– Со своими странностями. Не прочь пропустить стаканчик-другой. Но если и пьяница, то вполне цивилизованный и тихий. Может, ему просто не по душе ярмо просвещенного католицизма.
– А вы уверены, что отец Каллахэн… пьет? – переспросила Сьюзен, не веря своим ушам.
– Не на сто процентов, но, по словам моего бывшего ученика Брэда Кэмпиона, который работает в винном магазине в Ярмуте, священник – его постоянный клиент. Предпочитает виски «Джим Бим», так что вкус у него хороший.
– А с ним можно разговаривать? – спросил Бен.
– Не знаю, но попробовать стоит.
– Так вы его совсем не знаете?
– Ну почему же… Он пишет историю католической церкви в Новой Англии, любит и знает поэтов нашего так называемого «золотого века» – Уиттиера, Лонгфелло, Рассела, Холмса и других. В прошлом году я приглашал его выступить на заседании школьного литературного кружка. У него быстрый и острый ум – ученикам он понравился.
– Я встречусь с ним и по ходу определюсь, – пообещал Бен.
В дверь заглянула медсестра, кивнула, и через мгновение появился Джимми Коуди со стетоскопом на шее.
– Докучаете моему пациенту? – дружелюбно поинтересовался он.
– Уж точно не так, как ты! – недовольно проворчал Мэтт. – Мне нужна моя трубка.
– Нельзя, – рассеянно ответил Коуди, погрузившись в изучение медицинской карты.
– Проклятый шарлатан! – пробурчал Мэтт.
Коуди убрал карту и задернул зеленую занавеску вокруг кровати.
– Боюсь, что посетителям придется немного подождать. Как ваша голова, мистер Миерс?
– Похоже, все на месте.
– Вы слышали о Флойде Тиббитсе?
– Сьюзен мне рассказала. Если после обхода у вас найдется время, я бы хотел с вами переговорить.
– Тогда я закончу обход вами. Около одиннадцати.
– Отлично.
Коуди снова взялся за занавеску.
– А теперь попрошу извинить нас…
– Вот так, друзья, меня изолируют от общества, – заметил Мэтт. – Как в телешоу «Ставка – ваша жизнь» – «Дай правильный ответ и получи сто долларов».
Занавеска задернулась, окончательно скрыв Мэтта, и послышался голос Коуди:
– В следующий раз, когда вы будете под наркозом, я отрежу вам язык и удалю половину мозга.
Бен и Сьюзен с улыбкой переглянулись, как улыбаются молодые пары, когда погода хорошая и ничто не омрачает приподнятого настроения. Однако улыбки тут же погасли: оба одновременно усомнились в своем здравомыслии.
В двадцать минут двенадцатого Джимми Коуди вошел в палату Бена.
– Я хотел с вами поговорить, – начал было Бен, но доктор его прервал:
– Сначала голова, потом беседы.
Он осторожно раздвинул волосы, внимательно осмотрел и, предупредив, что придется потерпеть, сдернул лейкопластырь, державший повязку. Бен от боли подпрыгнул.
– Шишка будь здоров! – констатировал Коуди и наложил новую повязку, правда, уже не такую внушительную.
Он посветил Бену в зрачки и постучал по колену резиновым молоточком. Бен с содроганием подумал, что это, наверное, тот же самый инструмент, которым доктор осматривал Майка Райерсона.
– Похоже, заживает нормально, – констатировал Коуди, убирая инструменты. – А как девичья фамилия вашей матери?
– Эшфорд, – ответил Бен. Ему уже задавали подобные вопросы – сразу как он пришел в себя.
– А учительницы в первом классе?
– Миссис Перкинс. Она красила волосы.
– А второе имя отца?
– Мертон.
– Есть головокружение или тошнота?
– Нет.
– Чувствуете какие-то странные запахи, или видите необычные цвета, или…
– Нет, нет и нет! Я чувствую себя совершенно здоровым.
– Это мне решать, – строго одернул его доктор. – В глазах не двоится?
– В последний раз двоилось, когда я выпил целый галлон пива.
– Хорошо. Объявляю вас исцеленным благодаря чудесам современной медицины и природной твердолобости. Так о чем вы хотели поговорить? Наверное, о Тиббитсе и малютке Макдугалле. Повторю вам то, что сказал Паркинсу Гиллеспи. Первое: я рад, что это не попало в газеты. Для нашего маленького городка одного скандала в столетие более чем достаточно. Второе: я понятия не имею, кто мог бы проделать такую идиотскую штуку. Наверняка не из местных. У нас, конечно, есть свои оригиналы, однако… – Заметив, с каким недоумением на него взирали Бен и Сьюзен, он остановился. – Вы что – ничего не знаете? Еще не слышали?
– Не слышали чего? – не выдержал Бен.
– Это скорее похоже на фильм о Франкенштейне по роману Мэри Шелли. Вчера ночью кто-то выкрал тела из камберлендского окружного морга в Портленде.
– Боже милостивый! – воскликнула Сьюзен, изменившись в лице.
– В чем дело? – спросил Коуди, встревожившись. – Вам что-то об этом известно?
– Мне все больше начинает казаться, что да, – ответил Бен.
