Дорога резко нырнула, а потом круто пошла вверх по западному склону Марстен Хилл. Сквозь деревья Сьюзан сумела разглядеть конек крыши дома Марстена.
Она поставила машину у подножия откоса, в конце заброшенной лесной дороги, и вышла из нее. Немного помедлив, Сьюзан взяла кол, а на шею повесила крестик. Она по-прежнему чувствовала себя нелепо, но если бы мимо случайно проехал кто-то из знакомых и увидел, как она шагает по дороге с колышком от противоснежного заграждения в руке, было бы в два раза хуже. "Привет, Сьюзи, куда это ты?”
"Да так, в старый дом Марстена, убить вампира. Но мне надо спешить, в шесть — ужин.”
Сьюзан решила сократить путь и пройти лесом.
Она осторожно перешагнула через развалины каменной ограды на дне кювета и порадовалась, что надела слаксы. Очень высокая мода для бесстрашных истребителей вампиров. Чтобы добраться до настоящего леса, ей пришлось пробраться через мерзкие заросли ежевики и поваленные стволы.
Она с трудом взбиралась наверх, не останавливаясь, ступая так тихо, как только могла. Чем ближе Сьюзан оказывалась к гребню холма, тем сильнее редел заслон ветвей, и то здесь, то там на миг показывался дом Марстена — его обращенная к поселку слепая сторона. И Сьюзан стало страшно. Указать точную причину своего испуга она бы не сумела — таким же беспричинным был страх, пережитый (но уже почти забытый) ею в доме Мэтта Бэрка. Девушка нимало не сомневалась, что ее никто не услышит, вдобавок стоял белый день, но на плечи давило неослабное бремя страха. Казалось, он нагнетается в сознание Сьюзан тем отделом мозга, что обычно молчит, видно, потому что устарел — так же, как аппендикс. Радость от сегодняшнего дня пропала. Она обнаружила, что в голову лезут те самые киноэпопеи ужасов, где героиня поднимается по узкой лесенке на чердак —посмотреть, что же напугало бедную старушку миссис Кобэм, или спускается в какой-нибудь темный подвал, где пол но паутины и стены из нетесаного, покрытого испариной камня (символическая утроба). Сама она, уютно притулившись под рукой кавалера, обычно думала: «что за идиотка… да я бы никогда туда не полезла!» И вот, пожалуйста: лезет. Тут Сьюзан начала понимать, насколько далеко зашли различия между головным и спинным мозгом человека, как головной мозг может гнать тебя все дальше и дальше, несмотря на предупреждения, подаваемые ответственной за инстинкты частью нервной системы, так похожей на мозг аллигатора. Рассудок способен толкать человека вперед, пока дверь чердака не распахнется в физиономию некому ухмыляющемуся страшилищу, или пока он не заглянет в какую-нибудь наполовину заложенную кирпичом нишу в погребе и не увидит…
ПРЕКРАТИ!
Отогнав эти мысли, Сьюзан обнаружила, что вспотела. И все это — при виде обычного дома с закрытыми ставнями. «Хватит дурью мучиться, — сказала она себе. — Поднимешься на холм и произведешь в доме разведку. Со двора перед фасадом виден наш дом. Ну так что, скажи на милость, может с тобой случиться в поле зрения родного дома?» Тем не менее Сьюзан пригнулась и покрепче сжала кол, а когда загораживавшие дом деревья стали слишком редкими, чтобы обеспечить хорошее прикрытие, она опустилась на четвереньки и поползла. Через три или четыре минуты ползти, не обнаруживая себя, стало невозможно. Она очутилась за последним рядом сосен и россыпью можжевеловых кустов, откуда была видна западная стена дома, укрытая спутанным ковром истощенной осенью жимолости. Выросшая за лето трава пожелтела, но по-прежнему доходила до колен — скосить ее никто не пытался.
В тишине неожиданно взревел мотор. Душа у Сьюзан ушла в пятки. Девушка справилась с собой, вцепившись пальцами в землю и крепко прикусив нижнюю губу. Через секунду в поле ее зрения задним ходом въехала старая черная машина. Машина остановилась в конце подъездной дороги, вывернула на проселок и поехала в сторону города. Прежде, чем она исчезла из виду, Сьюзан вполне ясно разглядела водителя: крупная лысая голова, глаза, посаженные так глубоко, что видны были одни глазницы, воротник темного костюма и лацканы. Стрейкер. Может быть, поехал к Кроссену.
Сьюзан разглядела, что доски почти всех ставней поломаны. Ну, тогда ладно. Она подползет, заглянет в щелку и увидит — что там можно увидеть? Наверное, ничего, кроме дома в первой стадии длинного процесса обновления: начатую побелку, новые обои, инструмент, стремянки и ведра. Так же сверхъестественно и романтично, как телевизионный футбольный матч.
И все-таки: страх.
Это перехлестывающее логические выкладки и блестящие доводы Сьюзан чувство поднялось внезапно, наполнив рот медным привкусом И она поняла, что за спиной кто-то есть даже раньше, чем ей на плечо легла чья-то рука.
Почти стемнело.
Бен поднялся со складного деревянного стула, прошел к окну, выходившему на задний двор похоронного бюро, и ничего особенного не увидел. Было без четверти семь. Вечерние тени очень сильно вытянулись. Несмотря на позднюю осень, трава на газоне еще не пожелтела, и Бен подумал, что заботливый гробовщик постарается сохранить ее такой до самого снега. Символ жизни, продолжающейся в разгар умирания года. Он счел подобную мысль слишком подавляющей и отвернулся от окна.
