зловещий колдовской маячок.
«Маячок» оказался окном, застеклённым бутылками. Очертания длинной приземистой хижины разглядеть удавалось с трудом – к этому времени стемнело уже основательно.
– Ave Maria purissima![176] – с облегчением и, как показалось Михелю, отчасти с разочарованием выдохнул Родригес. – Всего-то! Это же только дом.
– И дымом пахнет, – поддакнул ему Санчес, потянув носом. – Ха! Там кто-то есть, внутри. Живёт здесь и нисколько не таится.
Анхелес сосредоточенно рассматривал строение из-под ладони. Его интересовало совсем другое.
– Две двери, – наконец сказал он. – Вторая заколочена.
– С чего ты взял?
– Тропа ведёт только к одной, вот с чего.
– Наверное, сзади есть тоже дверь, – резонно заметил Родригес.
– Наверное… Что скажете, padre? Пойти и постучаться, как тогда?
– Ни в коем разе, – ответил Себастьян. Молодой монах тоже отрицательно помотал головой. – Действуйте так, будто берёте клан монетчиков. Compelle intrare[177] и сразу вяжите всех, вяжите, но не убивайте.
Киппер пьяно задвигал руками, замычал, как видно пытаясь отдать необходимые распоряжения, но Анхелес его опередил.
– Ясно, – сказал он. – Родриго, разделяемся. Вы с Санчесом берёте дверь – он крепкий малый, справитесь. Дальше как обычно. Хосе, ты стереги вторую, как тогда в Нормандии, помните? – (Каталонец молча вскинул стиснутый кулак.) – Я зайду назад и посмотрю, что там. Ты, как тебя… Мигель? Следи за полудурком. Я сказал: «следи», а не держи за руку! Caray! как ты держишь оружие?! Это дюссак, а не кухонный нож, имей к нему уважение! Будь наготове. Мануэль! Держи в прицеле дверь. Только не пальни по своим, крапивное семя.
– За крапиву ответишь.
– Mamon… Десятник, ты что-то хочешь мне сказать?
Киппер уже наладился возразить, но упёрся взглядом в ледяную синь испанских глаз, негромко булькнул животом, захлопнул рот и энергично помотал головой. Претензий к плану не возникло.
Анхелес кивнул, обернулся и махнул рукой своим соратникам:
– Adelante![178] – скомандовал он.
Солдаты пригнулись, подобрались, выставили алебарды, разбежались веером и зарысили к дому по протоптанным дорожкам. Анхелес бесшумно скрылся за углом, Фернандес поплевал на ладони и встал спиной к стене у заколоченной двери. Санчес и Родригес постучали в «парадную» дверь, обменялись парой реплик, кивнули друг дружке: «Давай!», в два удара высадили двери и ворвались внутрь.
Далее Михель не очень понимал, что происходит – события слегка размазались в пространстве и во времени. Когда он потом вспоминал, так и не смог сообразить, что за чем следовало. Вроде сначала всё шло по плану. Ничего опасного и интересного не происходило. В доме царила тишина, в бутылочном окне мелькали тени стражников, дверной проём был пуст и освещён.
Затем события сорвались ураганом. В доме кто-то закричал. Посыпались какие-то горшки и прочая посуда. Окошко брызнуло осколками и вылетело, и оттуда, прикрывая голову руками, рыбкой вынырнул Родригес. Рухнул в снег. Следом из дверей, как мячик, выкатился Санчес, закарачился, отпрыгнул в сторону. Оба были без оружия (во всяком случае, без алебард). Родригес, только приземлился, тотчас вскочил на четвереньки и с низкого старта рванул по дорожке. Не добежав до Смитте и монаха, развернулся, выхватил кинжал и замер в стойке. Хосе, опомнившись, рванулся на помощь. «Назад! – оскалив зубы, фальцетом выкрикнул Родригес. – Назад! Держите дверь!»
В доме снова грохнуло, и на пороге показался… Анхелес. Взъерошенный, без каски, с ножом в руке, он остановился и обвёл поляну безумным взглядом, всматриваясь в темноту.
– Где они? – крикнул он, обращаясь сразу ко всем. – Mildiables, где эти трое?!
Михель вздрогнул, стиснул скользкую от пота рукоять ножа и торопливо огляделся. Никого постороннего не было ни рядом, ни поблизости. Края поляны серебрились белизной нетоптанного снега.
Анхелес шагнул вперёд. Взъёрошил волосы рукой. Плюнул на снег.
– Caramba! Прозевали!
И тут брат Томас, молча и сосредоточенно молившийся, медленным движением поднял руку, указуя в сторону горняцкой хижины, и равнодушным, сонным, неживым каким-то голосом сказал: «Вот они», и пелена упала.
Михель ахнул: больше не было ни Санчеса, ни Анхеля, ни Родригеса.
Был парень – давешний рыжий ведьмак, стоящий на пороге. Кинжал в его руках засеребрился, вытянулся и явился взорам стражников как меч.
Вместо Родригеса теперь перед монахами и Михелькином стояла девушка с ножом. Та самая, которую они искали.
А тот, который Санчес, сделался мальчишкой.
Михель настолько растерялся, что совершенно оцепенел, да и все остальные тоже. Киппер ахнул и невероятно громким образом испортил воздух. Хосе-Фернандес торопливо крестился, уронивши алебарду лезвием в колючий снег.
