Жуга. Книги 1-4 + авторский сборник — страница 8 из 336

Говорящий

8

В маленьких глазах медведя явственно читалось удивление.

«Я думал, ты убил его».

– Кого? Дьёрдя?

«Да. Это выглядит так, будто ты дал ему жизнь взаймы».

– Он с лихвой вернул мне долг, – ответил Жуга, вновь развязывая мешок. – Спас жизнь и мне и Зимородку. А ещё учил меня сражаться на саблях. Я расстался с ним в Маргене – он собирался наняться к кому-нибудь в охрану. Больше я о нём не слыхал.

Медведь сосредоточенно обнюхал протянутый травником берестяной короб, запустил в него лапу, выволок сочащийся мёдом кусок и принялся его жевать вместе с сотами. Проглотил и вытащил ещё. Довольно урча, облизал широченную лапу.

«Ах-р… Удружил. Славный медок».

Травник усмехнулся:

– Из-за этого самого мёда я однажды попал в такую переделку!..

Взгляд зверя вновь скользнул по травнику и задержался на мече.

«Твой меч… Откуда он взялся? Ты не рассказывал, откуда он у тебя».

– Это было в городе, перед войной. Я не думал… не хотел, – сказал Жуга и опустил глаза. – Так получилось.

«Тоже попал в переделку, как с мёдом?»

– Да. И эти две вещи чуть меня не погубили.

Прах и пепел

– Дурная пора. Чего? А, злобно! Ну, дык… А как ещё назвать весну, нагрянувшую в город? Вот то-то… Это, наверное, где-нибудь в лесу или в полях весенняя пора – сплошное любование, там, ручьи, проталинки и птичьи голоса, ну просто рай земной, ни больше ни меньше, а здесь весна – просто бедствие. А снег! Какой у вас тут снег? Лишь только оттепель наступает, всё дерьмо, что вылили из окон и дверей, течёт под солнцем, вонь – хоть на крышу лезь, до первых гроз не продохнёшь. Да и с крыш тоже валится – вон, к примеру взять, меня вчера едва сосулькой не убило! Чего? Дождик? На хрена мне сдался этот дождик, господи прости – одна лишь сырость от него, а проку никакого. Ну а дороги? Это тоже дождик?! Всяк город хвалится, что все пути ведут к нему, и всяк старается от этого отречься, когда распутица приходит. Распутица, она и впрямь как девка – вредная, распутная и никому проходу не даёт. Пешком не всякий проберётся, чего уж о подводах говорить! Я ж говорю – дурная пора. Обозы вязнут, старые запасы подъели, вот и сидите на бобах… Дороги, ха! Кисель! Недавно видел – лошадь чуть в грязи не утонула… вместе с всадником. Вот те и «да ну»! Сам ты трепло. Че-го? А ну, убери руки. Ах, ты так, значит? Получи! Что, и тебе тоже? Ну, подходи по одному! А-аа!!! Не трожь мешок, скотина! Зашибу!

Загрохотали, падая, столы, и шум безумной потасовки вырвался на улицу в раскрытое окно, как из бочонка – пенная струя. Кто из прохожих был поблизости, шарахнулись прочь, а через миг обшарпанная дверь корчмы под Жёлтым Колесом распахнулась, и грузное тело вылетело вон. Проехалось на животе, взрывая носом уличную грязь, попыталось встать, но тут большой увесистый мешок, который вышвырнули следом, настиг его и повалил обратно. Корчма грохнула, засвистела, заулюлюкала, кто-то плюнул, кто-то погрозил кулаком, и подгулявшая компания отправилась обратно пьянствовать.

Упавший в грязь поднялся, сел, ругаясь и отплёвываясь, и подтащил к себе мешок. Огляделся. Прохожие отворачивались и прятали улыбки, проходили мимо по своим делам, и лишь один, худой и рыжий, с посохом, остался стоять, глядя на него слегка насмешливо и с укоризной. Посох был берёзовый, недавно срубленный, белёсая кора ещё кудрявилась тонкими плёночками.

– Что, схлопотал? – спросил он беззлобно и усмехнулся, протягивая руку. – Вставай, а то застудишься.

– Тебе что за дело… – буркнул тот, поднялся на ноги, с кряхтением потёр отбитые бока, икнул и выругался. Его изрядно шатало, мешок в руках тянул в сторону. Не замечая протянутой руки, он привалился к стене и мутным взглядом смерил пришлеца:

– Ты кто т-такой?

