– Кто это говорит? – спросил Балакин каким-то странным высоким голосом.
– Это эксперт, который вчера к вам приходил, – напомнил Дронго.
– Ах да, конечно. Вам известно о трагическом происшествии в нашем институте? У нас большое горе. Вчера повесился наш сотрудник, с которым вы как раз накануне беседовали. С самого утра у меня уже были большие неприятности. Ростом Нугзарович напомнил мне о вашем посещении института. Он уже сообщил следователям, что вчера неизвестные люди расспрашивали умершего и, возможно, спровоцировали его на подобный акт самоубийства. Извините, но я ничего не мог сделать. И мне пришлось передать следователю ваш номер телефона, с которого вы мне звонили. Боюсь, что теперь они будут искать и вас. Вы должны меня понять, я не мог поступить иначе. Они бы заподозрили меня в неискренности и попытке скрыть какие-то обстоятельства.
– Ничего, – успокоил Дронго собеседника, – следователь знает меня, и вы правильно поступили, что дали ему мой номер телефона. Вчера я встречался со следователем.
– Откуда вы узнали про самоубийство Моркунаса? – удивился Балакин. – Как вы могли успеть встретиться со следователем, ведь все случилось вчера поздним вечером, как рассказал нам сам следователь. Кажется, господин Бурнатов.
– Так получилось, что я оказался недалеко от дома Моркунаса, – не стал ничего объяснять Дронго. – А полиция еще работает у вас в институте?
– Полицейские уехали полчаса назад, – сообщил Балакин, – и вызвали на официальные допросы почти всех сотрудников нашего института, включая меня и Ростома Нугзаровича. Он сегодня с утра в таком ужасном настроении.
– Мы хотели бы с ним поговорить, – попросил Дронго.
– Ни в коем случае, – возразил Балакин, – вы даже не представляете, как он нервничает. Это самоубийство выбило всех из привычной колеи. Сначала непонятная смерть Николая Тихоновича, теперь самоубийство Калестинаса Моркунаса. Весь институт только об этом и говорит. Вам лучше здесь не появляться. Он не разрешит пускать вас сюда во второй раз, а мне уже сделано строгое предупреждение, чтобы я не выписывал пропуска никому из посторонних. Сейчас формально право подписи имеют два человека. Это сам Ростом Нугзарович и ваш покорный слуга. Но Окрошидзе, придя к руководству институтом, сразу послал запрос в банк с просьбой лишить меня права подписи финансовых документов. А теперь он пообещал наложить запрет на право подписи мною заявок для пропусков, если я подпишу кому-нибудь из посторонних пропуск на вход в наше здание. Поэтому вам лучше выходить на контакты с ним самостоятельно.
– Он напрасно так беспокоится о посетителях, – заметил Дронго, – у вас со двора беспрерывно подъезжают машины арендующей у вас целое здание компании «Феникс».
– Они не имеют к нам никакого отношения, – объяснил Балакин. – У них свой вход, хотя они могут проходить и мимо нашей охраны.
– Кто-то из сотрудников имеет отношение к их бизнесу? – уточнил Дронго.
– Нет-нет, – тотчас ответил Балакин, – никто не имеет. У них свой бизнес, и они платят нам за аренду наших помещений. Без их денег мы бы просто не выжили. У наших сотрудников небольшие зарплаты. И мы с разрешения покойного Николая Тихоновича даже доплачивали всем сотрудникам в размере двадцати пяти процентов от основных окладов.
– Почему в прошедшем времени?
– Что? – не понял Вилен Захарович. – О чем вы спрашиваете?
– Почему вы сказали, что вы доплачивали сотрудникам? Разве сейчас вы не получаете арендную плату?
– Получаем. Но Ростом Нугзарович собирается пересмотреть наши соглашения с компанией «Феникс». И многие сотрудники волнуются. Для них такая надбавка просто жизненно необходима. И все привыкли ее получать наряду с обычной зарплатой. Но ни один из наших сотрудников не имеет к «Фениксу» никакого отношения. Это абсолютно точно, я ручаюсь.
– И все-таки нам нужно рискнуть и попытаться побеседовать с вашим нынешним директором, – сказал Дронго, – будем звонить в приемную. Попробуем снова действовать через Офелию.
– Он может не взять трубку, когда ему доложат о том, что звоните вы, – еще раз напомнил Балакин.
– Может, сейчас он изменил свое мнение, – предположил Дронго, – не каждый день в вашем институте погибают сотрудники. Кстати, это было не самоубийство, а убийство. О чем вчера мне сказал сам следователь, еще до патологоанатомического исследования тела погибшего.
– Он сказал вам, что его убили? – спросил Балакин.
– Именно так и сказал. Он почти уверен, что было совершено убийство, замаскированное под самоубийство.
– Час от часу не легче! В таком случае вам вообще нельзя здесь появляться. Окрошидзе сразу вызовет полицию.
– Ничего. Мы как-нибудь выкрутимся. Спасибо за вашу помощь, Вилен Захарович, и, конечно, мы с вами сегодня не беседовали. Только один вопрос. Среди знакомых Николая Тихоновича не было мужчины с крупной седой головой и усами?
– Не припомню, – ответил Балакин, – а почему вы спрашиваете?
– Похоже, что это был один из тех, с кем встречался покойной директор в день своей неожиданной смерти.
