Смитте не был пьян, он был безумен.
– Так значит, это он…
Травник вернулся к столу. Сложил руки пред собою, повернул их ладонями вверх и долго на них смотрел. Вздохнул.
– Золтан, – сказал он, не поднимая глаз, – поверь, мне очень жаль.
– Что ты… Что с ним?
– Я не знаю. Если бы мог, я бы ему помог, но я правда не знаю.
Смитте опустил свою кружку со стуком, от которого все вздрогнули, посмотрел направо, налево, свесил свою маленькую голову на грудь и задремал. Часы на башне пробили одиннадцать. Трактирщик выглянул на шум из кухни, вышел, подобрал пустую кружку и, с неодобрением качая головой, унёс её за стойку.
– О чём он говорил? – спросил Золтан.
– Ни о чём.
– Но монастырь… Какой монастырь? Какая горящая вода?
– Понятия не имею, – признался травник.
– Напоминает бредни Олле. Ты не находишь?
– Олле? – пробормотал Жуга, глядя в никуда перед собой. – Олле… – Он вздохнул и потряс головой. – Как же давно всё это было. Нора, Тил… Рик… Странно, что ты это ещё помнишь.
– Такое забудешь, как же! – Золтан с видимым усилием взял себя в руки и вернулся к прежней теме: – Однако ладно. Так что там с рунами? Что они тебе предсказали?
Травник поднял взгляд.
– Ученика.
От вечерних размышлений брата Себастьяна отвлёк стук в дверь. Стук был тихий, вежливый, однако настойчивый. Священник встал, шагнул к двери, но уже на втором шаге вспомнил, что не задвинул засов, и остановился.
– Кто там? – спросил он и добавил: – Входите: не заперто.
Дверь скрипнула, и на пороге нарисовался трактирщик – полноватый лысоватый тип лет сорока с перевязанной щекой. Глазки его беспокойно бегали.
Пламя свечи заколыхалось.
– А, это вы, сын мой, – кивнул монах. – Вы что-то хотели?
– Это… Покорнейше прошу меня простить, святой отец, – ответил тот и согнулся в поклоне, – а только вы мне сами велели зайти…
– Я? – брат Себастьян приподнял бровь. – Признаться, не припомню. А в чём дело?
– Это… Там человек сидит, внизу.
– Человек?
– Ага, – кабатчик закивал. – Тот, о котором вы просили сообщить, ежели объявится. Так вот, стало быть, он объявился… Объявился, стало быть. Ага.
И он умолк.
Монах перевёл взгляд на дверь. Скулы его напряглись.
– Мальчишка? – спросил он, не поворачивая головы.
– Что? – вскинулся хозяин «Синей Сойки». – А, нет. Тот, другой. Который рыжий.
– Вы уверены?
– Он, точно говорю вам, он. Лис, стало быть. Кабы просто так, а то ведь вы его портрет показывали. Да и я, вроде, видал его раньше, где-то с год тому назад. Я же сразу же сказал вам давеча, что вроде как его припоминаю…
Брат Себастьян уже не слушал, поглощённый своими мыслями. Бросил взгляд на кровать: время было позднее, Томас уже успел заснуть, но теперь пробудился, приподнялся на локте и вслушивался в раз-говор.
Кабатчик облизал сухие губы.
– Так что прикажете делать-то, а, ваше преподобие?
Брат Себастьян помедлил.
– Ничего, – сказал он наконец. – Ничего не надо делать, любезнейший. Ступайте вниз, к себе, за стойку. И не подавайте вида, будто что-то произошло. Да, и ещё… – он вынул из кошелька испанский дукат, помедлил, сунул обратно, достал вместо него полновесный флорин и протянул трактирщику:
– Вот, примите это в знак благодарности, а также как плату за жильё. Святая Церковь не забудет помощь, которую вы ей оказали.
– Э-э-э… плату за жильё? – насторожился тот. – Вы собираетесь съехать, святой отец?
– Да, – кивнул священник, – мы съезжаем. Только прошу вас никому о том не говорить.
Глаза кабатчика блеснули. Он с коротким поклоном принял монету, поднёс её к глазам, но укусить постеснялся, бросил на монаха испуганный взгляд, зажал плату в кулаке и попятился к выходу.
– Благодарим покорно… Покорно благодарим… Если потребуется… Это… Завсегда, значит…
– Ступайте, сын мой.
В голосе священника мягко спружинил металл, и дверь за корчмарём торопливо закрылась. В наступившей тишине можно было услышать, как в коридоре клацнула на зубах несчастная монета.
– Вы думаете, это п-п… правда он? – нарушил молчание Томас.
– Всё может быть, сын мой, всё может быть, – рассеянно отозвался священник. Несмотря на явное волнение, он выглядел спокойным и сосредоточенным. – Всё может быть.
Томас сел и свесил ноги. Наклонился и нашарил под кроватью свои башмаки.
– Что мы будем делать?
– Мы? – обернулся на вопрос священник. – Думаю, что ничего.
– Н-ничего? – опешил парнишка и замер с башмаком в руке. – Но как же так…
– Именно так. Увы, сын мой, нам положительно сегодня не везёт. Теперь я вижу, что с моей стороны было несколько опрометчиво отпустить сегодня стражников в поход по кабакам. С другой стороны, наш путь был долог, а грешная натура требует простых утех… Но не надо падать духом. Для начала попробуем узнать, действительно ли этот человек – тот, кого мы ищем. Надевай свой башмак, и давай попробуем незаметно выбраться на лестницу. Как ты полагаешь, оттуда можно разглядеть посетителей?
Молчание длилось так долго, что огонь в камине успел прогореть. Вернувшийся трактирщик подбросил угля, поворошил каминными щипцами, дождался, пока возрождённое пламя с гудением не устремилось вверх по узкой глотке дымохода, и направился к столу, за которым сидели Золтан и Жуга.
