— Что ж, пираты так пираты, тоже вполне пристойное занятие.
— Во всяком случае, самое безопасное и прибыльное, какое только можно предложить наемнику. Постарайтесь это оценить, мой юный принц.
— Постараюсь.
— Нет, вы все-таки постарайтесь. Кстати, Визарий на какое-то время отозван из Корсунской земли. Уже с завтрашнего дня он станет обладателем двух больших голубиных стай и, в основном, будет заниматься налаживанием голубиной почты, то есть служить вместе с вами.
— А при чем здесь… голубиная почта?
— Наши агенты, разбросанные по различным портам Эгейского, Средиземного и Понтийского морей, будут сообщать ему, какие караваны идут к нам или в другие страны из Балкан, Кавказа, Египта…
— Понятно. Зная, куда они направляются, мы сможем брать их под свою защиту.
— Или же выслеживать пиратов, которые эти караваны уже ограбили, — покровительственно улыбнулась Зоя. — Таким образом, вы будете истреблять пиратов, усиленно при этом обогащаясь.
— Вы так искренне заботитесь о моем обогащении? С чего вдруг?
Зоя слегка поморщилась. Гаральд и сам должен был понимать, что вопрос прозвучал нетактично. Если только он все еще способен был вникать в подобные тонкости такта и этики. Тем не менее ответ ее прозвучал вполне спокойно и убедительно:
— У меня на вас свои виды, наследный принц норвежский. Большие виды. Вы мне нужны как конунг норманнов, как принц, как воин и… как юный, но преисполненный сил мужчина… Не пытайтесь уточнять, что скрывается за каждым из эти определений. Очевидно, я сама еще не до конца уяснила для себя вашу роль и в моей судьбе, и в жизни империи. — Повелительница прислонилась к своему «лежаку» и неожиданно — для такой женской фигуры — пухлые, мускулистые ноги ее медленно поплыли навстречу его ногам, чтобы на какое-то время сплестись с ними. — Причем многое будет зависеть от вас — вашего поведения, ваших амбиций, умения осмысливать свои слова и поступки, в каких-то вопросах уступать, оставаясь при этом твердым и непреклонным в других. Вы понимаете меня, наследный принц?
— Стараюсь понять, — внутренне вздрагивая от страсти, запинающимся голосом произнес Гаральд.
— Старайтесь, очень старайтесь, — страстно проговорила Зоя, все увереннее проникая ногой в промежность мужчины и давая понять, что это «старайтесь» касается не только степени его понятливости, но и физической выдержки. — Только вряд ли вам это удастся. Я ведь и сама еще не до конца осмыслила все возможности нашего союза. Кто знает, возможно, вам вообще не нужно будет бороться за корону Норвегии?
— Почему? — встрепенулся Гаральд, выходя из непривычного состояния опьянения и отрешенности. — У меня есть все права претендовать на этот трон.
— Но у вас может появиться право претендовать и на византийский трон, — лукаво улыбнулась правительница, привлекая его голову к своей груди. — И уже не королевский, а императорский. Другое дело, что, объединив силы византийцев и норманнов, а частью и русичей, мы могли бы попытаться создать империю, которая бы простиралась от берегов Малой Азии до северных оконечностей Норвегии, а значит, стала бы самой могучей империей мира.
— Так далеко мои мечтания еще не распространялись, — признался Гаральд.
— Всякий монарх должен быть властительным и самолюбивым и править так, словно весь мир только и ждет, когда он подчинит своей власти все державы, княжества и территории земли нашей. Истинный монарх должен рассуждать так: «Раз Господь создал один мир, должен существовать один правитель. И этим правителем суждено стать мне!»
— Слишком смело. Вряд ли мне удастся занять свою голову подобными мыслями.
— Удастся. Иначе какой смысл бороться за трон, ради чего? У императоров и мышление должно быть имперским.
— Вот только для всего этого понадобятся огромные военные силы, которых у меня нет и которые вряд ли когда-либо появятся.
— Прежде всего, для этого понадобится огромная сила воли, а все остальное придет само собой.
Она говорила еще что-то, однако Гаральд уже не улавливал смысла ее слов, хотя сама мелодика ее речи вместе с ритмическими покачиваниями груди и движениями бедер вводила его в состояние транса. Он не успел заметить, когда именно это произошло, но оно все же произошло… Женщина как-то решительно, но в то же время ненавязчиво и почти незаметно овладела не только его вниманием, но и сознанием; не только его неутоленной юношеской страстью, но и столь же неискушенной юношеской душой. Их тела слились в поцелуе, в объятиях, в экстазе… И длилось это бесконечно долго, как может длиться лишь осознание необузданного счастья, и в то же время непростительно коротко, как способно пролетать разве что ощущение невероятной страсти.
Даже когда страсть их угасла, эти двое еще какое-то время продолжали оставаться в объятиях друг друга, не решаясь разомкнуть уста, ослабить руки, разъединить свои тела…
— В любом случае лично вы, принц, вернетесь в свои края самым богатым норманном, которых когда-либо знал мир.