В десять минут первого они закончили свой рассказ. Сестра принесла Бену поднос с обедом, но он к нему так и не притронулся. Когда прозвучало последнее слово, тишину нарушал только звон посуды, доносившийся из полуоткрытой двери, за которой проголодавшиеся пациенты разделывались с обедом.
– Вампиры, – медленно повторил Джимми Коуди и добавил: – Надо же, Мэтт Берк! В голове не укладывается!
Бен и Сьюзен промолчали.
– Так, значит, вы хотите, чтобы я эксгумировал парнишку Гликов, – задумчиво произнес доктор. – Господи ты Боже мой!
Он достал из чемоданчика пузырек и бросил Бену, и тот поймал его на лету.
– Аспирин, – пояснил он. – Принимали его?
– И не раз!
– Мой отец называл его лучшим врачебным средством. А знаете, как он действует?
– Нет. – Бен вертел пузырек в руках, разглядывая его. Он слишком мало знал Коуди, чтобы читать его мысли, но не сомневался, что не многим пациентам доводилось видеть этого похожего на Нормана Роквелла[17] человека с мальчишеским лицом, таким задумчивым и отстраненным. Он не хотел мешать ему думать.
– Я тоже. И никто не знает. Но он помогает при головной боли, артрите и ревматизме. Их причин мы не знаем тоже. Почему болит голова? Мозг не имеет нервных окончаний. Нам известно, что по химическому составу аспирин очень близок к ЛСД, но почему один препарат снимает головную боль, а другой вызывает галлюцинации? Отчасти причиной является то, что мы, в сущности, не знаем, что такое мозг. Самый что ни на есть знающий врач – крохотный островок в безбрежном океане невежества.
Мы гадаем на кофейной гуще и тычем пальцем в небо. На это уходит куча времени. Белая магия. Узаконенное колдовство. Мои преподаватели от этих слов схватились бы за голову. Как это было, когда они узнали, что я собираюсь практиковать в провинции Мэна. Один из них напомнил мне, что Маркус Уэбли[18] всегда вскрывал чирей на ягодице пациента во время телезаставки. Но я никогда не хотел быть похожим на Маркуса Уэбли. – Коуди улыбнулся. – Они бы забились в судорогах, узнай, что я собираюсь эксгумировать юного Глика.
– Вы это сделаете? – изумилась Сьюзен.
– А кому от этого станет хуже? Если он мертв, значит, мертв. Если нет – мне будет чем поразить коллег на ежегодном съезде Американской медицинской ассоциации. Я скажу окружному патологоанатому, что собираюсь проверить его на инфекционный энцефалит. Это единственное разумное объяснение, которое мне приходит в голову.
– А такой диагноз может подтвердиться? – спросила Сьюзен с надеждой.
– Крайне маловероятно.
– И когда вы сможете это сделать? – спросил Бен.
– Самое раннее – завтра. Если придется улаживать формальности, то во вторник или в среду.
– И как он должен выглядеть? – снова спросил Бен. – Я имею в виду…
– Я понимаю, что вы имеете в виду. Глики не заказывали бальзамирование тела, верно?
– Нет, не заказывали.
– Прошла неделя?
– Да.
– Когда гроб откроют, вырвутся газы, и будет очень неприятный запах. Тело может раздуть. Волосы могут отрасти до воротника – просто удивительно, как долго продолжается процесс их роста! И ногти тоже будут длинными. Глаза, вероятно, ввалятся.
Несмотря на все старания Сьюзен соответствовать духу научной беседы, у нее это плохо получалось. Бену же оставалось только порадоваться, что он не стал есть обед.
– Разложение тканей тела еще не будет завершено, – продолжал Коуди тоном лектора, – однако благодаря влаге на открытой поверхности кожи щек и рук может образоваться липкая субстанция, называемая… – Он вдруг осекся. – Прошу прощения. Я слишком увлекся.
– Есть вещи похуже разложения, – заметил Бен, стараясь говорить ровным голосом. – А если вы не обнаружите всех этих признаков? Что, если тело окажется таким, как и в день похорон? Что тогда? Придется вогнать в сердце кол?
– Это вряд ли, – ответил Коуди. – Прежде всего потому, что при эксгумации должны присутствовать либо судмедэксперт, либо его помощник. Не думаю, что даже Брент Норберт сочтет мои действия профессиональными, если я выну кол и загоню его молотком в грудь детского трупа.
– И что вы сделаете? – осторожно спросил Бен.
– Ну, при всем уважении к Мэтту Берку, не думаю, что мы с этим столкнемся. Но если тело действительно окажется в таком удивительном состоянии, его наверняка заберут в медицинский центр штата Мэн для тщательного обследования. А там я буду ежедневно наблюдать за ним до темноты… и фиксировать все возможные явления.
– А если он встанет?
– Как и вам, мне это кажется невероятным.
– Моя уверенность тает с каждым днем, – мрачно заметил Бен. – А могу я присутствовать, когда это случится… если, конечно, случится.
– Думаю, это можно устроить.
– Хорошо, – сказал Бен и, поднявшись, направился к шкафу, где висели его вещи. – Я собираюсь…
Сьюзен хихикнула, и Бен обернулся:
– Что?
– Больничные сорочки часто распахиваются сзади, мистер Миерс, – пояснил Коуди с улыбкой.
– Вот черт! – Бен тут же развернулся, чтобы поправить за спиной сорочку. – Зовите меня просто Бен.