[124]. Потом открыли Новый Свет, и монахам окончательно развязали руки. Инквизиция стала действовать постоянно. Лет сто она властвовала повсюду – крест на груди и дьявол в сердце, потом надобность в ней постепенно исчезла, и она стала сдавать свои позиции. А тут Фландрия. Ещё бы, такой повод! Ах, Жуга, в какое время мы живём! Если б не эта Испания с её богатствами, которые она награбила по всему свету! Семьсот лет реконкисты превратили постоянное занятие войной в привычку. То, что сейчас происходит, это последняя попытка инквизиции вернуть былое могущество. Если она провалится, ей больше не подняться.
– А если нет?
– Тогда, – сказал Золтан, глядя травнику в глаза, – тогда, друг мой, нашу страну ждут ещё годы и годы ужаса и мракобесия. Взгляни, что творится вокруг. Это малая толика того, что будет, если они победят. Не так давно один испанский архиепископ потребовал, чтоб император Карл, папочка нынешнего нашего Филиппа, отрубил шесть тысяч голов или сжёг шесть тысяч тел, чтоб искоренить в Нидерландах Лютерову ересь. Как тебе такое жаркое, а? Так его святейшему величеству это показалось ещё недостаточным. Ты видел, как девушек в мешках бросают в реку? Как женщин закапывают живьём, а мужчин забивают на колёсах железными палками? Видел головы вдоль дорог на шестах? Видел виселицы? Альба своё дело знает туго.
– Альба, Альба… – задумчиво повторил Жуга. – Я всё время слышу это имя. Кто он?
– Герцог Альба, – мрачно и как бы нехотя пояснил Золтан, – кровавый палач империи. Тот, который собирал дань с Гента вместе с Карлом. Король послал его во Фландрию после мятежа в Антверпене. Он прибыл сюда в августе и тотчас собрал совет по мятежам. Арестовали кучу разного народа, в основном ни в чём не повинных крестьян, сочувствовавших протестантам. Всех объявили еретиками, начались аресты, пытки…
– Ясно. Так что же тогда этот твой герцог Вильгельм всё ещё медлит?
– Погоди, всё не так просто. Гёзов много, но это необученные люди, их силы разрознены, слабы, между ними нет сообщения, они воюют как попало. В сущности, это обыкновенные разбойники, дворянство для них такой же враг, как и испанцы. Его светлость надеется заручиться поддержкой Англии, и, знаешь, мне кажется, что он прав. Деньги и вера, вера и деньги – всё в итоге упирается только в них. Церковь на островах уже отделилась от Рима. Англичане и испанцы – давние враги. Но Испания сейчас сильна как никогда, а в Англии смута, она занята своими бедами. У неё ведь никогда не было сильной армии, а флот до сих пор больше чем наполовину состоит из пиратских кораб-лей. Поэтому всё, что может доставить неприятности испанцам, будет англичанам только на руку. Я бы на их месте непременно ухватился за такое предложение повоевать чужими руками.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, – наморщив лоб, сказал Жуга, – но ведь голландцы – морской народ. Торговцы, моряки, рыбаки. Если англичане будут властвовать морями, это ведь означает смерть для Фландрии. Так?
Золтан опять посмотрел на травника с уважением.
– А у тебя голова варит, – признал он. – Далеко пойдёшь… когда пошлют. Ты прав, Лис, так оно и есть. Именно поэтому я против этого союза. Но так далеко вперёд никто не заглядывает, все надеются на то, что мир велик. Достаточно велик, чтобы Англия и Нидерланды сумели поделить его без драки.
– А это в самом деле так?
Золтан пожал плечами:
– Никто не знает. Даже два корабля не всегда могут разойтись в океане, даже если захотят. Видишь ли, на помощь Англии можно надеяться, только если Фландрия полностью подчинится англичанам.
Жуга задумался. Прошёлся пятернёй по волосам.
– Ну и дурацкое же положение! – воскликнул он.
– Если хочешь знать, в политике других не бывает.
В этот момент оба умолкли, поскольку трактирщик принёс еду – большую миску бобовой похлёбки и жареный бараний окорок. Жуга расплатился и взялся за ложку. Некоторое время он молча насыщался, а Золтан терпеливо ждал. Травник ел размеренно, но совершенно без аппетита, будто принимал лекарство; мысли его блуждали где-то далеко. Между тем заканчивался вечер. Пол в трактире посыпали опилками, и сейчас худенькая востроносенькая девушка в рабочем платье и в чепце, накрахмаленном до твёрдости яичной скорлупы, орудовала метёлкой. Даже в этот неудачный день трактир старался держать марку. Тем не менее последних посетителей не стали выгонять.
– Недурно, – наконец сказал Жуга, расправившись с похлёбкой и кромсая окорок. – Хотя у тебя в «Пляшущем Лисе» готовили лучше.
– Не то слово, – отмахнулся Хагг и тоже взял себе порядочный кусок. – Шайтан, как же я скучаю по хорошей кухне. В этом городе невозможно нормально поесть. Был здесь раньше?
– В «Синей Сойке»? – травник огляделся. – Нет, ты что: её же только что отстроили. Но к делу, – он отодвинул пустую тарелку и вытер руки о штаны. – Если я правильно понял, Фландрия оказалась меж двух огней: Испания с одной стороны и Англия – с другой?
– Хуже, – поправил его Хагг. – Не между огней, а между молотом и наковальней. И молот уже падает.
