– Эй, ты о чём опять задумался? – тем временем снова окликнул его варяг.
– Так, – уклончиво ответил Жуга. – О хорошем. О плохом. О том, что с нами происходит.
– И чего больше?
– Что? – не понял тот.
– Чего больше, спрашиваю? Хорошего или плохого?
Жуга вздохнул.
– Плохого больше. Мы идём в никуда. Переходим реку и сжигаем мост. Вспахиваем поле и бросаем нашу мёртвую лошадь на земле. Ума не приложу, чем всё это может кончиться.
Яльмар некоторое время размышлял на ходу, кивая головой.
– Не бери в голову, – сказал он наконец. – Это всегда так бывает, особенно под конец истории. А счастливых концов всё равно не бывает.
– Почему?
– Потому что концов не бывает вообще. Вообще ничего никогда не кончается. Кончится одна дорога, начнётся другая. А если уж идти, так вперёд. И как бы плохо ни было в пути, помни, что всегда есть тот, кому сейчас ещё хуже.
Травник фыркнул.
– Это значит только то, что есть тот, кому хуже всех!
– Ха! Если б такой был один! Кто скажет, кто знает, сколько народу открывает последние двери каждое мгновение? Вот им, наверное, на самом деле плохо.
– Но ведь и мы когда-нибудь окажемся на их месте.
– Да, – вздохнул варяг. – Ты прав, зашиби меня Мьёльнир, тысячу раз прав. Но тогда ты точно можешь быть уверен, что хуже уже не будет!
Оба переглянулись, не выдержали и расхохотались.
Желтоватый отблеск медленно приближался, и наконец в темноте проступили очертания приземистого, распластанного по земле строения. Это была небольшая, если не сказать – маленькая хибара, притулившаяся в ложбине меж трёх невысоких холмов. Стены её были сложены из камня и корявых брёвен плавника, утеплённого снаружи толстыми пластами дёрна. Из отверстия в крыше вился дым, тотчас уносимый ветром. Жуге в который раз за эти двое суток подумалось, что она слишком мала для восьми человек… Или девяти.
А точней сказать – для пяти человек, дракона, эльфа и двух гномов.
И думалось там действительно плохо.
Минуло две недели с той поры, как причалили к исландским берегам, найдя приют в скалистой бухте Эскифьордюр. Жуга, как ни пытался, не смог это выговорить. А норвежцы невозмутимо сыпали названиями, рассуждая, где в это время года удобнее встать, и вскоре у травника голова пошла кругом от всех этих «Сейдисфьордюр», «Нескейпстадюр», «Кнаппаведлир», «Рейвархёбн» и «Брюнхоульскиркья». В итоге мореходы приютились в большом доме на ферме у очередного Яльмарова родича по имени Сакнус. Это был ещё не старый жилистый мужчина, носатый, рукастый, долговязый как весло и совершенно не похожий на Яльмара, но встретивший его весьма радушно. Дерево удалось сбыть исключительно удачно – как нарочно, два-три окрестных фермера вовремя не подсуетились летом с починкой жилья и теперь устроили свалку, перебивая друг у друга подвернувшийся товар. Часть брёвен с удовольствием приобрёл Сакнус, а ещё часть Яльмар придержал на всякий случай. По поводу удачных сделок было сварено и выпито много пива, спето много песен и принесена в жертву Тору старая тощая лошадь. В итоге Жуга не сразу раскачал варяга на поиски. К тому же, все расспросы о таинственном Драконовом Ключе не дали ничего, и лишь на шестой день кого-то из домашних Сакнуса вдруг осенило, что это может быть большой горячий гейзер, который бьёт, не замерзая, на плато Хейкадалюр. Далее выяснилось, что гейзеров там множество, но лишь один, самый большой, так и называется – «Гейсир».
Теперь Жуга и Тил были совершенно уверены, что речь в предсказании канатоходца шла именно о нём. Дело было за малым – отправиться в путь. Но тут, как назло, к концу недели мореходов внезапно подкосили кашель и простуда. Слегли почти все. Телли и обоих гномов болезнь не тронула, но из экипажа кнорра на ногах остались только Яльмар, Хансен и сам травник. Жуга ходил по дому мрачный, грыз чеснок, поил больных отваром трав и разведённым уксусом, но помогало это мало. Излечились только Хельг и, как ни странно, Вильям. А ещё через день Тил, не менее угрюмый, чем сам травник, сообщил ему, что шкура у дракона стала роговеть в тепле ещё быстрее и почти совсем заскорузла. Так Рик мог и вовсе никогда не полететь.
Поразмыслив, Телли и Жуга решили более не медлить и выходить в поход на днях. О том, чтобы взять кнорр, и речи не было, добираться решили по суше. Яльмар заявил, что они оба наверняка сумасшедшие, и тотчас вызвался идти с ними, поскольку им требуется постоянный присмотр. Спорить с ним никто не стал, и все трое стали собираться в дорогу. Оба гнома с Хансеном в придачу тоже не захотели оставаться. Жуга не стал их отговаривать – их помощь могла пригодиться. Последним к походу в качестве проводника присоединился младший сын фермера – четырнадцатилетний любознательный мальчишка по имени Арне. Парень напросился сам, отец его сперва артачился, но после, заручившись словом Яльмара, махнул рукой и согласился. Видимо, к подобным чудачествам сына он давно привык.
– Всё равно дома не усидит, – сказал он. – Потом, надо же ему когда-нибудь взрослеть!