– Да проходил вот мимо, гляжу: летит. Ты как? Башка цела?

– Не твоё дело… А вот раз ты такой сердобольный, угостил бы меня пивом, а то сегодня я уже не при деньгах.

– Ну, ты, братец, совсем обнаглел, – усмехнулся странник. – А ну как не угощу?

– А нет, так и хрен с тобой, – ответил тот. – Мне всё равно сегодня помирать.

– Что? – Странник поднял бровь. – С чего ты это взял?

– С того… Ну как, поставишь пива?

Рыжий помолчал, затем кивнул на дверь:

– Войдём.

* * *

Тревожно было в городах, тревожно в сёлах. Худые вести доходили с окраин. С юга шла война – в который раз, не сосчитать, отряды оттоманских турок, порезав на горах заставы сербов-граничар, не повернули, удовлетворясь награбленным, а двинулись походом на Валахию и Дакию, и дальше, куда Аллах поведёт. А тут ещё откуда ни возьмись вдруг выползла холера, поганая сестра весеннего ненастья, выползла и гуляла в городе около месяца, терзая жителей от мала до велика без разбору, в кровь выгрызая потроха мучительным поносом. Шумели люди в кабаках, ругались, пили, думали, что делать, иногда дрались, малейшая ссора, спор, острота, маленький должок – всё вызывало гнев. Немудрено, что незадачливый любитель полётов на пьяную голову счёл за лучшее смолчать, когда опять зашёл в корчму. И всё ж его заметили – ещё бы не заметить! – разило от него, как от козла. Компания за столом в углу притихла, мрачно наблюдая, как двое отыскали свободный стол под лестницей и заказали пива.

– Есть хочешь? – Рыжий странник скинул с плеч мешок. Пристроил рядышком на лавке посох.

– А… всё равно… – махнул рукою незнакомец, задвинул свой мешок под лавку, вытер руки об себя, поспешно схватил кружку и долго пил, не отрываясь. Хмельной напиток тёк ему на грудь и заливался в рукава.

– Заладил, как осенний дождик: «Всё равно, всё равно…» На.

Тот опустил пустую кружку, всё так же безразлично взял протянутые странником хлеб, лук и колбасу, отгрыз кусок и принялся жевать. Ел он бездумно, торопливо, с мутной жадностью в глазах, не чувствуя ни вкуса колбасы, ни тошнотворной вони, исходившей от него самого. Был он высок и бородат, с неряшливой копной сизых, местами обгорелых и давно не стриженных волос, имел лет двадцать пять за плечами и странный, затаённый страх в душе. В его речах сквозил неистребимый лающий акцент, в любом краю выдающий уроженца германских земель. Одежда, подпоясанная вервием изодранная ряса, была грязна до безобразия, под левой рукою расплывшейся бурой полоской темнела запёкшаяся кровь. В просвете рваного ворота мелькал чёрный крестик. Распухший нос, разбитая губа… Похоже, досталось ему крепко.

– Тебя как звать?

Вопрос, казалось бы, невинный, заставил незнакомца сжаться, будто от удара – он даже будто ростом ниже стал. Прожевавшись, положил огрызок колбасы на стол.

– Зовут меня Бертольд, а прозвище мне – Шварц, что значит Чёрный, – ответил он и снова смолк.

– Ты не монах ли часом?

– Ну, может, и монах… – Голова его качнулась с пьяной несуразностью. – А как тебя зовут?

– Зови меня… ну, скажем, Лис, – ответил тот.

– Лис? – Брат Бертольд наморщил лоб. – Это который бегает… вот этак? – он показал пальцами.

Губы его собеседника тронула улыбка.

– Да.

– Идёт. Поставь мне пива, Лис.

– Может, хватит? – посерьёзнел странник. – Чего ты набираешься с утра?

– С того, – угрюмо буркнул тот. – Я, может, до утра уже не до…

Рука легла на стол между ними, и чей-то голос коротко потребовал:

– Эй. Выметайтесь. Оба.

Корчма затихла. Рыжий поднял взгляд.