– Не понимаю. Неужели все эти католики, лютеране, кальвинисты – это только предлог?
– Вряд ли. Народ всегда идёт за тем, что проще и понятнее. Чернь тешит себя мыслями о том, чтобы общаться с Богом напрямую, минуя священника. Опять же, денежки целее. Всё началось примерно десять лет тому назад, когда Филипп направил во Фландрию своих иезуитов и сам стал назначать аббатов и епископов… Вера и деньги, Лисёнок, не забывай – вера и деньги. Народ не любит, когда его так неприкрыто и нагло грабят. Лютеранская ересь не так уж проста, но она даёт народу надежду свободно дышать. Так что всё это надолго и всерьёз. И не надейся, что тебе удастся отсидеться в стороне.
– Я как раз об этом и хотел с тобой поговорить, – кивнул Жуга. – Стало быть, ты считаешь, что это испанцы натравили на меня тех троих?
И он кивнул на спящего Смитте.
– Вряд ли, – поразмыслив, сказал Золтан. – Если бы они знали, где тебя искать, ты сейчас уже бы корчился на дыбе. Уж поверь, они не станут опускаться до такого сброда. Там пятеро солдат, не считая десятника из Гаммельна, а испанские солдаты – люди особые. Десять поколений предков-воинов – это не шутка. Из этих пятерых каждый прошёл три войны… Кстати, – Золтан подбородком указал на толстяка, – ты, случаем, не хочешь расспросить этого беднягу насчёт заказчика?
– Нет. Думаю, мы вряд ли что узнаем: слишком мелкая сошка.
Золтан постучал пальцами по столу.
– Чёрт подери, ты опять прав, – признал он. – Если я правильно понял, это было его первое дело. Раньше он не занимался грабежами, больше медвежатничал. Я попробую поговорить с Матиасом, может, хоть так удастся что-то разузнать. Но мне кажется, я и так знаю, кто за этим стоит.
– Так говори, не тяни.
– Ты всё равно его не знаешь. Он называет себя Андерсон. Просто Андерсон. Я не знаю его настоящего имени, знаю только, что он – один из приближённых герцога Вильгельма, из тех, что носили дурацкий колпак[125]. Можешь мне не верить, но это так. По долгу службы мне не раз доводилось вести с ним дела, я даже, помнится, работал под его началом, да и после помогал ему проворачивать кое-какие э-э-э… дела. Да, дела. Можно сказать, что для испанцев он сейчас первейший враг. Во всяком случае один из первых. Умён, хитёр и очень смел, опасен как змея и не останавливается ни перед чем.
– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, – нахмурился Жуга. – Добро б ещё испанцы, но этот… Ему-то я чем не угодил?
– Я виноват, – признался Золтан. – Как-то в разговоре с ним я обмолвился о тебе. Давно, ещё до этих дел. Видишь ли, герцог Оранский по-прежнему колеблется. И Англия молчит. Если б удалось сплотить народ, получить хоть какие-то гарантии, что исход похода будет благоприятным… В общем, я думаю, Андерсону запала мысль заручиться магической поддержкой.
– Магической?!
– Ну да. Ты же предсказываешь будущее. Он будто хочет вернуть времена Мерлина. Ему нужен кто-то, кто вселит в народ веру в победу и, если не поведёт за собой, то хотя бы скажет, за кем надо идти. Ему нужен провидец, за которым пойдут все – и ополчение, и партизанские командиры, и дворяне-офицеры.
– Чепуха какая! – раздражённо фыркнул травник. – Я же сказал, что уже не могу колдовать, как прежде. Если я даже выступлю на стороне повстанцев, то буду кем-то вроде Филоктета[126]. Будущее – это непрерывный выбор, как я могу судить о судьбе целых народов? И потом, если дела обстоят действительно так, зачем ему меня убивать?
– Погоди, дай закончить. Это ты знаешь, и это я теперь знаю, что у тебя проблемы с магией и с предсказаниями. А вот Андерсон не знает. Зато он прекрасно знает, что за тобой охотятся испанцы. Мёртвый колдун для него лучше, чем живой на службе инквизиции. Святые отцы умеют заставить человека поступать, как им надо. Если б ему удалось найти… Эй, что с тобой?
Жуга стремительно бледнел. За всё то время, что Золтан знал травника, он не припомнил ни единого случая, чтобы тот так резко менялся в лице. Кожа стала цвета алебастра, рыжие брови обозначились, будто нарисованные охрой. Если б Золтан знал своего приятеля чуть похуже, то подумал бы, что тот не на шутку испуган. Он потянулся за кувшином, но Жуга перехватил его руку на полпути и сжал так, что побелели пальцы.
– Меня… нельзя убивать, – запинаясь, хрипло выдавил он и умолк, тяжело дыша. Глаза его лихорадочно заблестели, на лбу выступил пот. Травник смотрел на Хагга не мигая, скуластый, взъерошенный; в его взгляде было что-то не от мира сего, что-то дикое, звериное и бесконечно чуждое. Казалось, он готов наброситься и вцепиться Хаггу в горло.
Золтану внезапно стало не по себе. Он осторожно высвободил руку и всё-таки налил вина себе и травнику.
– Вот. Выпей, – сказал он. – Выпей и успокойся, это полезно. Признаться, я не думал, что ты воспримешь всё так серьёзно. Вряд ли им удастся захватить тебя врасплох, а от прочего…