– Значит, угадал, – задумчиво проговорил Жуга. Побарабанил пальцами по столу, прошёлся пятернёй по волосам. – Да… Ну и времена настали…
Жуга не двигался, остался сидеть как сидел, спокойный, словно и не он только что сказал такое, от чего другой бы схватился за топор. Или за меч. «Это смотря какой человек», – опять невпопад подумал Золтан. Если травник так насобачился работать колдовством, что к его жилищу без его же помощи не подойдёшь, ему и меч без надобности. Бровью поведёт – сожжёт на месте.
Он ещё раз глянул травнику в глаза и понял: не сожжёт.
И про себя он тоже понял: не убью.
По крайней мере, не сейчас.
– Говорить будем, – сказал Жуга. Мотнул кудлатой головой, осклабился и встал из-за стола. Взглянул на Хагга сверху вниз и коротко закончил:
– Долго говорить.
Внезапно из-за двери раздался женский визг такой убойной силы, что Жуга присел и принял боевую стойку. Плеснула вода, что-то грохнуло и зазвенело, пар зашипел на каменке. Собеседники переглянулись: «Ошпарилась?», «Не похоже…», и наперегонки метнулись к двери.
Травник первый ухватился за дверную ручку, толкнул, одним ударом выломал притвор и еле успел пригнуться: девка встретила их новым визгом и водопадом горячей воды.
– Стой, дура, стой! А, ч-чёрт!..
Почти всё досталось Золтану. Он на мгновение ослеп, сделал несколько шагов назад, ударился о стол и замер там, отфыркиваясь, как тюлень. Протёр глаза, схватил нож и встал наизготовку, но в комнате было тихо. Жуга успел перехватить девчонку на пороге, и та теперь тряслась, прижавшись к травнику, и прятала лицо. В суматохе Хагг не сразу осознал, что девка выскочила в комнату в чём мама родила.
Ну, разве что ещё вся в мыле.
– Что стряслось? – спросил Хагг, насторожённо разглядывая сумрак за её спиной.
Травник посмотрел на девушку и взглядом повторил его вопрос.
– Там… – Девчонку передёрнуло. – Там под лавкой… змея!
Жуга шумно выдохнул. Провёл рукой по её мокрым волосам, мягко отстранился и шагнул к кровати. Сдёрнул одеяло, набросил девушке на плечи, запахнул и усадил её на лавку. Присел, как перед маленьким ребёнком, отвёл волосы с её лица и заглянул в глаза.
– Сейчас зима, Кукушка, – мягко сказал он и повторил по складам: – Зи-ма. Понимаешь? Все змеи спят. Если не веришь, я потом найду и покажу тебе пару штук, но здесь их нет.
– Но яв… яв…
– Успокойся.
– Я в-видела там, п-п… под лавкой…
– Всё хорошо, – с нажимом повторил Жуга. – Всё хорошо, Кукушка. Успокойся. – Он протянул ей полотенце. – Оботрись.
Ялка быстро закивала, помаленьку приходя в себя. Стрельнула в Золтана глазами, залилась багрянцем и стыдливо запахнула одеяло. Пока она стояла безо всего, Золтан, несмотря на суматоху, разглядел её во всех подробностях. Девчонка была далеко не уродина, ладненькая, не впечатляла формами, но и не была из тех, которых за глаза с усмешкой называют «плоскодонками». Как говорится, всё было при ней.
Все два дня, пока Золтан был в гостях на старом руднике, Жуга держался замкнуто и неестественно спокойно, был неразговорчив и напоминал свой дом – полупустой, необжитой и неказистый, но крепкий и закрытый изнутри на все засовы. Золтан пару раз попытался вывести его из себя. Испытанный способ: Жуга, каким Золтан знал его прежде, непременно бы вспылил, а там, глядишь, и прояснилось чего. Но этот, нынешний, как вышел из себя, так и вошёл. Нипочём не догадаешься, что у него на сердце да на уме. Душа как зашнурованный башмак.
И дёгтем смазан.
Не скрипит.
Только при общении с девчонкой травник позволял себе чуток расслабиться, и тогда сквозь маску напускного безразличия проглядывал прежний, давно знакомый Золтану Жуга – порывистый, как западный ветер, вспыльчивый, но вместе с тем ранимый, чуткий и немного бесшабашный. Однако любовью здесь не пахло. Уж в чём в чём, а в этом Золтан был уверен. Девчонка, хоть и говорила искренне, чуток врала, держалась тревожно, но без женских штучек. Не друг и не подруга. И в дочери приёмные она как будто не набивалась. Почему Жуга так с нею возится, оставалось загадкой. И всё, вроде, ладно, но на самой границе восприятия звенели, бились маленькие колокольчики тревоги.
Зачем она пришла сюда?
Меж тем травник встал, расправил плечи, подошёл к порогу злополучной банной комнаты и наклонился, ухватившись за дверной косяк. Золтан про себя отметил, что травник даже сейчас стоял так, чтобы видеть сразу обе двери, и ни разу не повернулся спиной ни к одной из них. Он вгляделся в темноту под лавками, с минуту что-то разглядывал, потом переменился в лице. На скулах его заходили желваки.
– М-мать… – сквозь зубы выругался он, порывисто шагнул во тьму и с грохотом захлопнул за собой расшатанную дверь.
В последний миг Золтану показалось, что Жуга засучивает рукава.
– Что ты знаешь о нём, девочка? – спросил негромко Хагг, когда за травником закрылась дверь. – Что знаешь ты об этом человеке?