Подошедших было трое: чернявый, стриженный в кружок парнишка в белой безрукавке поверх вышитой рубахи, второй – постарше первого, но тоже не мужик ещё – едва-едва усики пробились, как чёрные сопли под носом, и третий – в грубых шерстяных штанах, голый по пояс. Этот был крупнее всех, хотя и остальные тоже с виду были крепкие. Однако Лис не шелохнулся, остался сидеть как сидел, лишь бросил беглый взгляд в сторону окна, где за столом оставшиеся трое следили, чем всё кончится. Один вертел в руках колоду карт. Шварц молчал, растерянно помаргивая. Дела… Здоровый ведь мужик! Шутя троих осилил бы. Злости не хватает, что ли?

Меж тем парнишка, что поближе, шагнул вперёд, взял со скамейки посох и отступил обратно. Посмотрел на своего приятеля – тот кивнул одобрительно.

– Ну? – нетерпеливо бросил голопузый. – Долго вы ещё тут будете вонять?

– А ты нос заткни. – Лис встал и выпрямился, глядя ему в глаза. – Чего расшумелся? Или твоя корчма?

– Может, и моя. А вот ты кто такой, ядри тебя холера?

– Залётный воробей. Чего пристали к человеку?

– А нечего тут языком трепать! Тоже мне, нашёлся… Мало, видать, попало – вишь, опять пришёл.

Лис посмотрел на Шварца.

– Своё он получил, стало быть, в расчёте вы.

– В расчёте или нет – решаю я, – набычился верзила. – Ну так что, дать вам по мордам или сами уберётесь?

Рука его потянулась вперёд.

Движение было быстрым. Неуловимо быстрым. Толчок, подножка – заводила растянулся на полу. Его дружок взмахнул посохом, промазал, а через миг сам приложился головой об стол. Кружка разлетелась в черепки. Посох, не успев упасть, будто сам собою прыгнул страннику в руки, и третий забияка спешно попятился. Полураздетый картёжник рванулся было встать и замер, углядев под носом у себя грязный берёзовый кол.

– Ну? – в свой черёд спросил у парня Лис и повёл туда-сюда рукой. – Теперь мы в расчёте?

Парень заворожённо следил, как двигается посох. Облизал пересохшие губы. Опустил глаза.

– В расчёте, – пробурчал он.

– Вот и славно. – Странник встал и вернулся к столу. Посмотрел с неодобрением на Бертольда и пошарил в кошельке.

– Хозяин! – позвал он. – Дай воды. И уксусу туда добавь.

Компания играющих вновь собралась у окна. По грязному столу зашлёпали карты. Народ в корчме задвигался, загомонил, обсуждая происшествие, забрякали кружки. А в дальнем углу негромкий голос вдруг сказал со странной убеждённостью: «Жуга».

– Жуга? – Бертольд вдруг встрепенулся. – Тебя и впрямь зовут Жуга? О господи… Мне про тебя Олег рассказывал, как вы на мельнице… и в замке…

– Я – Лис, – нахмурившись, ответил рыжий странник. – Оставь Жугу в покое. И вообще, говори тише.

– Жуга, наверное, только ты сумеешь мне помочь! – Монах приблизился и громко зашептал ему в лицо: – Меня… убить хотят.

– С чего ты взял? – опешил тот. – Да и кто?

– Не знаю я! Не знаю!

– Ну а за что, знаешь хоть?

Взгляд монаха стал беспомощным.

– Я… дьявола на землю выпустил… – сказал он, всхлипнул и заплакал.

* * *

Некоторое время оба они молчали.

– Так-таки и дьявола? – усомнился Жуга.

Брат Бертольд развёл руками.

– Я не знаю…

– А ну-ка, расскажи.

Тот вытер слёзы, помолчал, тоскливо заглянул в пустую кружку, вздохнул и начал свой рассказ.

Всё началось года три тому назад, когда Тотлис, «малефик и чернокнижник», как назвал его Бертольд, после очередной, устроенной прямо в «раболатории» попойки выгнал в шею нерадивого ученика. Из опасения вызвать гнев богатого родителя Бертольд решил на родину в Эльзас не возвращаться и, поскитавшись с полгода по городам и весям, вдруг неожиданно пристроился к доминиканцам. Постриг принять у него духу не хватило, но в послушание он поступил. Обрывки знаний и остатки денег позволили ему продолжить алхимические опыты – не из любви к науке, нет! – причина, подвигшая его на эти исследования, была более прозаической. Бертольд, подобно многим, искал «великий магистерий» – чудесный способ превращения «пустых» металлов в царственное золото.

– Сперва я брал свинец, ибо он тяжелее всех, – рассказывал монах, – брал и пережигал его с серой в тигле на огне.