— Этого мне и хотелось бы.
Пламя свечей становилось все менее ярким, зато цветовая гамма дымки, царившей над этой купелью влюбленных, представала еще более радужной и завораживающей. И звуки волынок воздействовали на этих полукоронованных любовников, как флейта факира — на укрощенных им змей.
Когда конунгу конунгов показалось, что страсть его окончательно угасла, женщина заставила его подняться на две ступеньки выше, с благоговейной нежностью провела рукой по самой сокровенной мужской тайне и, совершив некий обряд омовения, присела, чтобы припасть к ней губами. То, что происходило с ним дальше, Гаральд воспринял как нечто ни с чем не сравнимое. Тем более что уж здесь-то женщина оставалась неутомимой, во всяком случае так викингу казалось, когда он неохотно выпускал ее голову из своих рук.
— Мы передадим вам настоящие боевые корабли, снабженные катапультами с «греческим огнем», которого пираты боятся, как адских котлов, — как ни в чем не бывало, продолжила разговор правительница, когда, сойдя с «острова страсти», они улеглись на воду вверх лицами и лежали так с закрытыми глазами. — А еще — снабдим мощными персидскими луками, способными пробивать любую кольчугу или кирасу.
— Уже сегодня хотелось бы взглянуть на такой лук и как можно скорее — опробовать, — мгновенно загорелся Гаральд, думая о том, как бы такие луки пригодились в битве с датчанами. Его всегда удивляло, как мало среди норманнов настоящих лучников и как неохотно его соплеменники берут в руки это оружие, предпочитая длинные мечи и секиры.
— Сегодня не получится. Но луков можно закупить много. А еще лучше — открыть несколько мастерских, пригласив для работы персидских мастеров, которые считаются в этом деле непревзойденными.
— Увезти бы нескольких персов в Норвегию да обучить стрельбе несколько тысяч норманнов, — мечтательно произнес Гаральд.
— Привезешь, обучишь. Все будет у нас с тобой, принц ты мой, еще все будет, — потерлась она щекой о его щеку. Поначалу Гаральд опасался, что станет воспринимать ее ласки с отвращением, но этого не произошло. — И само собой, для борьбы с пиратами вам придется вооружиться короткими римскими мечами и абордажными тесаками, более приспособленными для абордажного боя, нежели ваши длинные двуручные мечи.
— Странно. Вы настолько хорошо осведомлены в военных делах…
— Ничего подобного, — едва заметно улыбнулась повелительница, — просто умею прислушиваться к тому, что говорит наш полководец Зеноний или командующий флотом.
— Восприму как еще один совет.
— Главное в нашем имперском ремесле в том и заключается, чтобы находить время выслушивать своих подданных и вовремя выдавать их мысли и опыт за свои.
— Очень поучительный совет, — признательно улыбнулся Гаральд. — Настолько же поучительный, как замысел, связанный с почтовыми голубями.
— Если окажешься достаточно храбрым в бою и мудрым в перерывах между битвами, прикажу подчинить тебе все норманнские отряды, которые находятся в пределах моей империи, — Гаральд обратил внимание, что она сказала: «моей империи», и вообще вела себя как полноправная императрица, совершенно забыв, что является всего лишь супругой коронованного и всемогущего императора.
— Да, ты не должен забывать, что перед тобой — дочь могучего императора Византии, — уловила ход его мыслей повелительница, — последняя из македонской императорской династии. Той династии, усилиями которой и была сотворена Византия. Очень скоро ты и сам поймешь, что я с трудом мирюсь с тем, что вынуждена делить власть в империи. Причем делить ее с человеком недостойным.
— Потому и приказали лишить короны своего первого мужа?
Этот вопрос вырвался как-то сам собой, и, прекратив плескание в воде, Гаральд с опаской взглянул на императрицу: слишком уж прямолинейно он прозвучал.
— Не только короны, но и головы, — неожиданно спокойно ответила императрица. — Не достойной этой священной, предками моими прославленной, короны.
На сей раз конунг предусмотрительно промолчал: стоило ли вмешиваться в дела местного двора? Об убиенном тут же было забыто.
— Если у ваших родителей не было сына-наследника, то почему они не усыновили кого-то из достойных отпрысков?
— Что ж вы так запоздали со своим приездом в Константинополь, достойнейших из достойных? — саркастически поинтересовалась Зоя.
— Или пусть бы родила одна из наложниц. Страшно, когда обрывается династия.
— Вот отец и попытался спасти ее, короновав одного из претендентов… прямо на мне, — все еще не теряла чувства юмора повелительница.
— Что вам мешает короновать саму себя?
Зоя взглянула на викинга как на наивного простолюдина и снисходительно пожала плечами.
— Теперь уже поздно думать даже об этом. Впрочем, все еще может случиться. Возможно, на какое-то время мне и придется, как ты выразился, короновать саму себя. Хотя с куда большим желанием подвела бы под корону такого юного наследника, как ты.
— Но я не из рода Македонцев.
— А разве мои мужья из этого рода? — тут же парировала Зоя.