ожно кутаться в жалкие лохмотья. Это ее-то, привыкшую попирать босыми ногами самые глубокие снега и выходить навстречу вьюгам в развевающихся одеяниях из Огненного шелка! Конечно, сейчас, когда она слаба, можно на нее презрительно пялиться! У нее спина болит, она о круп этого проклятого оленя всю попу себе отбила и между ног натерла! Аякчан коротко всхлипнула и торопливо опустила голову – проклятые Черные хотя бы не увидят ее слез!
– Э, ты чего, плачешь, однако? – Донгар завертелся в седле, пытаясь заглянуть себе за спину.
– Ничего подобного! – ломким от невыплаканных слез голосом буркнула Аякчан. – Сиди спокойно, а то ты меня сейчас на землю скинешь!
Не хватало еще и такого унижения – чтоб ее этот полудурок жалел!
Донгар замер, будто шест проглотив – даже спина его излучала такую глубокую почтительность, что Аякчан немедленно захотелось треснуть по ней кулаком.
– На самом деле мы понятия не имеем, куда дальше ехать! – настойчиво повторил Хакмар, делая вид, что не слышит их разговора. Обращался он только к шаману.
Донгар, запрокинув голову, еще раз изучил возвышающиеся над ними могучие сосны и с тяжким вздохом согласно кивнул. Поднятый с поляны слой золы и пепла долгое время указывал им путь, широкой полосой оседая на ветвях деревьев там, где вихрь пронес черную женщину. Но постепенно эта полоса стала бледнеть, таять, лежащий на ветвях снег припорошило едва заметной серой пылью, потом исчезла и она – ведущий их след исчез!
– Ей люди нужны. Ближе города она людей не найдет – после мэнквов-то, – слабо возразил Донгар.
– А если все-таки какое стойбище уцелело – и она туда свернула? – предположил Хакмар. – А мы в город попремся! И толку никакого, и для нас опасно. Мне так вообще в городе лучше не появляться, я там… – Хакмар замялся, – скажем так, засветился.
Аякчан скривила губы – ну да, проклятым Рыжим огнем да прямо на городские улицы! Интересно, уцелел ли хоть кто?
– И про тебя могли уже узнать, – продолжал Хакмар. – Толстая-то голубоволосая исчезла! Может, ее вовсе не Черная забрала, может, она сама сбежала? – Хакмар, словно невзначай, скользнул взглядом по Аякчан.
Девочка отвела глаза. Про черного шамана в Храме и без Синяптук догадывались. Если толстая мальвина и впрямь сбежала, настоящие неприятности из этого выходили как раз для Аякчан. Наверняка Синяптучка видела, как ученица Аякчан с Черными у костра сидела! Даже жриц, случалось, и за меньшее Огню предавали! Вот не хватило духу прибить толстую гадину – теперь расхлебывай! Помоги Уот, с мальчишками она сплоховать не должна – заступничество Айгыр ее единственное спасение!
– Ну давай кого-то спросим, однако, – примирительно предложил Донгар.
– Здесь? Спросим? Кого? – оглядывая замерший в тишине и неподвижности Ночной лес, возмутился Хакмар. – Разве что Тенгри – Высокое Небо? – И он уставился в небеса, словно в надежде немедленно обнаружить среди звезд указатель с надписью «Вам – сюда!».
– Зачем верховного духа тревожить? – удивился Донгар и, соскочив с оленя, направился к растущей неподалеку лиственнице с разветвляющимися тремя стволами. – Подойдет! – довольно кивнул мальчишка и, встав на колени, принялся быстро расчищать снег у подножия дерева. Белые хлопья полетели во все стороны, обнажилась черная земля. Донгар напряг вытянутую ладонь и… с силой вогнал ее под выступающие корни лиственницы. Аякчан ахнула. С тихим чавканьем, как нож в оленью тушу, ладонь мальчишки вонзилась в обледенелую землю и скрылась в ее глубинах. Рука Донгара погрузилась по самое плечо, и, недовольно гримасничая, словно человек, потерявший что-то в набитом сундуке, мальчишка-шаман принялся шарить в недрах земли.
– Он что… и правда всех кулей Нижней земли перебил? – не сводя глаз с этого невероятного зрелища, пробормотала Аякчан.
– Нет, это я так, для большей красоты выдумал! А духи болезней на самом деле просто друг друга перезаразили и сами подохли! – едко процедил Хакмар. – Конечно, правда!
Аякчан вздохнула. Все-таки великого шамана-знахаря, победителя болезней она представляла немножко по-другому! С таким тонким, одухотворенным лицом, изящными пальцами… Ну или с решительной смуглокожей физиономией, выступающими скулами со злым румянцем, сильными руками, уверенно держащими меч… Куртка черная с драгоценными стальными заклепками… Аякчан невольно покосилась на Хакмара – и быстро отвернулась. Но уж точно спаситель Сивира не должен походить на грустного ежика, что, как рассказывают старики, порой является в тумане над болотами, жалобным голоском зовя то медвежонка, то белую лошадку. Хотя где те звери и на что ежику медвежонок, а тем паче лошадка, не знал никто. Верховой ежик – такое даже шаманам в мухоморном бреду не привидится!
