают заявления, что по епархиям органы государственного управления (ГПУ) привлекают священнослужителей за возношение, по установленному в церкви чину моего имени, к ответственности.
Прошу сделать гласное распоряжение о беспрепятственности возношения за богослужениями моего имени, т. к. без этого внешнего выражения канонической связи паствы со мной невозможна общецерковная работа.
Патриарх Тихон
ЦА ФСБ РФ. Следственное дело патриарха Тихона. (Д.Н.-1780).
Т. 5. Л. 159. Подлинник. Автограф.
Кризис обновленчества
Освобождение патриарха вызвало и внутри обновленчества кризисные явления. С одной стороны, часть его сторонников с еще большим озлоблением стала относиться к «тихоновщине», проклиная ее и взывая к властям с требованиями «уничтожить церковную контрреволюцию». А с другой – разнообразные группировки обновленцев, ранее спорившие между собой за власть и паству, оказавшись перед общей опасностью, должны были предпринимать шаги к объединению.
Фигурой, которая, как надеялись обновленцы, сможет осуществить этот объединительный процесс, стал митрополит Одесский Евдоким (Мещерский). Тот самый, что год назад вместе с Сергием Страгородским подписал воззвание о признании каноничности власти обновленческого Высшего церковного управления. Его умоляют прибыть в Москву и возглавить движение. В ответной телеграмме Евдоким сообщил о своем согласии и одновременно в следующих словах выразил отношение к получившему свободу патриарху Тихону:
Попытку бывшего патриарха Тихона начать совершать богослужения считаю немыслимой и противоестественной. Тот, кто обагрил себя кровью с ног до головы, потряс Церковь до основания, ввергнул множество людей в тюрьмы и ссылки, содействовал разорению всей Русской земли, поддерживая врагов русского народа за границей, дискредитировал новое наше правительство перед всем светом – не может и не должен приступать к Божьему Престолу. Слишком велики преступления[410].
Сразу по прибытии в Москву, 20 июля 1923 г., Евдоким проводит совещание представителей различных обновленческих группировок. Принимаются решения об упразднении ранее действовавшего обновленческого Высшего церковного совета и учреждении вместо него Синода во главе с Евдокимом. В состав Синода вводятся, для придания видимости «церковной законности», епископы старого (дореволюционного) поставления. Действительно, Евдокиму удалось за короткий срок свершить, казалось бы, немыслимое – приостановить центробежные процессы и консолидировать обновленчество. Признаем за Евдокимом и тот факт, что он всячески перед властью поддерживал просьбы и обращения с мест верующих, неправомерно ограничиваемых властями, о чем свидетельствуют хранящиеся в архивах документы [411].
С ним обновленцы почувствовали себя спокойнее и увереннее. Величественный и надменный князь церкви Евдоким в то время импонировал решительно всем. Обновленческие батюшки подобострастно склонялись перед высоким духовным сановником, почуяв наконец привычную для них властную руку староцерковного архиерея. В иностранных посольствах Евдоким принимал вид образованного европейца, чему немало способствовали его великолепная английская речь и навыки, приобретенные им в бытность архиепископом Североамериканским и Алеутским (1914–1917). Представителям Восточных патриархов в Москве и ученым теоретикам обновленчества из бывших академических профессоров импонировали диплом магистра богословия и ученая карьера Евдокима – инспектор, ректор Московской духовной академии (1898–1908). Наконец, народ, бесцеремонно выталкивавший из церквей обновленческих батюшек, умолкал при появлении старого архиерея в белом клобуке, с генеральской осанкой, с барской пренебрежительностью в обращении.
При Евдокиме начались первые робкие попытки обновленцев и «тихоновцев» перейти от противостояния и публичных обличений во всевозможных грехах к прощупыванию почвы для возможных переговоров о судьбах православия в России. Обновленцы выдвигали идею проведения объединительного Собора, который должен был принять окончательное решение о судьбе патриарха Тихона. Сторонники патриарха считали, что путь к возможному объединению лежит через обязательное покаяние обновленцев в «грехах» учиненного ими раскола, а затем уже их судьба будет определена церковной властью. Следует подчеркнуть, что, хотя «тихоновцы» и вступили в контакт с обновленцами, но общей позиции в отношении «объединения» у них не было. Наряду с теми, кто готов был на уступки обновленцам, сильно было влияние и тех, кто не допускал и мысли о каких-либо уступках, и требовал прекращения всяких переговоров. В частности, такую позицию занимала группа иерархов и духовенства, объединившихся вокруг епископа Феодора (Поздеевского), пребывавшего на покое в московском Даниловом монастыре.
…С утра 25 августа патриарх распорядился, чтобы в Донской пригласили митрополита Сергия (Страгородского), который уже некоторое время жил в Москве и неоднократно просил о встрече с патриархом. Утром в квартире митрополита неожиданно раздался телефонный звонок. Незнакомый голос произнес: «Приезжайте, патриарх ждет вас».
