7 апреля 2015
[Из открытых источников]
12 января патриарх решил переехать в частную клинику Бакуниных на Остоженке, д. 19. Клиника работала с 1917 г. как семейное дело, во главе которого стояли А.И. Бакунин[441] и его жена Э.Н. Бакунина. На то время она была по оснащению и квалифицированному персоналу одной из лучших в Москве. Здесь оказывали помощь всем, кто в ней нуждался: часто лечили заключенных Бутырской тюрьмы (в основном – эсеров), здесь был прооперирован секретарь Президиума ВЦИК Авель Енукидзе, находилась на лечении артистка Художественного театра Е.П. Муратова.
13 января патриарха привезли в клинику. Как записала Бакунина: «Высокого роста, прямой, седой, очень худой, на вид – гораздо старше своих лет». О состоянии здоровья патриарха на тот момент можно судить и по свидетельству А.И. Бакунина:
Патриарх Тихон поступил в нашу лечебницу 13 января 1925 г. с хроническим воспалением почек и перерождением мышцы сердца (миокардит). Кроме того, еще до поступления в лечебницу у него было несколько приступов грудной жабы[442]. Лечили патриарха Тихона профессор Кончаловский и доктор Покровский. Кроме того, ежедневно посещал больного доктор Щелкан, на консультациях бывал профессор Плетнёв [443].
Патриарху отвели светлую комнату на втором этаже. Кроме кровати, в ней были удобное кожаное кресло и маленький письменный стол. На стене висела картина: два мальчика смотрят с моста вдаль. Окно с белой тюлевой занавеской выходило на Зачатьевский монастырь. Позже, когда наступила весна, патриарх, любуясь видом из окна, говорил: «Как хорошо! И зелени много, и птички!» Тихон привез с собой иконы, поставил их на столик, затеплил пред ними лампаду. С разрешения врачей при нем постоянно находился келейник. В клинике Тихону стало спокойнее, чем в монастыре, у него даже находилось время на чтение не только духовных книг, но и Тургенева, Гончарова, писем Победоносцева. Однако посетители, разного пола и звания, по проблемам личным и церковным, осаждали патриарха и здесь.
Уже на следующий день, 14 января, в больницу явился Е.А. Тучков и пожелал видеть «гражданина Беллавина». Бакунина вышла к необычному посетителю и вежливо и спокойно разъяснила:
– Видеть больного сейчас нельзя, т. к. ему прописан полный покой… всякое волнение для него опасно.
– А что, разве патриарх опасно болен?
– Грудная жаба всегда опасна, а кроме того, у него болезнь почек.
– Так что, он может у вас скапутиться?
– При таком состоянии больной может умереть от сердечного припадка.
– Как же Вы не побоялись принять его в лечебницу? Ведь если он умрет, фанатики могут обвинить Вас в том, что Вы способствовали его смерти.
– Смерть пациента всегда тяжела… Да, нередко близкие винят в ней не болезнь, а врачей. И все-таки мы обязаны принимать в больницу всех, кому нужна медицинская помощь.
– А чем Вы его кормите?
– Даем то, что предписано врачами.
– Ну, а со стороны ему ничего не приносят?
– Со стороны мы разрешаем ему приносить только фрукты. – А, это хорошо, что со стороны Вы ничего не принимаете.
В этот раз Тучкова не пустили, но вскоре через два-три дня он добился своего и встречался с патриархом неоднократно. В этот момент патриарх отсылал всех и говорил с ним с глазу на глаз. Как-то после такого посещения он сказал врачу, что Тучков предлагает ему уйти на покой и уехать куда-нибудь на юг. Иногда появлялся и сотрудник Тучкова, о чем-то потихоньку беседовавший с патриархом. Часто патриарха посещала вдова Якова Полозова.
За две недели лечения патриарху стало намного лучше. Он стал принимать посетителей и выезжать за пределы клиники. Первый такой выезд состоялся 31 января в Новодевичий монастырь, где он совершил панихиду на могиле митрополита Евсевия (Никольского), а на следующий день совершил литургию в Донском монастыре. При его служениях церкви были всегда переполнены. С церковных служб патриарх возвращался в крайнем утомлении: вероятно, утомляла его не столько служба, сколько толпа, встречавшая и провожавшая его и подходившая под благословение, и ему приходилось при выходе долго пробираться к своему экипажу. Доктора настаивали на необходимости соблюдения полного покоя. Но Тихон на все уговоры отвечал: «Я патриарх для всей России, и пока я жив, каждый, кому я нужен, должен иметь ко мне свободный доступ».
28 февраля 1925 г. патриарх передал Тучкову обращение в СНК и НКВД о регистрации при нем Синода. Сопроводил документы запиской к Тучкову с просьбой оказать содействие разрешению этой проблемы. Обратим внимание, что патриарх специально написал: «По организации и регистрации Священного синода – последним, во главе со мной, будет издана декларация об отношении Церкви и ее служителей к советской власти, как инструкция на местах для епископов»[444].
