Со стороны порта, несомая приливом, выгребала лодка.
Травник молчал. Ему было не по себе от пустоты под рубахой – свой меч он теперь оставлял в корчме. «По городу с мечом не ходят, это раз, – сказал ему Золтан. – Ты не рыцарь и не дворянин, это два. Задержит стража – не отбрешешься. И потом, Герта не любит, когда к ней ходят с оружием, это три. Так что, не стоит лишний раз гусей дразнить».
Жуга предпочёл не спорить.
К мосту подбежала девушка. Помедлила, завидев прохожих, и поспешила перейти, держась другого парапета. Летящим шагом скрылась в снежной пелене. Вильям посмотрел ей вслед и вздохнул. Повертел в руках свёрток с книгой. Взгляд его серых глаз был непривычно задумчив и рассеян.
– Как думаешь, она нас ждёт?
– Кто ждёт? Гертруда?
– Да.
– Не знаю. А что?
– Да неудобно как-то. Грязные, немытые. Смотреть противно.
Травник усмехнулся, представив их со стороны: Вильям в полукафтанье с покушеньями на моду и какой-то хмурый рыжий тип, до глаз закутавшийся в плащ. И руки торчат из куцых рукавов едва ли не по локоть. Ни дать ни взять – заказчик и убийца обговаривают цену.
Вильяма, похоже, одолевали те же мысли.
– Приодеться толком даже не смогли, – проворчал он сквозь холод и ветер, – а ещё в гости к даме собрались… Ты, вот, к примеру, что на себя нацепил? – он дёрнул травника за полу рыжего плаща.
– Отстань.
– Ну, что это по-твоему? А?
– Шуба. Лисья.
– Всё б тебе хихикать…
– Не бойся, в обморок не упадёт. Сама вообще в халате гостей привечает.
– Побрился бы хоть!
– Завтра.
– Дремучий ты человек, Жуга, – вздохнул Вильям. – Ни такту в тебе, ни обхождения. Женщина – существо тонкое, деликатное, к ней особый подход нужен. Образованную женщину по нынешним временам нечасто встретишь, – он призадумался. – Обычно женщины глупы и безрассудны, но иногда способны на поступки, благородства удивительного, вот как Гертруда с этой книгой. А такого книжного собранья, как у неё, я давненько не видал.
– Что-то мне про книги верится с трудом, – хмыкнул травник. – Ты не влюбился часом, а?
– Да ну тебя! – отмахнулся бард. – У всех вас одно на уме. Ладно бы ты чего смыслил в любви, так нет, а туда же.
– Любовь – очень сильная штука, – задумчиво сказал Жуга, глядя вдаль. – Она поглощает тебя всего, без остатка, заставляет делать всякие глупости, отравляет, как яд… Я ненавижу это чувство.
– Дурак ты.
– Я знаю. Ладно. Я замёрз, пойдём.
Они прошли вдоль берега квартала два, свернули несколько раз и после недолгих поисков остановились у знакомой калитки.
На сей раз им открыли сразу. Сегодня Герта, не в пример себе вчерашней, выглядела лучше – красное с зелёным платье, волосы уложены в подобие причёски, на губах кармин. Разорванную нитку жемчуга сменила тонкая цепочка с медальоном.
– А, это вы…
– День добрый, – поздоровался Жуга. Вильям стащил с головы берет и не без галантности раскланялся. Гадалка кивнула в ответ.
– Сегодня нас только двое. Тил… Видишь ли, Гертруда…
– Я знаю. Золтан мне сказал, что Телли не придёт. Входите.
На лестнице Вильям обернулся.
– Видал? – он кивнул Герте вслед. – Это, по-твоему, халат? Эх, ты, деревня…
– Всё равно, – пожал плечами травник. – Серое ей не идёт.
В приёмной было натоплено, но в меру. Прислуги Герта не держала и всю работу, даже самую тяжёлую, по дому делала сама. Стол был завален книгами, пергаментными свитками и стружками от перьев, похожими на срезанные ногти. На краешке стола, к удивлению травника, примостился хрустальный шар. Был он маленький – с кулак, зеленоватого оттенка, непохожий на другие.
– Я думал, ты не пользуешься шаром.
– Я спрятала его вчера. Золтан предупредил, что у тебя с ними проблемы.
– Не то чтобы у меня, скорее, у них со мной. Хрупкие они, – он поднял взгляд. – А что ж сегодня-то?
– Проверить надо кое-что, одну теорию. Садитесь.
Она подвинула к себе стул, перебрала бумаги и вытащила один листок.
– Я посмотрела свои записи и книги, – начала она. – Это касается вашего друга с зонтиками.
– Олле? – вскинулся Вильям. – Что с ним?
– Это трудно объяснить. Что-то выбросило его из нашей реальности, но удар был недостаточно силён, чтобы он ушёл навсегда. Он слишком привязан к этому миру и постоянно возвращается. Но плоскость колебаний так растянута во времени, а инерция так велика, что Олле пробивает ткань нашего мира и снова уходит. И так раз за разом.
Жуга и бард переглянулись.
– Я ничего не понял, – сказал травник.
– Я тоже, – поддакнул ему Вильям. – Попроще можно?
– Можно. Представьте иголку и холст. Холст – это как бы мир, а иголка – Олле. Игла проходит через ткань, выходит с другой стороны, потом обратно… Теперь понятно?
– Вполне, – кивнул Жуга. – А нитка за иголкой тянется?
– Я не думаю, что он что-то «сшивает»: он, скорее, не игла, а шило – только дырки делает. Сны людей для него как маяк. А может, сны и есть уже дырки в ткани реальности.