– Нет, – сказал Балакин, – человека с такими внешними данными среди друзей и знакомых Долгоносова не было. В этом я убежден.
– Спасибо, – поблагодарил Дронго, заканчивая беседу. Затем обернулся к Вейдеманису: – Балакин сообщил о приезде следователя и сотрудников полиции. Говорит, что Ростом Нугзарович просто в ярости. Не советует туда соваться.
– Другого выхода нет, – заметил Эдгар.
– Нет, – согласился Дронго, – и поэтому нам придется действовать. Попытаемся выйти на самого Окрошидзе и наконец переговорить с ним. У меня такое ощущение, что мы пойдем туда в качестве тореадоров, одетых во все красное.
Глава 13
Дронго набрал номер приемной директора. И сразу услышал голос секретаря.
– Здравствуйте, Офелия, – поздоровался Дронго.
– У нас тут такие ужасы, – тотчас призналась она, – говорят, что Моркунас то ли повесился, то ли его убили. У всех ужасное настроение. И вас везде ищут. Вы лучше мне не звоните, пожалуйста.
– Мы хотели бы побеседовать с Ростомом Нугзаровичем, – упрямо произнес Дронго.
– Только не сегодня, – попросила Офелия, – он в таком состоянии и не будет с вами разговаривать. И меня обещал выгнать уже в понедельник. Переведет к этому Кошкину. Я, наверное, уволюсь.
– Тем более, – сказал Дронго, – вам уже все равно нечего терять.
– А если он передумает? – спросила Офелия. – Может, он не захочет переводить сюда своего секретаря? Она должна скоро уйти в декретный отпуск, я это точно знаю.
– В таком случае вам нужно быть осторожнее, – согласился эксперт, – поэтому ни в коем случае не соединяйте меня с Окрошидзе. Сделаем иначе. Тихо продиктуйте мне номер его мобильного телефона. Его я мог узнать сам. От Раисы Тихоновны или от Далвиды Марковны. И к вам не будет никаких претензий.
– Но Ростом Нугзарович рассказал про вас следователю, – напомнила Офелия, – у вас будут неприятности.
– Ничего. Как-нибудь переживу. Дайте мне номер его мобильного телефона. Я обещаю, что он никогда не узнает, откуда я его взял.
Секретарь колебалась, не зная, как ей поступить.
– Это нужно для помощи самому Ростому Нугзаровичу, – пояснил Дронго.
Офелия наконец решилась и продиктовала номер. Он поблагодарил и закончил разговор. Затем набрал номер Окрошидзе. Услышал недовольный голос исполняющего обязанности директора:
– Слушаю вас.
– Извините, что беспокою вас по мобильному телефону, – начал Дронго, – только сразу не отключайте связь. У меня очень важный разговор.
– Кто это?
– Эксперт, которого вчера вы не пустили в институт.
– И которой все-таки проник в него без моего разрешения, – вспомнил Ростом Нугзарович. – Должен вас огорчить. Я сообщил о вашем появлении в нашем институте, после чего погиб наш сотрудник. И теперь следователь и полиция будут вас искать. Это был мой долг. Напрасно вчера вы так настойчиво стремились сюда попасть. Теперь у вас будут большие неприятности.
– Я их переживу. Но мне все равно нужно срочно увидеться с вами и переговорить. Поймите, речь идет о безопасности оставшихся в вашем институте людей. Вы, наверно, знаете, что Моркунас не повесился. Его убили. И ваше нежелание разговаривать может привести к следующему преступлению.
Окрошидзе молчал. Он явно размышлял.
– Что вам угодно? – спросил он.
– Я прошу разрешения войти в институт и встретиться с вами. И у меня будут еще несколько вопросов вашим сотрудникам.
– Нет, – категоричным тоном заявил Ростом Нугзарович, – вчера вы уже здесь поработали. Вы не следователь и не прокурор. Поэтому наших сотрудников вы не будете беспокоить. А со мной можете побеседовать. Когда вы сможете к нам приехать?
– Через полчаса.
– Хорошо. Я выпишу пропуск на ваше имя. Как и вчера. Но только на вас одного. Вы войдете без вашего напарника. И учтите, вас встретит внизу наш сотрудник, который проводит до моей приемной. А затем так же выведет вас обратно. И вы не будете разговаривать ни с кем, даже с Офелией, которая находится в моей приемной.
– Жесткие условия, – пробормотал Дронго.
– Жесткие, – согласился Окрошидзе, – вчера, после вашего неожиданного появления в институте, повесился или был повешен один из наших ведущих сотрудников, с которым вы успели побеседовать. Я не хочу обвинять вас в этом, что это преступление вы каким-то образом спровоцировали. Но связь более чем очевидна. Поэтому никаких других разговоров.
– Согласен, – пообещал Дронго.
– И еще, – безжалостно продолжал Ростом Нугзарович, – как только вы приедете в наш институт, я сразу позвоню в полицию и сообщу о вашем вторичном появлении. Именно об этом мы условились с подполковником Никифоровым. Любое появление в нашем институте посторонних будет фиксироваться. И об этом сразу будет сообщаться в полицию. Если вы согласны и на эти условия, тогда милости просим.
– Согласен и на это, – решил Дронго.
– Приезжайте, – проговорил Окрошидзе и отключил связь.