Мичман Фрейберг простился с полюбившимися ему зверюгами, сам остался на линкоре до тех пор, покуда...
Впрочем, не буду забегать вперед. У меня пришпилен к стене подаренный мне Фрейбергом любительский снимок: из иллюминатора на броневом борту боевого корабля высунулся веселый, довольный жизнью молодой серый волк. Я знаю, что волк, а так овчар и овчар.
Об этом эпизоде своей биографии бывший мичман российского флота написал с флотским юмором, смачно, с великодушием мужества: не убоясь грозных событий, усмехнуться в роковую минуту, пригреть на линкоре волчат. Поистине пушкинское легкомыслие перед суровым ликом судьбы.
Одушевленный (как всякий начинающий автор) появлением в журнале «Волков на линкоре», Евгений Николаевич Фрейберг дал мне еще рассказ о геологе на Таймыре: шел по Таймыру геолог, ведомый единственной целью исполнить свой долг; погиб при переправе через студеную реку; был похоронен в каменистой почве тундры. Остался в память о человеке водруженный его товарищем надгробный камень, до которого никому не дойти. Рассказ спокойный, внутренне сдержанный, как его автор, очень мужской.
Вскоре явилась повесть о том, как...
Если быть точным, Фрейберг повести не писал, да и рассказы... Он писал то, что было, так, как отложилось в памяти, как вышло из-под пера. Писательство доставляло ему чувство жизни, прожитой, как хотелось. Я думаю, он писал с улыбкой если не на челе, то в душе. Свои дневники-мемуары Фрейберг отпечатывал на старинной машинке «Ундервуд» (времен гражданской войны), установленной на конторке в его зеленогорской келье...
«Командорская повестушка» — так отозвался о своем новом опусе автор. В «повестушке» речь шла о пребывании автора на Командорских островах, начиная с 1922 года, в должности Начальника островов. Ступил на борт корабля во Владивостоке, высадился на острове Беринга, в селе Никольском, установил там Советскую власть, жил среди алеутов, наблюдал жизнь котиков на лежбищах, сивучей, каланов, хаживал на птичьи базары... Его первой женой была алеутка, его сын-алеут погиб на фронте в 1943 году...
Я не довел командорский дневник Евгения Фрейберга до печатного вида, как-то он не давался в руки, не подлежал доработке. Чужие рукописи бывают непререкаемы, как письма. Фрейберг писал дневник на Командорах в двадцатые годы не для печати.
Однажды сам мне признался: «Черт его знает (он постоянно адресовался к черту), почитал дневник и за голову схватился: сколько тогда пили спирту — и хоть бы хны!» Легко понять, что этого рода признанья и откровенья нынче у нас — ни в какие ворота. Фрейберг и сам понимал, ему в высочайшей степени была свойственна ирония, нечто чеховское — первый признак интеллигентности.
Как-то раз я спросил у него: «Евгений Николаевич, сколько же вам лет?» — «Черт его знает, — сокрушенно развел руками долгожитель, — даже как-то неловко: из прошлого века и все еще небо копчу».
Многосторонне талантливая натура мореплавателя, вояки, землепроходца требовала участия в жизни, самоосуществления — до самого края. Это побуждало Фрейберга к писательству. При жизни автора (в пенсионном возрасте) увидели свет его книги для детей: «Корабли атакуют с полей» — о том, как в годы гражданской войны военмор Женя Фрейберг командовал передовым отрядом Волжской флотилии. В весеннее водополье канонерки, сторожевики, ведомые бесстрашным командиром, совершали рейды по затопленной пойме — атаковали с полей.
И еще повесть-сказка о командорском Котике.
Однажды поздним вечером, собственно, уже за полночь, переделав свои дела, я развязал тесемки на Фрейберговой папке... Многостраничная рукопись начиналась с того, как...
Евгений Фрейберг — помните? — закончил Лесной институт — и война, первая мировая. Фамилия Фрейбергов военная — офицерская косточка. Карьера лесничего откладывается. Евгений записывается вольноопределяющимся на Черноморский флот. Сначала казарма, смешные казусы (Фрейберг до старости сохранил смешливость) дворянского сынка, умника с фельдфебельской дурью. Затем боевое крещение, легкомыслие гардемарина под залпами батарей германского броненосца...
Море, морская форма, война, опасность пришлись по вкусу Жене Фрейбергу. Ветераном войны он поступил в Морской корпус: лесничим хорошо, но морским офицером лучше.
Революцию Фрейберг встретил мичманом на линкоре «Севастополь», воспринял ее как нечто временное, болезненное для России. Счел за лучшее уйти в леса, переждать. Леса под Лугой представляли собою в ту пору нехоженую глушь, населенную лосями, медведями, волками. Охотничьи сцены, главы написаны в том роде, как они рассказываются у костра: с экспрессией, с жаром. Что любил в жизни Фрейберг, так это держать в руках оружие наизготовку. И воевал он с охотничьей страстью.
