Старичок немилосердно картавил, говорил с каким-то нездешним акцентом и вдобавок, распалившись, так энергично жестикулировал, что Ялка испугалась этого внезапного напора. Но вскоре он утих так же внезапно, как завёлся, и оглядел посетителей, будто ожидал, что с ним сейчас заспорят. Только спорить с ним никто не стал. Старик облокотился на стойку и участливо подался к девушке.
– Итак, чего бы вы хотели, а, сударыня?
Ялка вновь смутилась. Ей почему-то стало неловко не то что спрашивать про травника, но даже просто просить убежища в этом непонятном трактире с его крикливым хозяином и молчаливыми посетителями, но в это время паренёк за столиком хихикнул.
– Не обращай внимания, – сказал он ей, – наш Вольдемар всегда такой. То одно придумает, то другое. Только шуму от него больше, чем дел. Занимался бы лучше тем, что умеет – содержал трактир да денежки считал. Глубокий эконом. Я верно говорю?
Он огляделся. «Таракан» в ответ неторопливо пыхнул трубкой, выпустил густой клуб дыма и усмехнулся в усы. Ялке показалось, что к его словам здесь обязательно прислушаются. Так оно и вышло.
– Нет, ну почему же, – произнёс он с расстановкой. – Нельзя сказать, что вся борьба была впустую. Жить стало лучше. Жить стало веселей.
Все почему-то вновь притихли, даже парень не нашёл, что сказать, и уткнулся носом в кружку. Ялка не переносила запаха табака и потому невольно напряглась, задерживая дыхание, но усач курил табак какой-то южный, мягкий, сладкий и, должно быть, баснословно дорогой. Ялка ещё помедлила и таки решилась.
– Мне очень неловко, – начала она, теребя в руках платок, – но я шла весь день. Мне бы переночевать и что-нибудь поесть. У вас есть… что-нибудь?
– Странный вопрос, – вскинулся старик за стойкой и опять прищурился на девушку. – Конечно, есть. Но не бесплатно. От каждого – по его силам, каждому – согласно оплате. А вот комнат нет. Могу вам предложить свою, но это обойдётся дороже. Так как? А?
– Я подумаю, – осторожно сказала та. – А как насчёт поесть?
– Грибы, лепёшки, рыба, каша из перловки. Это из дешёвого. Кстати говоря, грибы сегодня чертовски хороши. Моя жена недавно разузнала, как из них готовить замечательное блюдо под названием «Нинель». Не доводилось пробовать? Всенепременнейше рекомендую.
Звучало соблазнительно.
– Грибы, – решила Ялка, – и пива.
Старичок кивнул, о чём-то переговорил с хозяйкой – слегка оплывшей крупной женщиной с пристальным совиным взглядом, и вскоре перед Ялкой появилось дымящееся глиняное блюдо и наполненная кружка. Она ушла и села в стороне. Громадный котище, тоже почему-то одноглазый, как тогдашняя собака, со шрамом во всю морду, подошёл, потёрся ей об ноги и неторопливо удалился. Ялка с облегчением вздохнула: пожелай тот что-нибудь стащить с тарелки, она бы не посмела отогнать – глядел котяра истинным бандитом.
Четыре парня в уголке негромко обсуждали что-то, потягивали пиво и время от времени беспричинно смеялись. Как показалось Ялке, белокурый парень, тот, что ростом на голову превосходил своих приятелей, поглядывал на неё с неприкрытым интересом. Два других, казалось, были целиком поглощены игрой в триктрак – по исцарапанной доске постукивали кости и шагали шашки. Четвёртый наблюдал игру. Девушка разломила лепёшку, отхлебнула пива и принялась жевать, исподтишка косясь на стол в углу, откуда слышались обрывки разговора.
Трактирщик не соврал – грибы его жена готовила великолепно.
«…Красивая девчонка…» – долетело до неё. Ялка засмущалась и заёрзала, подобрала под лавку ноги в деревянных башмаках, с которых натекло уже порядочно воды, и оправила юбку. Чихнула, спряталась в платок и подняла взгляд, лишь когда тёмный силуэт заслонил свет фонаря.
– Привет, – поздоровался тот самый белобрысый парень, глядя девушке в глаза.
Стоял он уже рядом.
– Привет…
– Я сяду?
Ялка не ответила. Парнишка счел молчание за знак согласия и опустился рядом с нею на скамью. У него было приятное, открытое лицо и светло-карие глаза, которые смотрели прямо и задорно, без обычного для парня его возраста похотливого интереса. Единственное, что настораживало, это то, как он уверенно подсел за стол. Ялка вновь смутилась и потупилась.
Для неё всегда было тайной за семью печатями, как парни для себя решают, подходить к девчонке или нет. И вообще, чем они руководствуются. Красотой? Но Ялка знала множество примеров, когда красивая с её точки зрения девчонка долго оставалась в одиночестве, и парни ею словно бы пренебрегали. И в то же время так бывало, что иная криворотая дурнушка не знала отбою от кавалеров и перебирала их, как рыбу на базаре. Ну так и чем тогда? Умом? Характером? Но и немало было случаев, когда красивая, покладистая, добрая никому задаром не была нужна, а записная стерва, отгуляв своё, выскакивала замуж и вертела мужем всю оставшуюся жизнь, как дышлом – как хотела и куда хотела, а тот её безропотно сносил.