А в следующий миг мальчишка и девчонка бросились бежать.
Не сплоховал один лишь Мануэль. Ещё до штурма маленький испанец утвердил своё заряженное серебром оружие на сошку и, как только с Анхелесом произошла метаморфоза, тотчас направил стволы на него. Короткое мгновение они смотрели друг на друга – синие глаза лесного травника и чёрные зрачки железной аркебузы.
Потом испанец тронул запальную полку концом фитиля.
Громыхнуло. Мануэль дёрнулся, как от пощёчины. Дым всклубился белым облаком, обволок солдата и монахов. И только Михель видел, как травник, сделавший движение навстречу, крутанулся в сугроб и замер недвижим.
Губы его шевельнулись.
– Третий… – с тихим удивлением сказал он, посмотрел на развороченную грудь и уронил затылок.
Глаза его закрылись.
А дурачина Смитте выгнулся, запрокинул голову и засмеялся, радостно и звонко, как младенец, которому показали «козу».
Тем временем Мануэль, не обращая внимания ни на простёршегося травника, ни на дурацкий смех, в два шага развернулся вокруг форкета – к лесу передом, к избушке задом – и стал выцеливать вторым стволом бегущих к лесу мальчика и девушку. Мгновение он медлил, выбирая из двух спин одну, взял на мушку мальчика, шевельнул фитилём…
И с руганью упал на снег.
Что-то большое, растрёпанное и взъерошенное рухнуло на Мануэля сверху, сбило с ног, и они сцепились в рукопашной. Неведомое существо визжало, дёргало ворот куртки, пытаясь добраться до горла испанца, вырвалось, подпрыгнуло, как андалузский гриф, взмахнуло тряпочными крыльями и исчезло так же неожиданно, как появилось, только на снегу остались два непарных башмака огромного размера. Мануэль вскочил на правое колено, ругаясь, сдёрнул с упавшей шляпы фитиль, подхватил аркебузу, крякнул от натуги, упёр её стволами в небо и выпалил.
Должно быть, пороху он во второй ствол положил больше из расчёта увеличить дальнобойность. Грохнуло так, будто обвалился потолок, всем заложило уши. Из ствола вырвалось пламя, отдачей испанца отбросило на спину, и он опять упал.
Пуля ушла в темноту. Бесконечно долгое мгновение ничего не происходило, потом послышался нарастающий свист, и с неба на землю с тяжёлым шлепком упала большая высокая шляпа.
Только шляпа.
Больше ничего.
Мануэль перевёл безумный взгляд с монахов на безжизненное тело, потом обратно, бросил разряженную аркебузу, подбежал к травнику и склонился над ним. Мгновение смотрел на меч в его руке, одним движеньем вывернул его из судорожно сжатых пальцев и с клинком наперевес устремился в погоню. Через несколько секунд он скрылся в лесу.
Оцепенение спало как-то сразу. Все сорвались с мест, забегали и заругались. Один Михелькин стоял и таращил глаза.
– Чего стоишь, фламандская рожа? – прокричал ему Киппер, пробегая мимо. – В погоню! Schnell, schnell, schnell, zum Teufel![179] Мы ещё успеем их догнать!
Михелькин растерялся.
– А как же Лис?
– Потом! Потом!
Смитте бросили на поляне.
Ночь застила глаза, хлестала ветками. Михель мчал, не разбирая дороги, проваливаясь по колено в мокрую снежную кашу и пытаясь удержать перед глазами спину Киппера. В весенней мороси дышалось тяжело. Пробежав шагов примерно сто – сто пятьдесят, все четверо столкнулись с Мануэлем и остановились.
Маленький испанец был бешен и зол, сверкал лысиной и дышал так тяжело, будто два часа плясал фанданго. Шляпу свою он потерял. Клинок трофейного меча сверкал, искрился и подёргивался как живой.
– Mierda![180] – выругался Мануэль и яростно топнул. – Ищите их! Они не могли уйти далеко, они где-то рядом… Брат Томас… Отец Себастьян…
– Следы! – крикнул откуда-то справа Хосе-Фернандес. – Здесь следы! Эти твари бегут к большой поляне!
И снова ночь и бешеный бег в никуда. Михель потерял ощущение времени. Хосе-Фернандес был не прав: следы не привели на поляну, они обогнули её стороной, петляя то вправо, то влево. Предательский снег выдавал все движения сбежавших. И когда преследователи выбежали на прогалину и свет недополной луны осветил сидящую беглянку, они не сразу осознали, что та одна.
Девушка сидела прямо на снегу, не поднимая лица. Две неровные цепочки глубоко проваленных следов вели к ней и терялись возле ног. Дальше не было ничего.
Отец Себастьян остановился, опёрся рукой о дерево, другой рукой потрогал сердце.
– Именем короля и Святой Церкви… – он прервался, чтоб перевести дыхание. Простёр к ней руку. – Именем короля…
Девушка обернула к ним лицо. По щекам стеклились тонкие дорожки слёз.
– Можете делать что хотите, – тихо сказала она и отвернулась, – мне всё равно. Я ничего вам не скажу.
– А ну, вяжи её! – распорядился Киппер, икнул и выругался.
Михель и Мануэль приблизились к девушке, ухватили под локти, рывком подняли на ноги, свели ей руки за спиной и стянули запястья ремнём. Та не сопротивлялась. Молчала. И когда её подтолкнули в сторону дома, тоже не издала ни звука.