– Господи! С серой-то зачем? – опешил Жуга.

– Ну, сера… – Брат Бертольд повёл рукой. – Она ведь жёлтая такая…

– А, ну-ну. И что? Хоть что-то получалось?

– Да не очень. – Монах смутился. – Ведь тут, понимаешь, не в исходных элементах дело, а в малых веществах, кои тинктурами именуются и все эти превращения производят.

– И что ж ты, травы брал?

– Нет, травы я отбросил сразу, ибо в огне любая трава и животная плоть становятся золой, настолько одинаковой, что различить её весьма затруднительно, а потому нет разницы, какую брать золу. Вот я и взял древесный уголь – он дешевле.

По мере того как продвигался рассказ, ровней становилась и речь монаха, словно бы он находил утешение в воспоминаниях.

– Читая манускрипты, собранные Тотлисом, наткнулся я на труд алхимикуса Марка Греческого, «Книгой огней» озаглавленный, и в оном труде, стародавнем и мудром, нашёл я рецепт странного зелья, следуя которому добавил ко всему, что было у меня, селитры и масла, и долго нагревал потом в сосуде. Но – увы! – летучие пары, что наибольшее воздействие в нагретом состоянии производят, разорвали сей сосуд. Я взял тогда горшок со стенками потолще, сложил туда искомые ингредиенты и тинктуру, забил отверстие пробкой и укрепил для тяжести камень сверху. Исусе, спаси мою душу! Громыхнуло так, что меня бросило к стене, и, верно, если даже и не владыка ада Люцифер – будь трижды проклято имя его! – явился предо мной в безумной вспышке, то кто-то из его прислужников! Я обгорел и оглох, и даже на время ослеп, могильный смрад заполнил мою келью, черепки от горшка разлетелись без счёта вокруг, а камень, возложенный сверху, пробил крышу и сгинул бесследно!

– Это всё? – спросил Жуга.

– О, если бы! – в отчаянии ответил брат Бертольд. – Мне запретили заниматься алхимической наукой, настоятель наложил на меня суровую епитимью, и я ревностно молился день и ночь. Но вскоре в одну из ночей, когда я, утомлённый, задремал, явились двое, чтоб меня убить. После долгих молитв спал я чутко, и тихий шорох разбудил меня в миг, когда клинок уж занесён был надо мною! Я с криком оттолкнул напавшего – а он хоть был невысок, но силы необычайной, – и только чудом вырвался из кельи, избежав смертельного удара: нож оцарапал мне ребро. Когда ж вернулся я, собравши братию свою, лишь чёрная зловонная нора, прорытая в земле, осталась после демонов. Её засыпали землёй и известью и даже не пытались заглянуть в тот ход, что вёл не иначе как в сердце ада. А я ушёл на следующий день. Вот так.

– И долго ты так ходишь?

– Сегодня третий день. – Монах по-детски шмыгнул носом. Поднял взгляд. – Поставь мне пива, Лис.

– И что, в эти две ночи тебя тоже искали?

– Не спал я. Даже не ложился.

Жуга нахмурился.

– Вот, значит, как… Ну, что ж. – Он встал, порылся в кошельке. – От пива тебе вряд ли полегчает. А вот купи лучше немного мыла, отмойся и платье отстирай.

– Где? – Брат Бертольд повертел в руках менку.

– В реке, за городом. А к вечеру, уговоримся так, придёшь сюда, тогда посмотрим. Да смотри, ежели и это пропьёшь, вообще к тебе не подойду. А пока что на вот, протрезвись.

Он подвинул монаху уцелевшую кружку, плеснул в неё воды из кувшина, принесённого хозяином, после чего поднял котомку, посох и молча вышел из корчмы.

* * *

То, что за ним идут, Жуга заметил сразу. Вряд ли здесь, за городской стеной, где узенькие улочки сплетались в запутанную каменную сеть, два человека враз могли облюбовать один путь, не сговорившись. Жуга прошёл от корчмы по направлению к центру города, свернул на улицу ткачей – то был богатый чистенький квартал со множеством торговых лавочек по обе стороны – и приценился для виду к выложенным на прилавок тканям. Сейчас, когда холерная напасть пошла на убыль, люди вспомнили о приближающемся лете. Меха, сукно и тёплую фланель сменили саржа, лён и яркая сарпинка, а кое-где с немалой переплатой можно было отыскать батист, причудливую вязь голландских кружев и совсем уж редкие по нынешней поре восточные шелка. Зато повсюду грудами лежали поддельные «бухарские» ковры местной работы. Торговцы с беспокойством поглядывали на небо: похоже, с запада ползла гроза.