– Не желают ли почтенные господа заказать чего-нибудь? Вина? Закуски?
К щеке его полоской грязноватой тряпки была привязана половинка печёной луковицы: трактирщик самопальным методом тянул фурункул.
– Нет, спасибо, – отозвался Золтан, погружённый в свои мысли.
– А я бы съел чего-нибудь, – вскользь обронил Жуга. – Веришь ли, весь день всухомятку – колбаса да колбаса… Да и замёрз я что-то. Есть у тебя что-нибудь горячее?
– Прощенья просим, но горячего не осталось. Если только подождёте…
– Подождём.
Без лишних слов трактирщик удалился.
– Плохо, – заявил Золтан. – Ученик нам сейчас совсем ни к чему.
– Нам? – переспросил Жуга. – Кому это «нам»?
– Ну, тебе, мне… ещё кому-нибудь.
– Кому, например?
Хагг поморщился.
– Жуга, перестань, – раздражённо сказал он. – Не цепляйся к словам. Ты же сам прекрасно всё понимаешь.
– Если честно, – нахмурился травник, – я ничего не понимаю. Нет, погоди, – он жестом остановил Золтана, который уже раскрыл было рот, чтобы возразить, придвинул табуретку и подсел ближе. – Ты обещал мне помочь разобраться. Так давай помогай.
– Времени нет. Расскажи, что ты хочешь узнать, чтобы не болтать лишнего.
Травник задумался, облокотился о стол и сложил в замок пальцы рук.
– Золтан, я не знаю, с чего начать. С тех пор как я ушёл из города, я семь лет жил, никого не трогая. Лет пять не дрался вовсе. Шутка ли, скажи, а? В наше-то время! Ну, городские склоки, деньги – это я ещё могу понять. Но инквизиция… Кто они такие?
Золтан посмотрел на него с неприкрытым изумлением.
– Ты серьёзно?
– Куда уж серьёзнее.
– Да… – протянул Хагг и смерил травника долгим задумчивым взглядом. – Умеешь ты удивить. А впрочем… Ты хоть знаешь, что в стране творится?
– Нет. Верней, знаю, но… Понимаешь, эти костры, могилы, пытки…
– Говори тише.
– Хорошо. Так вот, я про весь этот ужас, который они творят повсюду. Может, я и сижу в лесу, но надо быть слепым, чтоб этого не видеть. Откуда у них такая власть? Только потому, что король испанский ей благоволит?
– Испанская империя – колосс на глиняных ногах, – рассеянно ответил Золтан и потёр небритый подбородок. – Хотя, может быть, оно и к лучшему…
– Хорошо, что король тебя не слышит, – усмехнулся травник.
– А между прочим, лучше бы ему послушать. Мне кажется, что он совсем не делает выводов из прошлых событий. Знаешь, в Алжире жил такой учёный, века два тому назад – Абдурахман ибн Хальдун (Жуга едва заметно поморщился, но ничего не сказал). Так вот. Он изучал историю разных народов и открыл интересную вещь. Оказывается, судьбы всех народов складываются одинаково, кто бы ни стоял во главе. Он разложил всё как по полочкам, и получилась такая цепочка: образование государства – раз, эпоха завоеваний – два, перенимание обычаев побеждённых народов – три, упадок собственной культуры – четыре. Ну, и распад государства – пять. – Золтан загнул последний палец на правой руке, посмотрел на получившийся кулак и вздохнул. – И так всегда, – подытожил он. – Это так же неизбежно, как весна приходит за зимой.
– Думаешь, Испанию ждёт то же самое?
– Не знаю. Они так кичатся тем, что заново отвоевали свои земли, а между тем сами смогли вырасти из дикарей, лишь когда переняли знания Востока. У двух третей испанцев кровь разбавлена берберами. Когда арабы и берберы в первый раз пришли на полуостров, то называли его «Билад аль-Вандалуз» – «Земля вандалов». Прошло семь веков, и кто сегодня назовёт Андалузию варварским местом? Кстати, и другие испанские названия происходят от арабских, можешь мне поверить. «Гора Тарика», «Джебель аль-Тарик», стал Гибралтаром. Да и что такое Гвадалквивир, как не искажённое арабское «Вад аль-Кебир» – «Большая река»?
– Зачем ты мне всё это говоришь?
– Сейчас объясню. Мы уже почти добрались до сути дела. Номинально папа Григорий IX учредил инквизицию, чтобы следить за чистотой католической веры. Это было – дай бог памяти – больше трёх веков тому назад, в 1227 году от рождества Христова. Тогда это касалось только тех еретиков из Лангедока.
– Катаров?
Золтан посмотрел на травника с невольным уважением.
– Ты меня удивляешь. Да, они называли себя катарами. Лет через двадцать монахи переловили и пожгли их вождей, но, как ты догадываешься, без работы не остались. Видишь ли, в те времена шла реконкиста, и князья на севере Испании жаловали дворянство в качестве награды всем, кому ни попадя. Получалось ненакладно и почётно: любой мало-мальски отличившийся воин мог стать безземельным дворянином – идальго. Надо было только после этого отвоевать себе кусок земли. Народ на этих новых землях селился неохотно, а потому правителям Кастилии и Арагона приходилось терпеть там всех, даже вчерашних иноверцев – арабов, берберов, жидов, а иначе оскудела бы казна. А между тем многие мусульмане и евреи крестились притворно. Потом таких converso стало слишком много, это обеспокоило правителей, и инквизиции снова нашлось дело – следить, кому побеждённые возносят молитвы. Для начала они сожгли и обобрали дочиста марранов, потом наполовину изничтожили, наполовину запугали молисков