иносимое покаяние от духовенства, изредка от архиереев, но о таковом покаянии не слыхали, и не знали, и не видели. Сколько же надо было иметь мужества, духовных сил, чтобы столь великому мужу церковному, как владыка Сергий, да еще в переполненном молящимися храме, публично признать свою вину и испрашивать прощение».
Для обновленцев и лично для Евдокима покаяние митрополита Сергия и его возвращение в Патриаршую церковь было одним из самых тяжелых ударов последнего времени. Они почувствовали, что поколебалось все здание строящейся ими обновленной церкви. Распался и триумвират, когда-то опубликовавший обращение, столь пагубно сказавшееся на положении Патриаршей церкви[412].
Но все же обновленцы и в конце 1923 г., и в начале 1924 г. продолжали ожесточенную полемику с Патриаршей церковью. Теряя почву под ногами и не в силах противопоставить сторонникам патриарха аргументы канонического и церковного характера, обновленцы все более скатывались к приемам политической борьбы, не брезгуя методами доносов и публичных обличений. В их устах «тихоновщина» была не только, да и не столько, «злом церковным», сколько «злом государственным». Они призывали и заклинали власти применить репрессии против «церковной контрреволюции», с корнем вырвать «политическую заразу».
Думается, что в период после заявления патриарха в Верховный суд и его освобождения из-под стражи, стремление патриарха к нормализации отношений церкви с советским государством было искренним и осознанным. Говорить о какой-то «вынужденности» его действий не приходится, т. к. он прекрасно понимал свою ответственность за церковь и миллионы советских гражданчленов церкви и одновременно граждан-патриотов своей советской родины. Именно их ожидания и интересы становились для Тихона определяющими. Как бы лично ему ни были дороги воспоминания о жизни в том, теперь далеком, «монархическом прошлом», жить только им уже было нельзя. Оно заместилось советской реальностью, в которой жили и патриарх, и православные верующие.
Основным представителем советского государства, с которым Тихон мог вести переговоры о государственно-церковных отношениях, был Е.А. Тучков – начальник шестого отдела (отделения) секретного отдела ГПУ. В свою очередь, высказываемые Тучковым при встречах предложения, просьбы, указания не были лично его или лично ГПУ, они отражали те задачи, что ставили перед ним и его ведомством высшие органы власти – партийные или советские.
С осени 1923 г. одним из основных требований власти было введение в Патриаршей церкви нового стиля. Эту же установку ГПУ давало и Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б).
24 сентября 1923 г. календарный вопрос был вынесен на обсуждение Синода и приглашенных епископов. Хотя суждения были разными, но все же пришли к мнению вводить стиль с 14 октября. В этот день патриарх служил в Покровском монастыре, где по его распоряжению и было оглашено послание о введении нового стиля, составленное архиепископом Иларионом. Переход на новый стиль мотивировался ссылкой на постановление Всеправославного Конгресса, возглавленного Константинопольским патриархом, и необходимостью сохранять единство богослужебной жизни со всей Православной церковью, уже принявшей новый стиль.
В Москве и сам патриарх, и духовенство, и верующие соблюдали новые правила. Наотрез отказались служить по новому стилю «даниловцы». За пределами Москвы была своеобразная «чересполосица»: где служили, где нет. С 30 октября патриарх вернулся к службе по старому стилю, а 8 ноября своим указом официально отменил прежнее распоряжение о переходе на новый стиль. Но поскольку в церковном сообществе споры вокруг календарной реформы не утихали, патриарх 10 декабря 1923 г. выпустил еще одно воззвание. В нем предлагался явно компромиссный путь для верующих и местных властей: в зависимости от ситуации в епархии использовать оба стиля[413]. На обращения духовенства и верующих, по какому стилю служить, отвечал: по старому, но, если верующие просят, можно и по новому. Кстати, патриарх Тихон на обращения формирующихся в новых постимперских условиях Православных церквей (Польша, Прибалтика, Финляндия) о переходе на новый стиль давал им такое разрешение, и это никак не делает их схизматическими церквами.
Заместитель председателя ВЦИК П.Г. Смидович. 1920-е
[РГАСПИ]
После этого вопрос о введении нового стиля в Патриаршей церкви не поднимался со стороны советской власти до осени 1924 г., когда П.Г. Смидович пригласил к себе на совещание по вопросу о новом стиле представителей от Патриаршей церкви и обновленческого управления. Со стороны Патриаршей церкви явились: епископ Николай (Добронравов), архиепископ Серафим (Александров) и протоиерей Виноградов. Со стороны обновленцев – протоиерей Красотин. Совещание состоялось в присутствии Тучкова в Четвертом доме Советов.
Открывая совещание, Смидович говорил: «У государства налицо серьезные хозяйственные трудности, возникающие из наличия в церкви старого стиля при узаконенном в гражданском быту новом стиле, и именно из факта, что рабочие фабрик и заводов празднуют и не работают каждый праздник дважды: и по новому стилю – в законном порядке, и по старому – в своевольном порядке, или, лучше сказать, беспорядке… Наверно, нам всем необходимо найти единство в этом вопросе»[414].
