Начиная писать роман, я не думал о том, как я его назову. Название «Осенний Лис» пришло само собой, и прочитав первые несколько рассказов, прямо скажем, трудно понять, что к чему. Ничего не поделаешь, прошу пока поверить мне на слово – смысл в этом названии есть, хотя и не до конца понятен даже мне самому (тем интереснее).
Чем дальше я заходил в своём творчестве, тем всё более странные вещи откалывало моё подсознание. Так, например, я до сих пор не могу понять не только откуда взялось это имя – Жуга, но и каким образом он умудрился стать главным героем. Вообще, им должен был стать Реслав, но история Гаммельнского крысолова, давно меня интересовавшая, положила начало дальнейшим приключениям именно Жуги, а далее пошло по нарастающей. Кстати, изначально я понятия не имел, что есть и для чего служат его браслет и камень. Всё толкование пришло потом само собой, будто так и было задумано, мне порой слегка не по себе становилось. К слову говоря, наименование племени Жуги («волохи») я придумал сам, клянусь. Вообразите же, каково было моё удивление, когда рассказу этак к пятому я вычитал не то в БСЭ, не то в Брокгаузе, что такой народ действительно существовал, и не где-нибудь, а в Трансильванских Альпах, а до них там жили… кельты.
Определённо, мир, в котором живут и действуют герои моего романа, во многом исторически неточен, и прошу меня за это не бить. Да, я знаю, что викинги и ганзейцы редко встречались, возможно, не встречались вовсе, что галицизм «вы» появился в германских диалектах гораздо позже (равно как и кожаные кресла в Германии), что реальный граф Дракула – Владислав Цепеш жил в более позднее время, табак ещё не был в широком употреблении, а магазинных арбалетов было штук десять на всю средневековую Европу. Таких несоответствий в романе множество. Не спешите набивать сорок бочек арестантов – я всего лишь создавал мир, где всё немного не так, как на Земле. В конце концов, ведь и волшебство там не такое, как у нас.
Я благодарен польскому писателю Анджею Сапковскому за ведьмака Геральта и надеюсь, он (Сапковский) простит, что я воспользовался готовым образом его героя в одном из рассказов (во всяком случае, в личном разговоре, в Москве на РосКоне, он против этого не возражал). Ведьмак в «Робком десятке» так походил на Геральта, что меня всё равно попеняли бы столь явным сходством. Я мучился этой проблемой до тех пор, пока вдруг не понял, что это и есть Геральт, и всё сразу стало на свои места.
Большинство наговоров, рифм и стихов написал я сам. Стихотворение «Три слепых мышонка» взято мною из «Сказок матушки Гусыни». Ни один из существующих его переводов меня не устроил, и в тексте приведён мой собственный вариант. Смею думать, он наиболее соответствует оригиналу как по форме, так и по содержанию. Я благодарен также Дмитрию Ревякину за его «Колесо», Михаилу Борзыкину за стихи из песни «Шествие рыб», Егору Летову – за песни, мысли и многое другое в «Законе…», Вячеславу Бутусову и Илье Кормильцеву за песни «Последний человек на Земле», «Как падший ангел» и «Белые волки», фрагменты из которых я использовал в рассказе «Башня ветров», и Владимиру Высоцкому, чей «Парус» пронизывает весь этот рассказ (если вы нашли его, честь вам и хвала, если нет – поищите. Может быть, я несколько излишне самоуверен, но порою мне казалось, что эта песня была им написана лишь для того, чтобы я впоследствии мог написать свою «Башню…»). И да простит меня Грин за Ассоль.
Ещё мне хочется поблагодарить: Тима Аппензеллера за его книгу о гномах, безумного мечтателя Эдгара По, Ангела Каралийчева – за старинную болгарскую байку про двух братьев и медведя, Святослава Логинова – за статью о средневековой фармации, а также авторов стихов про паука и про мышку с сыром – стихи эти я прочитал в раннем детстве в журнале «Весёлые картинки» и теперь уже не помню ни фамилии авторов, ни номера журнала, ни даже года, когда это произошло.
Я не пытался создавать в своих произведениях какой-то особый мир, он создавался сам. Здесь всё правда, до последнего слова, ибо придумать можно было и поинтереснее. И я не виноват, что где-то там идёт к своей далёкой и непонятной цели рыжий ведун со странным именем Жуга, чья жизнь так тесно переплелась с моей; идёт туда, где ночи напролёт танцуют рыжие лисы осени, и над ними та же Луна, где оставил свои следы человек в год, когда я родился. И пока он так идёт, рассказы эти будут появляться.
Это всё, что я могу сказать. Надеюсь, это не конец, и потому…
До встречи.
Искренне ваш
Дмитрий СКИРЮК
Дмитрий СкирюкДраконовы сны. Книга 2-я
© Скирюк Д. И., 2019
© Оформление. «Издательство «Эксмо», 2019
Город на холме
«Это происходит само по себе, и я не знаю почему – судьба».
Белый город плыл в туманном море, словно призрачный огромный сказочный корабль, белый остров в океане снов. Стены, угловые башни, черепица крыш, флажки и флюгера на острых шпилях розовели в лучах ещё не видимого солнца. Было тихо и прохладно. Город спал.