Никакой связи с внешним миром у медвежатника, волчатника, лосятника в лужских лесах тогда не было. По истечении времени, достаточного, по мнению Фрейберга, для восстановления порядка в Российском государстве, охотник вернулся в Петроград. Остановился у сестры на Загородном, отмылся, побрился, прифрантился, вечером пошел на оперу в Мариинку. В первом ряду партера сидел — кто бы вы думали? — командир линкора «Севастополь», сменивший мундир с золотыми погонами капитана первого ранга на кожан военмора. Он предложил мичману Фрейбергу принять участие в походе балтийских военных кораблей на Волгу, на подавление мятежа белочехов.
Воевать против своих однокашников по Морскому корпусу — этой мысли Фрейберг не допускал. Но чехи... Проучить белочехов — другое дело.
Фрейберга назначили командиром передового отряда Волжской флотилии. Командующим флотилией — Федора Раскольникова, комиссаром — Ларису Рейснер.
В боях на Волге и Каме — с чехами, деникинцами — офицер царского флота, золотопогонник Фрейберг проходил ускоренным курсом политграмоту: кому быть хозяином России, кто сын Отечества, кто его супостат. Бои написаны с командирского мостика корабля, идущего первым. В батальных сценах покоряет мужество командира, его ироническое презрение к смерти, верность воинскому долгу как чему-то высшему: воевать хорошо и обязательно победить.
Воинское мужество Фрейберга, впрочем, особого рода (как все в его судьбе и в книге) : граничит с легкомыслием, безрассудством. Есть в книге такая сцена: с мостика корабля на стрежне Волги будущий писатель-баталист наблюдает, как сходятся на прибрежной равнине для смертного рукопашного боя две цепи — белые с красными. А между цепями... мечутся спугнутые зайцы и лисы. Что делает Фрейберг? Со своим адъютантом Романовым прыгают в лодку, выгребают на берег, выцеливают пару зайцев, укладывают их на бегу и, главное, выносят, доставляют на камбуз.
Или еще такое. В боях за Царицын у белых были антантовские самолеты английского производства. Одна из сброшенных бомб не взорвалась — и не давала покоя командиру передового отряда Волжской флотилии. Фрейберг сплавал на берег (нашлись и еще охотники); откопали английскую бомбу, вникли в секреты ее устройства. Слава богу, все обошлось.
Самый свой безрассудный поступок Фрейберг совершил после победного окончания Волжской кампании, когда взят был Царицын. Будучи назначен командиром крейсера на Каспии, военмор не явился на вверенный ему корабль. Он погрузился вместе с братишками-матросами в теплушку (катера погрузили на платформы), отправился на Байкал воевать с Колчаком. На Каспии боевых действий не предвиделось, Фрейберг развоевался, вошел во вкус.
За невыполнение приказа в военное время что бывает?.. По счастью для Фрейберга, приказ Главкома о назначении получили, а приказ о предании дезертира Ревтрибуналу уже не застал обвиняемого: военмор Фрейберг принял на себя командование Байкальской флотилией, навел шороху на беляков на Священном море.
Особый интерес в рукописи Фрейберга представляют страницы о том, как ехали на Байкал, — целый месяц. Как в песне поется: «Наш паровоз, вперед лети...» Паровоз летел, тормоза не держали. Сибирская магистраль в Предуралье, на Урале, и в Зауралье — с горы на гору да с виражами. Состав разносило, теплушки мотались на ходу, как флажки на ветру. Любителю острых ощущений Фрейбергу и этого было мало; он ехал... снаружи паровоза, на крохотной площадке с решеткой ограждения. Сбылась его мечта увидеть Сибирь. О сибирской тайге он мечтал, поступая в Лесной институт.
После наведения тишины на Байкале отряд балтийских матросов отправился из Иркутска в Якутск (что было дальше, мы знаем: бросок через хребты на Охотское побережье). В Иркутске отряду придали два броневика. В баки налили спирту и в запас прихватили: другого горючего не было. С особенным энтузиазмом сопереживания описана процедура заправки боевых машин. Водители брали во рты трубки от емкостей со спиртом, подсасывали горючее... Глаза их вылезали из орбит. Затем на лицах проступало истомно-блаженное выражение... Водители отваливались от заправочных шлангов, погружались в нирвану. Понятно, что горючего не хватило и на один переход.
Понятно также, что подобные сцены я вымарывал из рукописи Фрейберга без раздумий, по ходу чтения.
После Байкала и Аяна действие книги «От Балтики до Тихого» переносится на Амур, где Фрейберг повоевал на Амурской флотилии. Когда и тут боевые дела удачливого на войне военмора завершились победой и негде стало воевать, Фрейберг с адъютантом Романовым сели в идущий на запад поезд, в теплушку с нерасстрелянными снарядами — они еще могли пригодиться. Снаряды с невывинченными взрывателями катились по полу теплушки, боевые друзья философически покуривали на нарах.
Адъютанта Фрейберга Романова я еще повидал в Домовичах. Моложе годами Фрейберга, он выглядел дряхлым старцем рядом с не поддающимся старчеству Командором. После гражданской войны Романов остался кадровым военным, в двадцатые годы стал чемпионом Красной Армии по прыжкам в высоту (чемпионская высота была тогда другая, чем нынче). Фрейберг не раз сообщал мне с гордостью об этой высшей точке на жизненном пути своего адъютанта, как будто прыгнул сам выше всех.