Именно тогда он и принёс в жертву Тору ту лошадь, и через день отрядец вышел в путь. Сакнус неожиданно расщедрился и дал им с собой в дорогу пару низкорослых вьючных лошадок мышастой масти с белой гривой, смирных и, как показали следующие дни, очень выносливых.
– Сакнус – годи [77], – пояснил Яльмар, – Человек Закона. Его слова имеют вес на тинге [78]. Здесь ему привыкли доверять.
Яльмар первый обнаружил, что за ними увязался кто-то ещё. Ни слова никому не говоря, на второй день варяг намеренно отстал, притаился за скалой и вскоре выволок к костру упирающегося барда. Возвращаться Вильям отказался наотрез, тем более что и провизию пришлось бы разделить. Разгорелся спор: брать Вильяма с собой или прогнать, в итоге травник плюнул и махнул на всё рукой. Так путешественников стало восемь, если не считать Рика.
А ещё через два дня их накрыл шторм. Ураганный ветер сбивал с ног, холод не давал дышать, и даже гномы не смогли разжечь огонь, чтобы просушить отсыревшую одежду и обувь. Лошади устали. Рик стал совсем вялым, безразлично плёлся позади и тормозил всю группу. Они вряд ли смогли бы выбраться, если б не их проводник: именно Арне сумел отыскать среди холмов бесформенную каменную хижину, которая служила окрестным жителям охотничьим домиком. Такие строения – здесь из называли «boër» – путешественникам попадались и раньше, но эта неказистая хибара, почти землянка, с маленьким загоном для скота, пришлась особенно кстати. Протёкшую крышу подлатали, навалив на неё пластинок битого сланца, а вскоре разожгли очаг и, наконец, впервые за два дня по-настоящему согрелись.
Шторм бушевал уже два дня, и неизвестно было, когда непогода кончится. Жуга вздохнул, нагнулся и вслед за Яльмаром пролез в дымное нутро натопленной избушки.
Внутри было невероятно душно, зато тепло. Посередине маленького помещения потрескивал огонь, над выложенным глиной очагом лениво булькал котелок. Всю хижину заполнили запахи гороха, пшёнки и промокших шкур.
– Ноги сырые, голова сырая, – пробурчал Вильям, с неудовольствием разглядывая травника. – Какого чёрта ты там шлялся столько времени?
Жуга ничего не ответил.
Бард с Хансеном расположились у окна, затянутого тонким промасленным пергаментом. В двух местах он продрался, отогнувшиеся уголки легонько трепетали на ветру. Натерпевшиеся от холода путники сначала порывались их зашить, но Арне их отговорил: дырочки, как выяснилось, были сделаны нарочно, чтоб сочился свежий воздух. Вильям еле слышно пощипывал струны лютни, Хансен дремал, привалившись к бугристой стене. Дракон загромоздил собой весь дальний угол и хорошо хоть вылезать оттуда не стремился. Остальные разлеглись кто где, подложив под рёбра одеяла и охапки старого сухого дёрна, в изобилии наваленного в хижине. Гномы спорили на своём гортанном языке, негромко, но с жаром – Жуга успел увидеть, как Орге сделал странный жест, будто указывал одновременно на землю и на небо, потом плюнул в костёр и умолк, отвернувшись и нахохлившись, словно большой неряшливый воробей. Из груды одеял сердито поблёскивали его маленькие выцветшие глазки. Завидев травника, все с облегчением задвигались и помаленьку сгрудились вокруг котла, а когда с едой было покончено, стали располагаться ко сну.
В хижине был маленький светильник, слепленный из глины, но всё масло из него путешественники выжгли ещё в первый день, когда пытались развести костёр. Жуга подбросил дров в огонь и смерил взглядом кучу сложенного рядом плавника. Нахмурился. Запас топлива не внушал опасений, но под утро могло похолодать. К тому же, ветер сегодня был особенно силён. Жуга помедлил и потянул с потолочной перекладины меховую куртку.
– Ты куда? – вскинулся Хансен. – Не нагулялся, что ли?
– Пойду дров пособираю, – сказал Жуга. – Ну как до утра не хватит?
– Не надо, – Арне помотал головой. Все посмотрели на него. – Хватит с нас той сырости, которую вы принесли. Всё равно под утро выйдем в путь. Соберём дров для тех, кто будет ночевать здесь после нас, и сразу пойдём.
– Под утро? В путь? – воскликнул бард. – В такую бурю? Ты с ума сошёл!
– Ветер утихнет.
Вильям с сомнением поскрёб в отросшей бороде. Поймал блоху, поморщился и щёлкнул ею меж ногтей. Потряс рукой.
– Что-то верится с трудом, – сказал он. – Уж больно завывает. Откуда знаешь?
– Нам ещё долго идти? – перебил его Жуга. – Где он, этот Гейзер?
Мальчишка перевёл взгляд на травника.
– День, – он помедлил. – Может, два. Ветер утихнет. Если присматривать за костром, до утра дров хватит.
– Я присмотрю, – сказал Ашедук.
Усталость брала своё. Жуга кивнул, повесил куртку обратно и заёрзал, раскладывая на полу мозаику пружинящих пластов сухой травы, стараясь, чтоб комья глины не так сильно впивались в бока. Стянул с ног меховые сапоги, подложил под голову свой мешок, закутался в одеяло и закрыл глаза. Если гном брался поддерживать огонь, за костёр можно было быть спокойным.