– Купи рубаху, рыжий!

Травник поднял взгляд. Хозяин лавки, толстый бородач-южанин, подмигнул и развернул перед Жугой расшитую рубашку.

– Спасибо. Не хочу.

– Купи, недорого отдам. А то, гляди, совсем ты обносился, стыдно людям показаться. Четыре менки и прошу всего.

Жуга поколебался. Купец, конечно, был прав, но слишком уж дёшево просил.

Но… больно хороша была рубаха.

Подозрительно дёшево.

– Четыре?

– Ладыть, уговорил. Три с половиной. Ну, берёшь?

Соблазн был велик. Жуга кивнул и полез за кошельком. Сунул нежданную обнову в сумку и украдкой взглянул назад, вдоль улицы, отметив, что увязавшийся за ним незнакомец свернул туда, где лавки были побогаче. Жуга забросил котомку за спину и ходко двинулся назад, ловко обходя прохожих. Спустился вниз по улице, свернул два раза налево и вскоре вышел к рынку, прямо в рыбный ряд.

Здесь царила суета. В преддверии войны и в ожидании осады ненасытный город проглотил не один обоз провизии. Грузились и разгружались подводы, ржали лошади, скрипели тали, с грохотом катились пустые бочки и глухо стучали по камням полные. В душном воздухе висел тяжёлый запах от корзин с солёной, вяленой, копчёной и просто снулой рыбой. Приметив небольшой возок, Жуга укрылся за ним и осторожно выглянул оттуда.

Преследователь только-только показался из-за угла – Жуга опередил его почти на всю длину кривого переулка – и с беспокойством озирался в поисках приметной рыжей головы. Жуга невольно усмехнулся, так неумело и нелепо выглядела эта слежка, затем посерьёзнел и двинулся меж больших, полосками раскрашенных палаток с намерением оставить незнакомца в стороне.

И остановился словно вкопанный.

– Бог мой… Влана!

Девушка за прилавком подняла взгляд. Губы её дрогнули.

– Ты?..

Жуга не ответил. Молчала и Влана. Она похудела, спала с лица. Каштановые волосы упрятались в чепец. Болезненная тонкость рук, отёки под глазами и туго под рубашкой перевязанная грудь лучше всяких слов сказали травнику, в чём дело.

Девчонка, месяц не прошёл, как вытравила плод.

– Давно тебя не видно было… – Влана поискала косу. Не нашла, потупилась. – Как ты? Где?

– Не стоит говорить об этом, – уклончиво ответил травник.

– По-прежнему дороги топчешь?

– Можно сказать и так. Ты замужем?

– Я… нет. – Она покачала головой. – Мне тётка двоюродная в лавку помогла устроиться. Спасибо, холера не задела. А прежнее… занятие бросить пришлось. Видишь ли… я…

– Я знаю, – кивнул Жуга. – Скажи… – он помолчал, не решаясь продолжить, – это был… мой?

Влана пожала плечами.

– Теперь-то какая разница?

– Да. В самом деле. – Жуга прошёлся пятернёй по рыжим волосам.

– Ты где сейчас? – спросила Влана. – Опять у Ладоша?

– Угу. Я… Знаешь, мне хотелось бы тебя увидеть.

– Ты там остановишься?

– Не знаю. Наверное, да.

– Надолго?

Жуга пожал плечами.

– Я приду сегодня вечером, когда освобожусь.

– Гроза идёт. – Жуга взглянул на небо. – Недолго торговать осталось.

– Наверное, недолго.

Внезапная встреча спутала все планы. Вдобавок травник совсем забыл, с чего его понесло на рынок, и голос за спиной заставил его вздрогнуть:

– Эй! Это тебя зовут Жуга?

Жуга обернулся так резко, что чуть не повалил составленные в три этажа корзины. Большая серебристая треска соскользнула с прилавка и мокро шлёпнулась на камни мостовой.

