Выполнить заказ средь гильдии убийц всегда считалось делом чести. Взять и не выполнить, конечно, не бесчестьем, но пятном на репутации определённо. За свою недолгую, но довольно бурную карьеру дуэлянта и бретёра Рутгеру ещё не доводилось сталкиваться с таким сложным случаем, когда ему пришлось отказаться от заказа. Этот грозил стать первым. Обычно он умел влезать в шкуру клиента, чтобы понять, где слабина, куда ударить.
Влезть в шкуру травника у Рутгера не получилось. Как ни пытался он понять мотив его действий, смысл его поступков, всё было тщетно: рыжеволосый знахарь оставался загадкой. А загадок он ужасно не любил. К тому же сложилось так, что вчера судьба подкинула ему ещё одну. Путь до башни «Синей Сойки» был неблизок, и память услужливо оживила события прошлого дня.
Бликса отыскал арбалетчика, как и обещал. Вот только была одна загвоздка. Арбалетчик оказался девушкой. Точнее, женщиной лет двадцати пяти, но легче Рутгеру от этого не стало: ни тем, ни другим он никогда не доверял. Это спутало все карты.
Тем не менее на встречу с нею он пришёл.
В «Кислого монаха» и здоровые мужчины иногда побаивались заходить. Она же заявилась одна, притом нисколько не таясь. А это, как ни крути, наверное что-то значило. Оказалась она невысокая, с серыми глазами, на рутгеровский вкус довольно симпатичная, лобастенькая, но при этом вся какая-то нарочито невзрачная. И одевалась она так же неприметно, да к тому ж ещё в мужское платье. На ней был тёмно-синий, подбитый волосом камзол на шнурках поверх рубашки, мужские штаны, башмаки и длинный тёплый плащ с разрезами для рук, совершенно скрывавший и фигуру, и короткий хвостик золотистых стриженых волос. Издалека её вполне можно было принять за мальчишку-подростка. Глянешь на такого – и внимания не обратишь. Однако Рутгер был уверен, что в Лиссе он её ни разу не видал. Взгляд этих глаз, как будто навсегда оправленных в прищур прицела, упрямо оттопыренная нижняя губа – всё это трудно было бы забыть, разок увидев. Помимо прочего, у неё была странная для девушки привычка хрустеть пальцами, будто разминаясь перед дракой. Руки у неё и сами привлекали внимание – худые, жилистые, с загрубелыми подушечками, совершенно не женские. То были руки музыканта или лучника, привыкшего работать с тетивой; такие не могли принадлежать ни уличной девахе, ни изнеженной купеческой приданнице, ни белошвейке или прачке. Впрочем, и они скрывались под перчатками.
Перчатки, кстати, были очень хороши. Такие стоили недёшево.
Но всё это была шелуха. По правде говоря, единственным, что вызвало уважение Рутгера, был арбалет превосходной работы, который женщина перед началом разговора небрежно вынула из-под плаща и положила рядом на скамью. Но арбалет – всего лишь механизм, который сам по себе ничего не значит.
От выпивки воительница отказалась.
– Поговорим о деле, – с ходу начала она, когда Рутгер для проформы заказал вина и горячего молока. – Ты – Рутгер. Мне передали, что тебе нужен стрелок. Так?
– Так, – он смерил её оценивающим взглядом и кивнул. – Нужен, да. Только стрелок, а не застрельщица.
– Сомневаешься? – она прищурилась. – Не доверяешь?
Рутгер откинулся на спинку стула.
– А с чего я должен тебе верить? Я тебя не знаю. Девица с арбалетом. Ха! – он ухмыльнулся. – Может быть, в другом деле ты и хороша, но не в этом.
– Даже не мечтай, – голос арбалетчицы затвердел и полоснул, как бритвенная сталь, на полуслове срезав собеседника. – Полезешь с лапами, так пообедаешь стрелой… А ужинать будешь уже на небесах. Точней, в аду. Понял?
– О как… А уйти ты после этого отсюда сможешь? А?
– Смогу, – ехидно отозвалась та. – Я всё смогу. Меня когда-то звали Белой Стрелой. Это имя что-то говорит тебе или ты ещё совсем зелёный?
Рутгер промолчал. Имя говорило.
– Сколько человек? – тем временем осведомилась та.
– Один.
– С охраной?
– Без.
– Не понимаю, – арбалетчица нахмурилась. – Для чего понадобилась я? Он что, с оружием?
– Хуже. Он сам – оружие. На моих глазах он расправился с тремя людьми: ухлопал одного, покалечил другого, а третьему и вовсе сбил кукушку. Я мог бы справиться и сам, не будь за всем этим какой-то чертовщины. Он магик или малефик. Мне, в общем-то, плевать, лишь бы заказчик заплатил. Я не из тех, кто при первых звуках ворожбы бегут за папскими легатами. Но мне нужны гарантии.
– Так, – девушка подалась вперёд и недобро прищурилась. – Так… Кто он такой?
– Аптекарь. Травщик. Не из местных. Появляется наездами, в год раза три-четыре. Есть несколько мест, где его…
– Аптекарь? – перебила его она и, кажется, задумалась. – Вот как… Имени его ты, случаем, не знаешь?
– Нет. Никто не знает. Люди зовут его – Лис.
Перемена, произошедшая с девушкой, была разительной. Только что по-деловому сосредоточенная, она вскинулась и посмотрела на Рутгера так, что ему сделалось не по себе. На мгновение он почувствовал себя как под прицелом арбалета. Захолодело в затылке. Ощущение было неприятным и пугающе реальным.
– Кто заказчик? – сухо спросила она.