Сама она ни за что бы не решилась подойти и давно уже смирилась с тем, что навсегда останется одна. Да, впрочем, и потребности общаться с кем-нибудь последние три года Ялка не испытывала. Ей были противны большинство парней, противны глубоко – своею наглостью, нахальством и уверенностью в том, что они правы и что в отношении девчонок им всегда и всё дозволено. Справедливости ради следовало бы добавить, что противны были ей и женщины – своим кокетством, пустозвонством и уверенностью в том, что все мужчины – дураки, но это к делу не относилось.
А этот парень почему-то ей понравился, и она ничего не могла с собой поделать.
«Красив, зараза, – подумала она и со стыдом ощутила, как теплеет в низу живота. – Ой, красив… Да что ж это со мной?»
– Меня звать Михелькин, – объявил парень. – Но можно просто – Михель. А тебя?
– Я Ялка. Ты здешний, да?
– Ага. Ты к нам садись, мы не обидим. Э, да ты дрожишь вся. Что ты пьёшь там? Пиво? Ты рехнулась. Погоди, не пей, я грогу закажу. Хочешь?
Ялка помотала головой, но Михель уже прищёлкнул пальцами и обернулся к Вольдемару.
– Эй, старик! Налей горячего девчонке. Не видишь – вся озябла.
– А кто расплачиваться будет? – вопросительно нахмурились за стойкой.
– Сочтёмся.
С этими словами Михель передвинулся к ней ближе, даже попытался приобнять, но Ялка отстранилась. Повторять свою попытку он не стал. Тем временем трактирщик нацедил горячего питья, принёс и молча поставил кружку перед Ялкой. Так же молча удалился, словно оскорблённый в лучших чувствах. Михель заметил его взгляд и Ялкино смущение и добродушно рассмеялся.
– Не обращай внимания, – сказал он ей, – а то он тебя насмерть заболтает. У Вольдемара давняя мечта стать старостой деревни. Спит и видит, как бы Клааса столкнуть с насеста. То прямо тут копает под него, народец подбивает, а то эшевену[100] доносы пишет. Даже в город ездил. Правда, всё впустую – мы за Клааса горой, мужик что надо. А этот неизвестно ещё, чего натворит.
Грог был напитком мореходов и для девушки, пожалуй, оказался слишком крепок, не говоря уж о цене. Изобретение матросов из Британии, где сырость и туман были постоянными спутниками, он лишь совсем недавно добрался до благословенной Фландрии и здесь распространился повсеместно, дорогой, как всякое лекарство. А поскольку Ялка никак не решалась, Михель сам отхлебнул из кружки и поёжился от удовольствия.
– А-ах! Крепка, зараза… Но ты выпей, я своё ещё сегодня нагоню, а может, хватит мне уже. А ты, пожалуй, глотни, согреешься. Откуда ты?
Ялка обхватила кружку красными от холода ладонями. От нагревшихся стенок сочилось мягкое тепло. Кружка была большая, английского олова, и грога в ней, казалось, было мало – где-то треть. На деле Ялка знала, что это было даже слишком для неё.
– Я… – начала она и вновь чихнула так, что зазвенели стёкла. Покосилась виновато и утёрла нос платком.
Замолчала.
Чих неожиданно помог ей оправдать молчание. А как сказать? «Издалека»? Но Фландрия мала – всю из конца в конец проедешь за неделю… если повезёт, конечно. Наверное, она одна такая дура, что ходит кругами и ищет незнамо кого. Называть свою деревню Ялке тоже не хотелось, равно как не хотелось, чтоб её считали бродяжкой. И память услужливо и очень кстати подсунула совет тётушки Минни.
– Я иду на богомолье.
– А, – кивнул Михель понимающе. – А…
– В аббатство Эйкен, – тотчас закончила она, опережая вопросы, и Михель снова закивал. Вопросов не последовало, Ялка успокоилась и наконец решилась отхлебнуть. Грог был крепок и горяч, у девушки мгновенно выступили слёзы и, как выражалась тётушка Катлина, «прохудился нос». Она опять схватилась за платок, а когда проморгалась, полумрак корчмы стал казаться ей намного мягче и уютнее. Трактирщик закончил протирать посуду и теперь сосредоточенно записывал что-то карандашом в огромнейший гроссбух.
– А что, это и вправду он добился, чтобы фонари на улицах поставили?
– Ага, – фыркнул Михель, – добился. И поставили. По праздникам их даже зажигают.
– По праздникам? А так?
– А так – накладно чересчур. Из своего кармана, что ли, ворвань покупать?
– Тогда зачем они?
– Пускай стоят, – махнул рукою тот. – Опять же, польза есть какая-никакая: хоть есть при случае куда разбойников повесить.
Ялке почему-то расхотелось есть.
Тем временем три друга Михеля решительно, но как-то незаметно перекочевали к ним за стол.
– Знакомься, – Михелькин покивал на них, смешно вытягивая шею и указывая на каждого по очереди подбородком. – Это Герхард, это Ганс, а это Мартин. Это Ялка, она идёт на богомолье.
– На богомолье? Странно, – усмехнулся тот, которого назвали Гансом. – На богомолье ходят сотнями, в сезон, когда тепло, а не сейчас, в дожди и слякоть… Ты чего, отстала, что ли, от своих?
– Я… Нет, я просто так. Одна.
– Без подруг?
– Ну да. Чтоб быть поближе к богу.
Три приятеля переглянулись.
– Ну а что, – сказал один, задумчиво скребя в затылке, – зачем ей кто-то ещё?