Обычно печально-виноватая физиономия Донгара вдруг озарилась удовлетворенной усмешкой, и он резко выдернул руку из-под корней. Аякчан взвизгнула. В крепко стиснутых пальцах мальчишки отчаянно извивалось нечто, похожее на комок бурых прошлодневных листьев – только в середине этого комка посверкивали узенькие, будто прорезанные ножом глазки, да щерилась пасть с меленькими, но острыми зубешками. Глазки-щелочки сперва вперились в перепуганную Аякчан, потом зыркнули на Хакмара – кузнец судорожно сглотнул, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимость, – и вдруг исчезли, будто растворившись в бесформенном тельце существа. Чпок! Чпок! Глазки прорезались снова – на этот раз на спине (если у этой твари вообще есть спина!). И уже без помех злобно уставились прямо на держащего его Донгара.
– Чего надо, шаман? Зачем разбудил? – широко разевая пасть, прошамкало создание.
Аякчан обхватила себя руками за плечи, сдерживая невольную дрожь – пасть, шамкающая на одной стороне чудища, в то время как глаза моргали вовсе на другой, производила жуткое впечатление.
– Не бойся, – не глядя на нее, вдруг сказал Хакмар. – Если что… – И он многозначительно похлопал по оголовью меча.
Аякчан аж трястись перестала, удивленно воззрившись на мальчишку. Он что, решил ее успокоить?
– Прощения просим, уважаемый лунг, – поднимая тварюшку на уровень собственных глаз, весьма вежливо обратился к ней Донгар. – Не соблаговолит ли сильномогучий дух дерева аж с целыми тремя стволами сообщить бедным путникам – не видал ли он, куда полетела вихрем черная женщина с одной рукой, железной ноздрей да одним глазом?
– Много тут всяких над тайгой летает! С одной рукой – с двумя руками, с одной ноздрей – с двумя ноздрями, бывает, даже с железным хвостом и этим… проп-еллером на заднице! – проворчало названное лунгом существо.
– Ты мне тут сказки не рассказывай и словечками нижнемирскими не пугай! – всякая почтительность мгновенно исчезла из голоса Донгара. – Железо у него летает, ишь ты! Сейчас ты у меня, однако, тоже полетишь, да прямо об ствол! А ну говори быстро, куда нижняя албасы направилась! – И Донгар тряхнул чудище так, что оно закачалось у него в руке.
– Злой, злой шаман! – вздуваясь и опадая всей тушкой, завизжал лунг. – Сам черный, сам как албасы! Пролетала твоя однорукая, туда, туда полетела. – Глаза снова обежали вокруг тельца лунга, и прямо под пастью вспучился отросток, ткнувший куда-то между деревьями.
– Все-таки на город, – раздосадованно пробормотал Хакмар.
– Вот и спасибо тебе, лунг, – кивнул Донгар и скомандовал: – Дай ему сала ломоть – заслужил!
Глазенки существа засветились предвкушением.
– Хлюп! – лунг облизнулся длиннющим, большим, чем он сам, языком.
Хакмар вытащил из вьюка тряпицу с оленьим салом… и, с сомнением поглядев на лунга, наколол отрезанный кусок на кончик ножа. Клацнули зубы…
– Эрлик! – отдергивая руку с ножом, ругнулся мальчишка. На закаленной южной стали остались четко выдавленные отпечатки зубов!
Угрожающе зарычав сквозь зажатое в пасти сало, лунг извернулся… и, выкрутившись из хватки Донгара, червяком ввинтился в землю.
– А сала-то… чав-чав… сала-то духу лесному пожалел! – донеслось из-под корней перемежающееся чавканьем бормотание. – Дух шаману дорогу показал, а сала – мало! Плохой шаман, злой! Черный, черный, черный!
– Чего? Ты – ругаться? – Донгар рванул привязанную у седла шаманскую колотушку и, замахнувшись, изо всей силы огрел ею по стволу лиственницы. Дерево содрогнулось. Мальчишка пошел вокруг – с каждым трескучим ударом с лиственницы сваливался очередной ком снега.
– Плохой, говоришь! Злой, говоришь! Черный, говоришь! – размахивая колотушкой, как дровосек топором, Донгар прошелся по веткам.
– Прекрати! Ой-ей-ей! Не нада-а! – истошно завопили из-под корней. – Хороший, хороший шаман, добрый! Не бей! Добренький шаманчик, весь как есть беленький!
– Ну ты хорей-то не перегибай! – прекращая избиение, с достоинством сказал Донгар. – Я как раз Черный! – и забросил колотушку на плечо. – Духов – их надо в строгости держать, – доверительно сообщил он глядящей на него совершенно круглыми глазами Аякчан. – Даже больших духов, верхних да нижних, а уж этих, лунгов, которые местные, из Средней земли, – их и подавно, – он пренебрежительно махнул в сторону дерева. – Без человека кто духа кормить будет? Дух человека уважать должен – а шамана шибко-шибко уважать! А не лишний кусок сала клянчить! – Донгар возвысил голос, явно, чтоб его слышали под лиственницей. Из-под корней донеслось покаянное хныканье. Удовлетворенно кивнув, мальчишка взобрался в седло, и, неторопливо ступая, рогатые скакуны направились в указанном духом направлении.
И Донгар уже не видел, как из-под корней выглянул взъерошенный, весь в белых крошках сала, лунг.
– Поехали! – злобно глядя вслед всадникам, пробормотал древесный дух. – Руками меня, бедного, хватали, ругали, били – конечно, слабого лунга каждый обидеть может! Поглядим, как вы с сильным-то лунгом сладите! Езжайте, езжайте – там вас встретят! Сала пожалели… – Развернувшись, лунг уполз обратно под дерево.
Свиток 16о Почаке и его речке
– Клянусь Высоким Небом, мне это не нравится! – натянув узду, Хакмар остановил своего оленя и стал внимательно вглядываться в сплетение ветвей впереди. – Звук слышите? Будто река шумит!