Император уже о многом знал от первого советника и господина Мирса, не ставшего скрывать от Правителя свое невольное участие в событиях двухлетней давности. Доверенная щедро дополнила картину нашими выводами и подозрениями. Она говорила уверено, убежденно, полно отвечала на возникавшие вопросы. Император и советник обменивались тяжелыми взглядами, изредка кивали. Когда Гарима сказала, что сарехского посла необходимо допросить, воцарилась гнетущая тишина. Нет, оспаривать это решение никто не собирался. Я предполагала, что Император Адмий еще не смирился с возможными политическими последствиями такого шага, а потому медлил с ответом.
— Разумеется, я приглашу его сегодня же и прошу вас присутствовать при встрече, — слова Правителя будто провели итоговую черту. Так оно и было. Ведь чем бы ни закончился разговор, отношения посла и Императора, отношения двух стран уже никогда не будут прежними.
— Если вы хотели обсудить с ним что-либо, касающееся восстановления Храма, думаю, будет разумно сделать это сегодня днем, — медленно продолжал Император. — Учитывая все обстоятельства, его неоспоримую связь с заговором, господин Далибор не вернется сегодня в посольство. Я, опасаясь за его безопасность, настойчиво попрошу его быть моим почетным гостем. Не собираюсь давать ему возможность сообщить о нашей с ним беседе кому-нибудь.
— Арест посла — опасный шаг, Повелитель, — заметил господин Нагорт. — Если он не вернется в посольство, об этом будет знать община. Утаить такое невозможно. Будет много шума.
Император касался губ сложенными домиком пальцами.
— Я не намереваюсь называть это арестом, — уточнил он, даже не посмотрев в сторону господина Нагорта. — Лишь заботой о безопасности.
Советника решительный тон Правителя нисколько не смутил.
— Но другие назовут это арестом, заключением! — возразил он. — Можно запереть его вместе со всеми приближенными и слугами в посольстве. Лишить почтовых голубей и права передавать кому-либо письма. Вплоть до выяснения всех обстоятельств дела.
— Превратить посольство в тюрьму? — нахмурился Правитель. — Не лучшая идея. Царь Кивейр будет этим крайне недоволен, когда узнает.
— Он будет недоволен в любом случае, — вельможа немного склонил голову, словно принося извинения за несогласие. — Но если арестовать посла, если закипит община, царь узнает о произошедшем раньше.
— Госпожа Гарима, что вы думаете? — подняв глаза на сестру, спросил Император.
— С царем Кивейром придется объясняться все равно. Но лучше позже, чем раньше, — холодно ответила Доверенная.
— Госпожа Лаисса? — спокойный тон, пытливый взгляд. Правитель всегда нравился мне тем, что не раздражался, если с его точкой зрения не соглашались, хоть это и случалось редко.
Я сделала глубокий вдох и постаралась подражать тону сестры:
— Домашний арест выгодней. Мы не знаем, только ли господин Далибор замешан, не было ли у него сообщников в посольстве. Заключить всех в тюрьму нельзя. Это вызов. А в посольстве охватим всех.
Император кивком поблагодарил, как и Гариму до того. Новая пауза была недолгой и менее напряженной.
— Благодарю за дельные советы, — голос Императора звучал ровно и спокойно. — Значит, решено. Домашний арест.
После этой встречи мне меньше всего хотелось возвращаться в дом жриц. Не хотелось даже случайно видеть ярких птичек в клетках или думать о том, что чудесный сад окружает высокая ограда, что драгоценных жриц охраняют воины. Не хотелось вспоминать о бесследно пропавших после посвящения мехенди, привязывавших меня к Сосновке, к господину Мирсу во время пути, к Храму. Мне все больше казалось, что «домашний арест» — моя повседневная жизнь, к которой я с трудом постепенно привыкала, но так никогда и не научусь получать от нее удовольствие.
Прогулка по городу отвлекла от грустных мыслей, а случайная встреча порадовала — я увидела Фераса у прилавка с фруктами. Воин, одетый в обычную городскую одежду, выбирал дыню. Подносил желтые плоды к лицу, ласково гладил шершавую шкурку и принюхивался к аромату, прикрыв глаза.
— Как вы выбираете, какую возьмете? — спросила я вместо приветствия.
Он повернулся и, увидев перед собой жрицу, поспешно поклонился.
— Здравствуйте, Ферас, — делая ему знак выпрямиться, поздоровалась я.
— Здравствуйте, госпожа.
Его губы облюбовала теплая улыбка, сделавшая воина очень похожим на отца. Господин Мирс тоже так улыбался мне, Лаиссе, а не сиятельной Забирающей великой Маар.
Мы говорили о сущих пустяках. О дынях, о недавнем празднике, о кофейнях… В одной мы даже недолго посидели. Смешно, но только устраиваясь за столом под большим оранжевым навесом, я вспомнила о сопровождавшем меня охраннике. Он что-то предложил мне и вернул в настоящее. Я вдруг заметила вокруг множество других людей. Некоторые откровенно глазели на Фераса и на меня. Стало неловко, а внимание толпы было неприятным и обременительным. Поэтому я решила перебраться с улицы в помещение. К счастью, там были только хозяева, а Ферас не заметил перемены настроения и продолжал разговор в том же тоне. Появившаяся неловкость исчезла и не вернулась даже во время прощания у ворот Храма. Я только тогда сообразила, что ни разу не обратилась к Ферасу «господин», но это почему-то казалось правильным.