У ворот Донского монастыря Сергия встретил архимандрит Неофит, секретарь патриарха. По дороге к Святым воротам, к домику патриарха, он быстро-быстро проговорил: «Святейший страшно утомлен, слаб. Ему надо хорошенько сегодня отдохнуть, поскольку завтра очень хлопотный день – тезоименитство патриарха, предстоят службы, встречи с приехавшими со всех концов России иерархами, но все же с вами он хотел встретиться. Однако я вас прошу, – архимандрит как-то по-детски строго посмотрел на Сергия и завершил фразу: постарайтесь занять у Святейшего не более десяти минут!»
Получив такой своеобразный инструктаж, Сергий вошел в дом и поднялся в патриаршую келью. Тихон, обложенный подушками, полулежал на диване, прикрыв глаза. На придвинутом вплотную столике – пузырьки, графин с водой, какие-то медицинские приборы, фотокарточка отца – Иоанна Беллавина, протоиерея собора в Торопце. Сейчас, после более чем годовой разлуки, патриарх казался сильно постаревшим, изнемогшим. Митрополит кашлянул, желая привлечь внимание. Тихон открыл глаза и, подавшись вперед, негромко произнес:
– Рад, рад вас видеть, владыка. Хорошо… хорошо, что вы пришли.
– Ваше Святейшество… – Сергий приблизился к дивану и неожиданно для себя самого опустился на одно колено. – Ваше Святейшество… – От нахлынувших чувств он не мог более произнести ни слова.
– Ну что вы, что вы… Присаживайтесь поближе, – произнес несколько смутившийся патриарх, указывая на стоящий рядом стул.
– Справившись с волнением, Сергий произнес: «Ваше Святейшество, благоволите служить с вами… завтра, в день вашего небесного покровителя Тихона Задонского?»
– Да как же, как же так сразу «служить»? Вы ведь согрешили перед Церковью… в обновленчество ушли. Нет, нет, так запросто… принять обратно, нет… не могу.
– Так оно и не так. Нет греха на мне. Не совершал я против Церкви предательства. Лишь формально был с ними, да и то лишь чтобы спасти и сохранить распадающуюся Церковь… И был ли путь-то иной?
– Иной путь… – повторил вслед за Сергием патриарх и после некоторого молчания заключил: был, и многие вступили на него, хотя и сопряжен он с трудностями и мучениями. Не отказались они ни от меня, как главы Церкви, ни от святого православия, завещанного нам предками, берегли и берегут его. До сего времени терпят лишения ради нас, на свободе пребывающих. А вы, владыка, в слабости своей забыли о них, и обо мне, и о Церкви. Послужили вы к тому же большим соблазном многим нестойким и слабым духом. Скольких совратили ваши поступки в пропасть обновленчества?!
– Простите, – выдохнул Сергий.
Патриарх приподнялся, сел. Из-под одной из подушек достал какой-то смятый листок. Положил на колени, разгладил. «Вот, – обратился он к митрополиту, – извольте, привет от страждущих. Прочтите!»
То было письмо от узников Соловецкого лагеря, ставшего местом заключения для ссыльного духовенства. «Нас, ссыльных, – начал про себя читать митрополит, – здесь становится все больше и больше. Прибывают с каждым пароходом миряне, иереи, иерархи. Живем в гостинице монастыря, исполняем посильные для нас работы. В пять утра ежедневная литургия – пока дозволяют. Пару раз разрешали служить в храме. Живем на казенном пайке. Спасибо не забывшим нас: кто продукты присылает, кто вещи. Махорку, приходящую с воли, отдаем “шпане – уголовникам, здесь же сидящим, которые за это делают за нас отдельные непосильные и не соответствующие сану работы. Слава Богу, еще здоровы и живы, бодры духом. Говорят у нас, что ссыльные в Киргизских степях устроены гораздо хуже нашего. Как бы им помочь…»
Сергий оторвался от чтения письма: «Ваше Святейшество, не отвергайте меня. Примите в свое стадо, пусть малое, но верное. Поверьте раскаянию моему, оно искренне. Разве можно мне быть вне Церкви?!»
– Что ж, владыка, Церковь знала и любила вас. Помним и мы вас. Приходите завтра к службе… А теперь идите.
26 августа, в воскресенье, Тихон отмечал день ангела. В 10 часов утра он совершал литургию в сослужении восьми епископов в Большом соборе Донского монастыря.
Днем представители патриарха – архиепископы Иларион (Троицкий), Серафим (Александров) и Тихон (Оболенский) отправились к митрополиту Евдокиму Мещерскому в его квартиру на Троицком подворье. Разговор касался конкретных условий возможного объединения. «Тихоновцы» выставили в качестве обязательных следующие условия – отказ от женатого епископата, недопущение второбрачных и третьебрачных клириков, признание в качестве главы Российской Православной церкви Тихона. Со стороны Евдокима и секретаря обновленческого Синода А.И. Новикова именно третий пункт вызвал резкое несогласие. Они требовали немедленного удаления Тихона от управления церковью. Дальнейшую же его судьбу, по их мнению, должен был решить Поместный собор, собираемый «на равных» от представителей Патриаршей и Обновленческой церквей.