Путник, взгляду которого открылась эта картина, остановился на вершине холма, поправил мешок за плечами и долго стоял, задумчиво жуя травинку и глядя, как всплывают из туманного небытия белёсый камень стен и зеркальная гладь реки. За дальними башнями крестили небо верхушки корабельных мачт.
– Почему бы и нет? – проговорил странник и взъерошил волосы рукой.
Тишина была такая, что скрип несмазанных колёс прозвучал едва ли не кощунственно. Странник опустил взгляд – проступившие сквозь туман очертания телеги были неясными, но вполне различимыми. Левое заднее колесо её вихлялось восьмёркой, производя этот самый колодезный скрип. Возница клевал носом, соответственно и лошадь не спешила. Телега была пуста – крестьянин, продавший товар, налегке возвращался домой.
– Почтенный, – окликнул его странник, – а, почтенный!
Возница вскинулся спросонья, машинально пощупал, на месте ли кошель, и насторожённо покосился на незнакомца. Огляделся по сторонам. Туман был густ, но людей поблизости не было, и спрятаться им было негде. На разбойника парень не походил. Да и разве станет разбойник кого-нибудь почтенным величать? В глубине души крестьянин был польщён – почтенным его называли нечасто.
Он придержал коня.
– Ну, чего? – мотнул бородой. – Чего надыть-то?
В глазах его клубилась сизая похмельная муть.
– Путь добрый, – кивнул странник. – Как называется этот город?
– Энтот? – обернулся возчик, словно городов там было несколько. – Лисс.
– Как?! – странник вскинул голову. Соломинка слетела с его губ. – Как, ты сказал?
Крестьянин аж подпрыгнул. Лошадь дёрнулась и заплясала, звякая сбруей.
– Тпр-ру-у! – он потянул за вожжи. – Чё орёшь-то? Бешеный… Лисс, я сказал! Стало быть, Лисс он и прозывается… Ну-ка, дай проехать.
Путник молча отступил на обочину, и телега покатилась дальше, подпрыгивая на камнях и безбожно скрипя. Проводив её взглядом, странник снова повернулся к городу. Как раз в этот момент край солнечного диска показался над лесом. Белый город на далёком холме мгновенно окрасился розовым. Туман распался на клочки, осел в траву, исчез.
Странник прищурился, потёр небритый подбородок, присел и сорвал свежую былинку. Усмехнулся своим мыслям.
– Лисс, значит… В самом деле, – пробормотал он, не то повторяя свой вопрос, не то отвечая на него, – почему бы не здесь?
Уж и гадюка
«Завишу ли я от чешуи змеи, от крыла кузнечика?»
– Пустите! Ай!!!
Зажатое меж узловатых пальцев стражника ребячье ухо закрутилось в винт и даже, кажется, немного хрустнуло. Телли взвыл и завертелся, словно уж под сапогом.
– Пусти, зараза! Больно же…
– А с’час ещё больнее будет! – рявкнул на это стражник и обернулся на шум: – Сорока, мать твою! Где ты там?! Хватай паскуду!
Что-то рухнуло с телеги, брызгами взлетели черепки разбитого горшка, завизжала баба на возу, добавляя шуму в общий переполох. Ближайшая к воротам лошадь заржала, взвилась на дыбы, ударила копытами, взметая пыль. Дышло телеги лопнуло с громким треском, возчик отчаянно выругался и бросился вперёд, хватая поводья. Не ухватил, упал и вдруг попятился на четвереньках, раскорякой, разинув рот и выпучив глаза.
– Матерь Божья! – взвизгнул он, вскочил и бросился бежать.
Из-под повозки выскользнуло что-то маленькое и зелёное и вприпрыжку понеслось к воротам. Следом, растопырив руки и нелепо приседая, бежал Сорока – коренастый кривоногий бородач лет тридцати пяти, с огромным красным носом, загнутым крючком. Случайный прохожий шарахнулся прочь и спешно прижался к стене. И было отчего!
Сорока гнал дракона.
Точнее, не дракона, а дракончика. Тот был зелёный, желтопузый, трёх с небольшим локтей длины от носа до хвоста и походил бы на большую ящерицу, когда б не маленькие крылья на спине, которые, впрочем, больше мешали ему, чем помогали.
– Закрывай! Клаас, закрывай! Ах, чтоб тебя!..
У самых ворот тварь притормозила, развернулась и галопом припустила вдоль телег, расшвыривая песок и конские яблоки. Сорока поскользнулся и шлёпнулся в пыль.
– Чего ты возишься?!
– Да не поймать никак! – пропыхтел Сорока, вставая и отряхиваясь. – Уж больно вёрткий, зараза…
– Ульриха позови, чтоб тебя…
– Не троньте его! Рик, беги… ой-ёй!
Боль была ужасной. Телли стиснул зубы и проклял час, в который он решил довести двух стражников до белого каления, увлёкся и пропустил момент, когда Рик, вторую неделю сидевший не жрамши, упёр из караулки баранью ногу, чуть не схлопотал алебардой по башке, выронил добычу и пустился наутёк, сея панику среди крестьян и возчиков. Телли бросился на помощь… и сам увяз.
По самые уши.
А с ухом и впрямь дело было худо – пальцы стражника напоминали твёрдостью олений рог. Телли уже и не пытался протестовать, лишь вяло трепыхался и повизгивал.