Стоящий перед ним был высок и тонок в кости, одет неброско, но богато – ткань на кафтан была из самых дорогих, на оторочку ворота пошёл искристый чёрный соболь. Богато изукрашенный широкий пояс оттягивал прямой недлинный меч с приметной, хитро извитой и тоже чёрной с серебром рукоятью. Сам паренёк был молод и едва успел отпраздновать двадцатилетие. Был он темноволосый, кареглазый, с небольшой бородавкой у левого виска. Черты красивого лица немного портила излишне большая нижняя челюсть. Жуга вдруг вспомнил – именно его он видел в корчме, в кругу подвыпивших картёжников. Не самая достойная компания для боярского сынка.

– Так ты Жуга? – нетерпеливо повторил он вопрос. Отрывистая, жёсткая речь. Голос ещё ломается, а гляди-ка – уже командовать привык…

Рыжеволосый кивнул:

– Это моё имя.

– Тогда у меня к тебе дело.

Жуга покачал головой.

– Не знаю, кто и что тебе про меня наболтал, но я не берусь ни за какие дела.

– Я заплачу тебе. Я видел, как ты дрался. Мне нужны такие люди.

– Многие дерутся лучше. За деньги ты наймёшь кого угодно.

– Но ты умеешь колдовать.

Жуга пожал плечами.

– Я травник, только и всего.

Паренёк помолчал. Чувствовалось, что ему трудно себя переломить, чтобы продолжить разговор с упрямым простолюдином.

– Радмил и Молинар не захотели мне помочь, – сказал он, поборов богаческую гордость, – а Золтан Хагг и вовсе отказался говорить со мной. Быть может, ты сумеешь.

Жуга покачал головой.

– Не знаю, кто такие: и Радмил, и Молинар, и Золтан Хагг.

– Волшебники из местных.

– А-а. – Травник кивнул безразлично. – Тогда тем более. Прости, боярский сын, я не смогу тебе помочь.

– Но, может, ты хоть выслушаешь меня?

Жуга помедлил.

– Нет.

– И всё же знай – меня зовут Кинкаш. Кинкаш Дёже. Я жду тебя под Жёлтым Колесом. Сегодня вечером.

Он развернулся и направился обратно.

Жуга нагнулся, поднял рыбу, положил её на прилавок. На западе пока ещё негромко заворочалась гроза. Влана торопливо перекрестилась. Жуга посмотрел наверх. Налетевший ветер шевельнул его отросшие рыжие волосы, приоткрыл висок, белеющий косым давнишним шрамом.

– Как ни крути, а все пути ведут в корчму, – вздохнул он.

– А что там?

– Так, дела.

– Так мне прийти?

Жуга впервые улыбнулся.

– Конечно приходи. Я помогу.

Влана вздрогнула и промолчала.

* * *

Остаток дня гроза кружила над домами, словно коршун над цыплятами, выбирая, где сподручней разразиться. Жуга успел за это время посетить обжорный ряд, где прикупил пирожков с требухой, после перебрал товар в трёх лавках с травами и снадобьями. Купил он, впрочем, мало, больше морщился, ругаясь втихомолку: торговцы травами здесь оказались сплошь как на подбор жульё и шарлатаны.

Под вечер грохнуло, потоком хлынул дождь. Корчма была полна народу. Шварц в вымокшей, но чистой рясе сидел на прежнем месте, под лестницей. Какой-то друг или знакомый (из сострадания, не иначе) угостил его пивком – на столе были полупустая кружка и длинный, дочиста обглоданный скелет сушёного рыбца. Отмытая в реке монашья борода изрядно распушилась, приобрела вполне приличный пепельный оттенок. Шварц вычесал из шевелюры жжёные волосья, и теперь лишь опалённые брови напоминали о рассказанной им истории.

Влана тоже была здесь, помахала рукою, завидев Жугу. На лавке рядом с ней лежал рогожный куль, разрезанный в накидку. С рогожи капало.

Жуга присел за стол.

– Пьёшь? – кивнул он монаху.

– Пью, – печально согласился тот. – Грешен есьмь. Моя вина.

– Это я его угостила, – поспешно вмешалась Влана. – Мы тут говорили…

– Дожили, – поворчал Жуга, снимая с плеч котомку, – девка монаху пива ставит… Давно сидите?

– Недавно. С полчаса, – ответил тот.

– Три кружки, стало быть, – отметил про себя Жуга. – Хозяин! Ладош! Эй!

Тот обернулся из-за стойки. Прищурился.

– Чего там?

– За этих я плачу. Только пива больше не надо.