— Жалко, нет сигарет, — сказал он. — Сигареты — убийцы, — не оборачиваясь, назидательно сообщил Джимми. Он смотрел по небольшому «Сони» Мори Грина субботнюю вечернюю программу, посвященную дикой природе. — Честно говоря, мне тоже жалко. Я завязал десять лет назад, когда Главный хирург сделал на сигаретах свою надпись. Если бы не бросил, заработал бы скверную репутацию. Но, просыпаясь на ночном дежурстве, всегда нашариваю пачку.
— Вы же сказали, что бросили.
— Я держу сигареты по той же причине, что алкоголик держит на кухонной полке бутылку шотландского виски. Сила воли, сынок Бен посмотрел на часы: 6:4. В воскресной газете Мори Грина было написано, что официально солнце завершит свой путь в 7:02 Джимми подал дело весьма аккуратно. Мори Грин оказался низеньким человечком, который вышел открывать в белой сорочке с расстегнутым воротом и черной жилетке нараспашку. Трезвое вопросительное выражение лица сменилось широкой приветственной улыбкой.
— Шалом, Джимми! — закричал он. Как я рад тебя видеть! Где ты скрывался?
— Спасал мир от обычной простуды, — с улыбкой отвечал Джимми, пока Мори тряс его руку. — Хочу познакомить тебя со своим очень хорошим другом. Мори Грин — Бен Мирс.
Ладонь Бена утонула в обеих руках Мори Грина. За очками в черной оправе блеснули глаза.
— Шалом и вам тоже. Все друзья Джимми… ну, и так далее. Заходите, оба. Я могу позвонить Рэйчел…
— Пожалуйста, не надо, — сказал Джимми. — Мы пришли попросить об одном одолжении. Довольно большом.
Грин взглянул Джимми в лицо более пристально.
— О довольно большом одолжении, тихо и язвительно проговорил он. — С чего бы? Что ты сделал для меня такого, что мой сын заканчивает Северо-западный третьим в своей группе? Все, что угодно, Джимми.
Джимми покраснел.
— Любой бы сделал то же самое, Мори — Спорить с тобой я не собираюсь, — сказал Грин. — Проси. Что это так встревожило вас с мистером Мирсом? Вы попали в аварию?
— Нет. Ничего подобного.
Мори проводил их в маленькую кухоньку за часовней и, пока они беседовали, сварил кофе в видавшем виды старом кофейнике, который стоял на плите. — Норберт еще не приезжал за миссис Глик? — спросил Джимми.
— Нет, и не подавал никаких признаков жизни, — ответил Мори выставляя на стол сахар и сливки. — Этот тип явится сюда в одиннадцать ночи и будет удивляться, чего это я его не впускаю. — Он вздохнул. — Бедняжка. Такая трагедия в одной семье. И с виду такая милая, Джимми. Ее привез старый болван Рирдон. Она была твоей пациенткой?
— Нет, — сказал Джимми. — Но мы с Беном… нам хотелось бы посидеть с ней сегодня вечером, Мори. Прямо там, внизу.
Грин замер, не дотянувшись до кофейника.
— Посидеть с ней? Обследовать ее, ты хотел сказать?
— Нет, — твердо сказал Джимми. Просто посидеть с ней.
— Ты шутишь? — Грин внимательно присмотрелся к ним. — Нет. Вижу, что нет. Зачем тебе это?
— Этого я не могу тебе рассказать, Мори.
— О. — Он разлил кофе, сел с ними за стол и отхлебнул. — Не слишком крепкий. Отлично. А что, она что-то подцепила? Что-нибудь заразное Джимми с Беном переглянулись.
— Не в общепринятом понимании, наконец сказал Джимми.
— Ты хочешь, чтобы я помалкивал, э?
— Да.
— А если приедет Норберт?
— С Норбертом я управлюсь, — ответил Джимми. — Скажу ему, что Рирдон просил меня проверить ее на инфекционный энцефалит. Он проверять не станет. Грин кивнул.
— Если у Норберта не спросить, который час, он и не узнает, что надо смотреть на часы.
— Договорились, Мори?
— Конечно, конечно. Я думал, ты сказал — большое одолжение.
— Может, это больше, чем ты думаешь.
— Сейчас я допью кофе, пойду домой и погляжу, что за кошмар приготовила мне Рэйчел на воскресный ужин. Вот ключ. Будешь уходить, Джимми, запри.
Джимми сунул ключ в карман.
— Запру. Еще раз спасибо, Мори.
— Все, что угодно. Только ты тоже сделай мне одно одолжение.
— Разумеется. Какое?
— Если она что-нибудь скажет, запиши для потомства. — Он рассмеялся, заметил одинаковое выражение лиц молодых людей и замолчал.
Было без пяти семь. Бен ощутил, как в тело начало просачиваться напряжение.
— Можешь спокойно перестать есть глазами часы, — сказал Джимми. — Они от этого быстрее не пойдут.
Бен виновато вздрогнул.
— Я очень сильно сомневаюсь, что вампиры — если они вообще существуют —поднимаются по календарному заходу солнца, — добавил Джимми. — В это время совсем темно не бывает.
Тем не менее он встал и выключил телевизор, оборвав на середине кряканье лесной утки.
На комнату опустилось одеяло тишины. Они сидели в рабочей комнате Грина, а на столе из нержавейки, снабженном трубками и педалями для подъема и спуска, лежало тело Марджори Глик. Это напомнило Бену столы в родильном отделении больницы.