– Я не знаю.
– Кто заказчик?!
– Говорю тебе, не знаю! И нечего орать: он мне не представился. Если ты согласна, говори своё слово. Если нет, всё равно говори.
Воительница встала. Подобрала арбалет.
– Мне нужно кое-что узнать, – сказала она. – Кое-кого найти. Потом поговорим.
– Как мне тебя найти?
– Я сама тебя отыщу.
– Ты вот что, – Рутгер нахмурился. – Ты учти: заказчик требовал поторопиться.
– Ничего, – усмехнулась та, – если ему нужен тот, о ком я думаю, он подождёт.
Ни слова больше не сказав и даже не попрощавшись, она повернулась и вышла. Никто не заступил ей дорогу, не попытался потрепать по заду или отпустить вдогонку сальное словцо. Странную женщину с арбалетом здесь определённо знали, притом не с самой лучшей стороны. Рутгер в который раз почувствовал себя чужим в этом городе и выругался.
Молоко так и осталось нетронутым.
Равно как и вино: хмельного Рутгер не употреблял.
…К «Синей Сойке» он безнадёжно опоздал. Ни травника, ни тех, кто, по словам мальчишки, был сегодня с ним, там уже не было. Рутгера, впрочем, это не обеспокоило. Корчма была почти пуста, лишь за дальним столиком сидел над кружкой старикашка, известный всему городу под именем кузен Марсель. Никто не знал, кем он был до того, как состарился, и чей он был кузен, просто звали так: кузен Марсель и всё тут. Рутгер облюбовал местечко у камина с намерением как следует согреться и на сей раз изменил своим принципам, спросив горячего. Но отдохнуть ему не довелось. Завидев посетителя, кузен Марсель долго подслеповато моргал, пока не убедился, что это действительно Рутгер, после чего переместился к нему за стол. Рутгер не стал протестовать.
– Я што говорю-то, – зашамкал старикан, усаживаясь на соседнюю скамейку. – Шмотрю: ты или не ты. А потом шмотрю – вроде ты.
Рутгер не ответил. С четвёртой или пятой кружки старика Марселя пробивало на разговоры. Иногда от него можно было узнать что-нибудь интересное. Девушка-служанка как раз принесла стакан глинтвейна. Рутгер пригубил горячий напиток и стал греть руки о стакан.
– Шидишь? Ну, шиди, шиди. Шегодня день какой-то штранный, – пожаловался дед. – До тебя ждещь тоже два таких шидели. Я што говорю-то: двое, штало быть, ага… И вот шидит один у окошка, я шмотрю: вроде, Курт-шапожник шидит. Хотел подщешть, рашпить ш ним кружечку, потом шмотрю, а у меня как будто шлёжи потекли: дрожит вешь и менятьща штал. Шмотрю – не он! А глажа штарые, как шледует не вижу. Шмотрю – нет Курта! А шидит вмешто него другой, такой, жнаешь, рыжий. И што интерешно, я ведь только кружку пива пропуштил вщего… Три… Ага… А он вштал, перешёл и давай ш тем, вторым, ражговоры ражговоривать. Чаша два они шепталишь: шу-шу-шу, шу-шу-шу, Гишпания, Гишпания…
– Погоди, погоди, – нахмурился Рутгер. – Не пойму никак. Какой такой рыжий? Откуда он взялся?
– То-то и оно, што ниоткуда! – торжествующе подытожил Марсель. – Был шапожник щёрный, вроде Курта, а потом штал рыжий. Я што говорю-то: я же тоже думал, кто такие? Потом мальчишка объявилша, швечки штал гашить…
– Что-что? Свечки гасить?
– Ага. Шначала – жажигать, потом – гашить…
Разговор стал принимать интересное направление. Рутгер собирался ещё спросить, но в этот момент двери распахнулись и таверна наполнилась вооружёнными людьми. То были испанцы, все, кроме одного, в кирасах и при оружии. Начищенные платы их доспехов запотели от тепла, как зеркала, от алебард в корчме стало тесно. Старик Марсель надвинул шляпу на глаза, сполз на скамью и притворился спящим. Рутгер подобрался, но солдаты не обратили на него внимания. Все шестеро были взвинчены и пьяны от вина и нездорового азарта, непрерывно говорили, скалились и даже не сподобились присесть, лишь двое подошли к камину погреть руки. Молчание хранил только один из них; невысокий, белобрысый, он стоял посреди зала, вновь и вновь осматривался и беспокойно играл с отточенным мавританским кинжалом, даже в тепле не снимая перчаток. Марсель и Рутгер было привлекли его внимание, но очень ненадолго, что Рутгер воспринял с огромным облегчением – ссориться с испанцами не входило в его планы.
Через минуту со второго этажа, из комнат, спустились два монаха. Старший коротко отдал распоряжение, десятник отсалютовал, нарявкал на солдат на ломаном испанском пополам с немецкими ругательствами, и маленький отряд с топотом покинул «Синюю Сойку» и исчез, будто его и не было. Лишь талая вода, оставленная сапогами стражников, напоминала о визите. Мышиная физиономия служанки выглянула из-за занавески, убедилась, что все ушли, и спряталась обратно.
– Так-так, – пробормотал негромко Рутгер, – а ведь, сдаётся мне, что это те самые монахи, о которых мне рассказывали. Уж не за моим ли травщиком начали охоту папские собаки?
Он снова пригубил глинтвейн, поморщился, нахлобучил шляпу, запахнулся в плащ и двинулся за ними. Кузен Марсель мгновенно оживился, сел, потянул к себе оставленный стакан и принялся дохлёбывать остывающее вино.