Девчонка вздрогнула, посмотрела на дверь, потом на Золтана, потупилась, куснула губы и вдруг блеснула глазами из-под завесы мокрой чёлки. Выпрямилась (тот ещё характер…) и с вызовом вскинула голову.
– Ничего, – сказала она.
День катился к вечеру, такому же неприглядному и серому, каким был он сам. Не осень, не зима, а так, не разбери-поймёшь. Вроде и снег лежит, и лужи подо льдом, и в то же время только ступишь – под ногою камни, глина, жухлая трава, всё проседает, липнет на ноги… Беломордый ослик отца Себастьяна плёлся мерным шагом; погонять его было себе дороже – он вполне мог заартачиться и встать. Вровень с ним шла лошадь Киппера, следом месили дорожную грязь пятеро солдат. Усталость брала своё, уже никто никуда не спешил. Дождь собирался весь день, но так и не собрался, к ночи похолодало, но и до снега дело не дошло. Дорога вяло выписывала петли меж холмов и перелесков, словно неразборчивая длинная строка из мемуаров великана. Бесконечные каналы, мостики и озерца успели всем осточертеть, солдаты не ворчали только потому, что по всем приметам постоялый двор был уже где-то поблизости. Всякий раз, поднимаясь на очередной пологий холм, маленький отряд различал в вечернем небе жиденькие столбики дымков: деревня.
Так оно и оказалось.
Корчма сыскалась быстро – покосившаяся тёмная пирамидальная хоромина с серпом и молотком на вывеске. Была она почти без посетителей, лишь один высокий бледный паренёк сидел у камина, потягивал вино и морщился после каждого глотка. Хозяин, углядевши, кто пожаловал на огонёк, засуетился, вышел встретить лично, отослал дворового мальчишку присмотреть за осликом и лошадью, принял заказ у святого отца-инквизитора и быстренько тишком улепетнул на кухню. Солдатам и господину десятнику без напоминаний выставили пива – двойного «Петермана», дюжину. С понятием был местный корчмарь, даром что сам маленький, зато голова – не сразу шапку подберёшь. Мигом распознал, зачем святой отец с солдатами куда-то путешествует. Такие времена: не угодишь – считай пропал.
Солдаты, однако, восторга не выказали, более того – поморщились, но пиво разобрали. Истомившийся Родригес улучил момент, когда щупленький baes[116] в очередной раз пробегал мимо стола, и ухватил его за рукав.
– Слышь, уважаемый, – коверкая слова, заговорил он по-фламандски. – Найдётся у тебя в погребе бутылочка хорошего винца?
– Вина? – прищурился тот. – Как же, как же! Красного, белого? Розового?
– Красного. Как у него, – он указал на одинокого посетителя корчмы.
– Сейчас велю достать, – кивнул корчмарь и вознамерился бежать.
– Э, э, – попридержал его солдат. Прищёлкнул пальцами. – Быть может, у тебя и оливки найдутся?
– Оливки? А как же! Есть. Желаете?
– Caramba! – вскинулся Родригес; его навощённые, торчащие кверху усы плотоядно задвигались. – Желаю ли я?! А для чего, по-твоему, я спрашиваю? Тащи скорее, да смотри про остальную жратву не забудь!
– Не извольте беспокоиться.
– Однако, – хмыкнул испанец, глядя ему вслед, – если так пойдёт и дальше, эта таверна будет первой, которая мне здесь понравится. Ну и ладно. Санчо, сдавай.
За окном смеркалось. В камин подбросили угля, помещение постепенно наполнялось теплом. Парень с вином переместился от камина в уголок и оттуда с мрачным видом поглядывал на испанцев.
Стол заполнялся как по волшебству. Вино, оливки, сыр само собой, два каплуна, зажаренных на вертеле, грибы, сосиски и яичница, тушёная баранина с бобами и большое блюдо с маслеными лепёшками. Корчмарь, похоже, опустошил всю кладовую. Впрочем, и солдаты не остались в долгу. Расчувствовавшийся Родригес отхлебнул вина, оказавшегося весьма недурственным, заел его оливками и сыром и пожертвовал корчме пять полновесных флоринов без сдачи. Святой отец со своим учеником вкушали тут же, за одним столом с солдатами. Последним это явно льстило. Брат Себастьян от мяса отказался, но вина отведал с удовольствием. Томас следовал его примеру и тоже соблюдал умеренность. Солдаты же ели и пили в два горла.
Тем временем беловолосый парнишка в углу уже доцедил свой несчастный стакан и теперь понуро сидел просто так.
– Hola, muchacho! – жестом подозвал его Родригес, ставший после выпивки словоохотливым и добродушным. – Чего ты там сидишь, как старая сова? Подсаживайся к нам.
Тот вздрогнул. Солдаты замолчали выжидательно. Взгляд кнехта был какой-то испытующий и в то же время неуверенный. Что сделает? Подсядет к ним? Откажется? Все пятеро прекрасно знали, что местные простолюдины считают зазорным пить с испанцами, тем паче с солдатами.
Однако этот парнишка колебался недолго и приглашение принял.
Санчес подвинулся, зыркнул на него исподлобья. Стасовал колоду, срезал, раскидал на четверых.
– Ты местный? – буркнул он. – Играешь в карты?
– Местный, – отозвался парень. – Не играю.
– Зараза… А в кости?
– Нет.
– Но хоть вино-то пьёшь?
– Вино? – На лице его впервые замаячило подобие кривой улыбки. – Вино пью.