– Его можно вернуть?
– Не знаю. Слишком мало данных. Возможно, эти колебания затухают. Но вообще, судя по вашим рассказам, он там вполне освоился. Похожий случай был лет сто, сто пятьдесят тому назад – парнишку звали Рип ван Винкль. Он ушёл в лес и пропал. А после кто-то похожий на него стал являться детям перед сном. С мешком влезал через трубу по верёвке и сыпал им в глаза песок, чтобы заснули. Потом он объявился, спустя почти сто лет, ничуть не постарев, и всё прекратилось. Хотя песочного человечка поминают до сих пор.
– Странно, – проговорил задумчиво Вильям. – Мне Олле рассказывал стишок про человека с верёвкой и мешком, который исчез в лесу. А у меня на родине поют колыбельную про Вилли Винки: «Крошка Вилли Винки ходит и глядит, кто не снял ботинки, кто ещё не спит…»
– Наверное, это тоже был он, – Гертруда заглянула в пергамент. – Ещё упоминается человек, который капал в глаза спящих сладким молоком, но это было так давно, что даже нет ссылки на время. Вообще, такие случаи редки. Во-первых, нужен очень мощный первоначальный импульс, чтоб покинуть этот мир мгновенно и живым, а во-вторых, сны – притягательная штука, но не каждый человек способен в них существовать. Для этого нужен особый склад ума, такое, знаете ли, чувство равновесия…
– Он канатоходец.
– А, тогда понятно. Жаль, я не знаю, что случилось.
– Может, это поможет? – Вильям полез в кошель и достал наконечник стрелы. – Я… гм… Олле исчез, когда в него попала стрела. У неё был точно такой наконечник.
Гертруда осторожно попробовала пальцем остриё. Нахмурилась.
– Откуда это у вас?
– Мне дал Рудольф из Лиссбурга. Принёс штук десять.
– У него их целый бочонок, – подтвердил Жуга. – Я не знаю, что это, но если он не врёт, их сделал маг по имени Эйнар.
– Эйнар? – переспросила Герта. – Эйнар Орчиз? Который высвистывал ветер?
– Не знаю. Рудольф говорил, что этот Эйнар хотел стать дельфином и однажды исчез.
– Тогда это он. Интересно. Очень интересно! Могу я это взять на пару дней?
– Разумеется, – кивнул Вильям.
– Я вот ещё что хотел, – Жуга достал мешок и выложил на стол дощечку. – Что ты скажешь вот об этом?
– АэнАрда! – воскликнула Герта. – Я думала, их уже не осталось.
– По-моему, я это уже слышал, – пробурчал Жуга. – Это всё?
– Золтан намекал, что у тебя есть для меня какой-то сюрприз, но такого я не ожидала. Превосходный экземпляр! – Глаза Гертруды светились восхищением. – К тому же, в фазе активации… Уже конец игры?
Травник вздрогнул.
– С чего ты взяла?
– Всего пять фигур осталось.
– Их и было пять. С самого начала.
– Не понимаю, – нахмурилась та. – Должно быть восемнадцать. Сколько сделано ходов?
– Я не считал. Десяток или два.
– И все – с пятью фигурами? Невероятно! – Герта вскочила и направилась к камину. Оглянулась запоздало. – Ты позволишь мне взглянуть на фигуры противника?
У травника отвисла челюсть.
– Это можно сделать?!
– Да, конечно… – Гертруда осеклась на полуслове и нахмурилась. – Постойте, постойте. Так вы не знали? Как вы тогда играете?
Жуга вздохнул.
– Никак.
– Ну и ну… Как вам это удалось?
Курился дым. Ароматическая палочка светилась красным огоньком. Над доской, на тонкой и высокой проволочной треноге покоился хрустальный шар. Свет шести свечей, установленных в углах доски, отражался в глубине хрусталя и зеленоватым, чуть мерцающим сиянием струился вниз. Повсюду за пределами стола царила темнота – Гертруда занавесила окно, а огонь в камине догорел. Дым от курительной свечи стелился над столом, и в его тяжёлых стынущих клубах проступали очертания невидимых фигур. Жуга и Вильям боялись шевельнуться и дышали в сторону, чтобы не разрушить призрачную картину.
– Одиннадцать фигур, – сказала Герта, – и на удивление хорошая позиция!
– У кого хорошая позиция? – невольно вырвалось у травника.
– У белых. Взгляни сам: пешка на проходе и прикрыта ладьёй, белый воин запер чёрного и готовится атаковать левый фланг, лис взял на вилку воина и дневного охотника, а дракону ничего не угрожает.
– Ты действительно так думаешь? – Жуга с сомнением потёр небритый подбородок. – Одиннадцать к пяти – не тот расклад, с которым можно выиграть.
– У чёрных численный перевес, но позиционное преимущество на вашей стороне. Пусть ходит пешка или лис, потом – размен ферзей…
– Размен… чего?
– Ферзей.
– Ты говоришь про воинов?
– Какая разница? У вас пешка на проходе.
– Ну и что?
– Да ничего! – фыркнула Герта. – Пешка на последней линии становится кем хочет. Как можно этого не знать?
– А кто играет, в смысле – двигает фигуры?
– В АэнАрде все играют.
– Нет, но кто начал игру?
– Как кто? – Герта с недоумением взглянула на Жугу. – Дракон, конечно!
– Наш?! – Вильям выпучил глаза. – Или…
Он не договорил. Воцарилась тишина. Взоры всех троих остановились на другом крае доски, где в клубах седого дыма вырисовывалась фигура чёрного дракона.