Протоиерей Красотин определил позицию обновленцев кратко: «Мы за государственные интересы и давно ввели новый стиль. На наш взгляд, “тихоновцы” отказываются от принятия нового стиля исключительно из контрреволюционных побуждений и тем затрудняют положение и государству, и Православной церкви».
Епископ Николай (Добронравов), игнорируя клеветнические выпады Красотина, спокойно и деловито стал разъяснять: «При всем сочувствии к хозяйственным нуждам советского государства, Патриаршая церковь по целому ряду канонических и церковно-бытовых причин, никак не может принять новый стиль». Докладчик говорил долго и обстоятельно, привлекая каноны, тексты, цитаты, церковные решения… Архиепископу Серафиму (Александрову) после столь обстоятельного доклада только и оставалось заявить о своем полном единомыслии с епископом Николаем.
Решительное и безусловное отклонение нового стиля со стороны патриархистов явно не удовлетворило Смидовича. Он вновь в ярких красках обрисовал крайне затруднительное положение, создаваемое массовым прогулом рабочих в церковные праздники по старому стилю.
Тогда выступил и третий представитель Патриаршей церкви протоиерей В. Виноградов. Он не поддержал идеи перехода на новый стиль, выдвинув еще один аргумент в пользу отказа от нового стиля. «Государственная власть, – говорил он, – требуя от нас введения нового стиля, требует тем от Патриаршей церкви, во имя хозяйственных интересов государства, чрезвычайной жертвы, затрагивающей коренные основы ее организации и долженствующей неминуемо вызвать в ней крайне опасное внутреннее потрясение. Но мы хотели бы знать, может ли государственная власть гарантировать нам, что эта крайне рискованная для нас жертва не окажется вскоре же совершенно ненужной и бесполезной для советского государства, стоящего на почве самой резкой антирелигиозной идеологической позиции коммунизма? Мы хотели бы именно получить от вас, как от авторитетного представителя власти, авторитетный ответ на следующий вопрос: может ли советская государственная власть дать нам твердую гарантию в том, что она через тот или другой период времени, через несколько месяцев или год-два, из чисто антирелигиозных побуждений, не отменит вовсе празднование церковных праздников и по новому стилю, перейдя на какие-либо другие праздники чисто гражданского характера?»
Этот закрученный аргумент, видимо, для Смидовича оказался совершенно неожиданным. В явном смущении он вполголоса как-то невнятно почти пробормотал в том смысле, что он на этот вопрос дать решительного и определенного ответа не может. И тотчас, ссылаясь на необходимость для него сейчас же отправиться на какое-то другое правительственное заседание, объявил настоящее совещание оконченным, причем распрощался со всеми делегатами самым любезным образом. С тех пор вопрос о новом стиле уже более не возбуждался ни по инициативе Тучкова, ни какой-либо советской инстанции.
Вряд ли в календарной реформе надо искать какие-то конспирологические причины и основания, «борьбу и гонения», как это, к сожалению, имеет место в современной православной историографии. Более обоснованно видеть объективные и реальные причины сложившейся ситуации по календарной реформе. Проблема синхронизации календаря в христианстве и конкретно в Православных церквах – проблема не XX в. и имеет многовековую давность. Время от времени вопрос о переходе на новый стиль набирает особую остроту и вызывает бурное обсуждение и даже противостояние внутри той или иной Православной церкви, а церкви в целом – с государством. В период патриаршества Тихона казалось, что ряд Православных церквей смогут согласовать календарную проблему и перейдут на новый стиль. Когда же выяснилось, что они «повременят», естественно, и Российская православная церковь отказалась от своего прежнего решения и сделала шаг назад. Но все же укажем, что сегодня не только Католическая и Протестантские церкви, но и большинство Православных церквей (10 из 15) живут по новому календарю, а споры вокруг календарной реформы продолжаются.
К осени 1923 г. относится еще один важный патриарший документ, а именно, указ от 25 сентября о молитвенном поминовении государственной власти за богослужением по формуле: «О стране Российской и властех ея». Собственно, для властей в условиях действующего принципа «отделения церкви от государства» это не имело никакого значения. Но в условиях незавершенного процесса легализации Русской церкви в новых условиях и по новым правовым основаниям это могло бы свидетельствовать о признании со стороны церкви политико-правового статус-кво и давало ей время для завершения легализации. На стадии обсуждения формулы со стороны Тучкова предлагалось внести и «Союз советских социалистических республик», и «советские власти»… Но в итоге пришли к более нейтральной формуле поминовения властей, которая была принята особым постановлением Синода и разослана указами к исполнению по всем епархиям и приходам, а также была обнародована в газетах. Нет сведений, чтобы где-либо органы ГПУ привлекли кого-либо из духовенства за непроизнесение поминовения властей за богослужением. Но постепенно сложилась практика поминовения властей при патриарших и отчасти архиерейских служениях.