Разговор с господином Далибором, спокойный и размеренный, резко перестал ладиться, когда Император упомянул Сегериса Перейского. Почудилось, в малом зале для приемов даже стало холодней. Посол в тот же момент замкнулся, высказывания стали резкими, граничили с грубостью, но одновременно лицо его напоминало безжизненную маску. Господин Нагорт шепнул Правителю, что посол не по своей воле отвечает столь непочтительно. Император нахмурился, но промолчал.
Граима, сидящая по правую руку от меня на предписанном традицией возвышении, сохраняла воистину королевское хладнокровие. А меня от странного сочетания тона и омертвевшего лица посла пробирало ужасом до костей. Я старалась на мужчину не смотреть и боялась, что и его, как и господина Сфия, накажет сарехская магия. У Гаримы, ведущей допрос, таких опасений не было. Пользуясь даром, она мягко принуждала мужчину говорить. Я чувствовала ровный поток ее силы, осторожность, знала, что сестра не причинит вреда намерено. Но смотреть на посла не решалась и только слушала, закрыв глаза.
Голос господина Далибора срывался, дрожал. Посол рассказывал об уважаемом госте, о чести принимать у себя исключительно сильного и знаменитого священника, истинного проводника воли богов. Говорил о купленных для него эссенциях, которые тарийцы часто добавляли в чернила. Еще сказал, что удивлялся желанию Сегериса сделать чернила с розой и бобышкой самостоятельно. Ведь их можно купить в любой лавке с письменными принадлежностями.
— Кому предназначались чернила? — голос Гаримы полнился силой, которой невозможно было противодействовать.
Посол отвечал медленно, будто боролся за каждое слово. Но я все поняла и без его признаний. Отчетливо помнила, что в рабочем кабинете конюшего ярко пахло розами, а лекарь Снурав, открыв чернильницу, упомянул дымный аромат бобышки.
— Зачем? — следующий вопрос сестры прозвучал гулко и тревожно, как поминальный колокол.
— Он это делал не для себя, — неожиданно резко и зло ответил посол.
Я вздрогнула и посмотрела на него. Сарех с вызовом глядел на Гариму, утирая лицо тыльной стороной руки, размазывая по нему кровь, сочащуюся из носа и глаз. Я прикрыла рот ладонью, поспешно отвернулась. Меня сильно тошнило, и невозмутимость сестры, не впечатленной внешним видом посла, казалась чем-то противоестественным.
— Для кого тогда? — голос Гаримы не дрогнул, остался по-прежнему глубоким, проникающим в самое сердце. Я никогда раньше не чувствовала, чтобы она принуждала так сильно.
Осторожно повернувшись к ней, вдруг поняла, что Гарима в трансе, подобном ритуальному. Чтобы пробить защиту сареха, она отдала почти всю себя и теперь производила впечатление израненной, больной. Я положила руку ей на плечо и делилась силой, подпитывала истощенную Доверенную.
— Нет! — выкрикнул посол. — Нет!
Я вновь посмотрела на него. Теперь мне чудилась окружавшая мужчину свинцово-серая, словно грозовая туча, скорлупа. Я видела покорную воле Гаримы золотую змею с карими глазами. Она кольцами охватывала многослойный кокон, силилась пробиться к человеку. Краем глаза я заметила безмолвные тени из другого мира — Императора и первого советника. Такими они были во время ритуалов в Храме.
— Для кого он это делал? — вопрос Доверенной прозвучал так, будто я сама его произнесла, а ее голос показался двойственным.
— Нет!
Крик сареха отозвался головной болью и ломотой в костях — это скорлупа ранила змею, боровшуюся с чужеродной магией.
— Для кого?
Золотые кольца скользили беспрерывно, голова осторожно прощупывала кокон, искала слабые места в защите. Но их не было, напротив, темное волшебство отнимало силу у змеи и все больше укрепляло себя. Под серой завесой росли шипы, обращенные и вовнутрь, и на змею.
— Нет!
Один из шипов вдруг резко вырос и пронзил колено сареха. Посол покачнулся, неловко взмахнул руками и упал. В тот же миг раскаленная игла прошила мое правое плечо. Гарима вздрогнула одновременно со мной — змею ранил темный шип заклятий священника.
— Для кого? — голос сестры звучал настойчиво и так спокойно, будто ничего особенного не произошло. Тогда я почувствовала, что Гарима не зря казалась мне израненной — это был не первый шип.
Мужчина, тяжело опираясь на руки, отрицательно покачал головой, просипел что-то.
Гарима отозвала змею. Поспешно, торопливо, будто сильно испугалась чего-то. Всматриваясь в постепенно меркнущий кокон, я увидела причину: темное волшебство создало множество шипов, обращенных на сареха. Следующий вопрос Гаримы убил бы его.
Змея потускнела и рассыпалась десятками ритуальных камней. Когда поблек и растаял последний, наша связь с сестрой оборвалась. Мир обрел краски, я полной грудью вдыхала напитанный ванилью воздух. Старалась не смотреть ни на Императора с советником, ни на посла. Благоговейный ужас, восхищение и беспокойство первых я ощущала так сильно, что они мешали думать, а окровавленное лицо распластавшегося на полу измученного сареха я видеть не хотела. От одного воспоминания накатывала тошнота.