Слова патриарха вновь и вновь разбивают и опровергают наветы сегодняшних некоторых исследователей, по существу дискредитирующих патриарха Тихона своими утверждениями о его непризнании и враждебности к советской власти, вынужденной (условной) его лояльной позиции и т. д. Тучков ответил патриарху разрешением начать деятельность Синода до его официальной регистрации.
Очевидно, именно в этот день патриарх покинул клинику и вернулся в Донской монастырь. Здесь Тихон находился до 6 марта, занимался вопросами церковного управления и часто служил. Надо полагать, что он уделил внимание и работе над текстом своего послания к пастве (Декларации). Но на первой неделе Великого поста он повторно оказался в больнице. Начиная с 21–22 марта патриарх вновь выезжал из клиники на богослужения и встречи с иерархами.
С 1 апреля состояние патриарха улучшилось, и он даже поговаривал, что пора выписываться. В течение всего времени повторного пребывания в клинике патриарх участвовал в разрешении текущих дел по церковному управлению, подписывая различного рода документы, которые ему почти ежедневно приносил митрополит Петр (Полянский)[445].
2 апреля у патриарха разболелись зубы. Его беспокоили два корешка в нижней челюсти, и он хотел их удалить. Был приглашен зубной врач, который и удалил их под новокаином.
3 апреля патриарх служил утреню в Донском монастыре и читал акафист. По возвращении жаловался на боли: у него распухла десна и опухоль распространилась к глотке. Опасаясь каких-либо осложнений, на консультацию были приглашены врачи-специалисты. Но они не нашли ничего серьезного и предписали покой и лечение ингаляциями и полосканиями.
5 апреля патриарх выезжал на богослужение в храм Большого Вознесения у Никитских ворот. Здесь состоялась хиротония во епископа Ефремовского, викария Тульской епархии Сергия (Никольского). Как оказалось, это были и последнее богослужение, и последняя совершенная им хиротония.
6 апреля патриарх продолжал жаловаться на боль в горле и решено было назначить на следующий день повторную консультацию.
7 апреля, на Благовещение, патриарх весь день себя чувствовал хорошо. В этот день к нему приходил митрополит Крутицкий Петр. т. к. митрополит долго не уходил и о чем-то горячо говорил с патриархом, то келейник вызвал Э. Бакунину и сказал, что патриарх взволнован, страшно утомлен беседой и чувствует себя очень плохо. Когда Бакунина пришла к палате патриарха, то уже за дверями встретила Петра Крутицкого, спешно выходившего с какими-то бумагами. Можно предполагать, что среди них был и подписанный Тихоном окончательно доработанный и согласованный с властью текст Послания к пастве (Декларация).
В тот же день, в десять часов вечера, состоялась вторичная консультация специалистов отоларингологов. Они подтвердили, что у больного ничего опасного и серьезного нет. Как записала потом Э. Бакунина: «Строго говоря, это местное заболевание было настолько пустяшным, что к консультации мы прибегли только потому, что это был патриарх Тихон. Врачи не нашли ничего серьезного и предписали покой и лечение ингаляциями и полосканиями. Крайняя слабость патриарха объяснялась общим тяжелым состоянием и нервным утомлением. Правда, за все время пребывания в клинике у него не было припадков грудной жабы, но организм был совершенно расстроен, и надеяться было можно лишь на некоторое продление жизни, а не на излечение»[446].
Поздним вечером, уже после консультации, патриарх вышел в столовую, которая была рядом с его комнатой, потом сказал, что хочет лечь, а т. к. боится, что не будет спать, то попросил впрыснуть ему морфий. С разрешения врача сестра впрыснула больному морфий. Келейник предложил патриарху поскорее лечь, он ответил: «Успею, Костя, належаться. Ночка будет темная». Позже заглянула в палату и Бакунина. Патриарх был спокоен и сказал, что чувствует себя хорошо и надеется заснуть.
Однако около полуночи патриарху опять сделалось очень плохо. Срочно вызвали Бакунину [447]. Прибежав, она застала патриарха в припадке грудной жабы. Он был очень бледен, не мог говорить и только показывал рукой на сердце. В глазах был смертельный ужас. Пульс еще был, но тотчас же стал исчезать. Впрыскивание камфары и кофеина не произвели никакого действия. Через несколько минут патриарх скончался.
Докладная записка начальника секретного отдела ОГПУ Т.Д. Дерибаса Л.З. Мехлису о смерти патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина). 8 апреля 1925
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 483. Л. 46]
Постановление Политбюро ЦК РКП(б) о публикации информации о смерти патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина). 8 апреля 1925
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 483. Л. 44]