– А что подать в таком разе? – Он подошёл, вытирая передником руки, и остановился в ожидании. Жуга порылся в кошельке.

– Похлёбки дай и каши. Гречневой. Большую миску.

– С рыбой?

– С мясом.

– И что ж, – усмехнулся он, – всухомятку, стало быть, есть будете?

– Ну… а, ладно, чёрт с тобой! – Жуга махнул рукой. – Давай неси и пива тоже.

– Сколько?

– Две кружки.

– Три, – сказала Влана.

– С вами по миру пойдёшь, – усмехнулся Жуга. Повернулся к Ладошу. – Сколько там?

– Ну, ежели с пивом… Два на десять менок.

– Однако ж дорого… На четверик. А на сдачу рыбки нам сообрази сушёной.

Хозяин ушёл.

– Богато живёшь, Лис, – с оттенком лёгкой зависти заметил брат Бертольд. – Работал зиму небось?

– Всякое бывало.

– Лис? – Девушка нахмурилась. – Почему Лис?

– Прозвали так. – Жуга пожал плечами. – А что, не похож?

– Нет. Вот разве рыжий только.

– Спасибо хоть на том. – Жуга поворотился к Шварцу. – Ну что, не тронули тебя сегодня?

– Благодаренье Богу, нет, – ответил тот. Вздохнул.

В дымящем блюде принесли похлёбку. Жуга вынул нож, достал из сумки хлеб и нарезал. Взялись за ложки.

– Мне бы хотелось осмотреть ту яму, – сказал Жуга, когда черёд дошёл до каши.

– Никак не можно. – Брат Бертольд облизал ложку и сыто отдулся. Глотнул пивка и взялся за рыбца. – Монахи в келью нас не пустят, а если самому пробраться, тоже всё едино: яма-то – тю-тю, засыпана.

– А про тех двоих ты что-нибудь вспомнил?

Шварц торопливо перекрестился рыбьим хвостиком.

– Спаси меня боже вспоминать! Темно там было. Сильные аки беси. Ростом малые – мне вот посюда. А! Вот ещё – за бороду я, помню, ухватил того, с ножом. Рога ещё там были у него…

– Хватит, – поморщился Жуга, – гляжу, ещё кружка, так ты и про копыта вспомнишь. Н-да…

Монах растерянно примолк.

– Что мне делать, Жуга? – спросил он наконец.

– Посмотрим утром. Я здесь комнату заказал, да вижу, ещё одну надо. Ты всё ещё не при деньгах? – Бертольд поспешно замотал головой. – Так… – Жуга нахмурился. – Ладно. Сниму я на ночь комнату тебе.

– Это что, мне одному опять?! – подпрыгнул Бертольд. – Я не… я… да они ж меня…

– Да не ори ты. Я рядом буду, за стеной.

– Ну да! Ты с девкой миловаться будешь, а я всю ночь сиди, дрожи?

– Замолкни, – коротко сказал Жуга. – Не знаю, что ты натворил и кто тебе за это хочет глотку перерезать, если не врёшь. Чтоб тебе помочь, новой напасти дождаться надо.

– А я, получается, наживкой в таком разе буду?!

Жуга поднял взгляд и усмехнулся.

– Кому сейчас легко?

Гроза прошла. За окнами стемнело. Жуга поднялся и прошёл к хозяину. Тот глянул вопросительно.

– Чего угодно?

– Бадью с водой и комнату.

– Ещё одну?

– Угу. И вот ещё что… Кто такой Кинкаш Дёже?

– Кинкаш Дёже? Сын Милоша Дёже, боярина из Клуж-Напоки. Это с его ребятами ты поцапался сегодня. Он тоже, кстати говоря, тут комнату снимает, уже четвёртый день. Да только не видать его. А ты и впрямь Жуга?

– Впрямь, вкось, какая разница, – ответил тот. – А что?

– Да так, – пожал плечами Ладош, – ничего.

* * *

Бадья с водой дымилась посреди комнаты. Жуга поставил посох в угол, швырнул котомку на кровать. Отлил воды из принесённого с собой кувшина в кружку. Влана молчала.

– Мойся пока. – Жуга кивнул ей на бадью и протянул брусочек мыла.

– Но я не… Видишь ли, я сейчас…

– Я не для этого прошу.

– Ладно, – кивнула та. Нащупала завязки юбки. – Ты выйдешь?

– Нет. – Жуга покачал головой и пояснил. – Так надо.

Обострившееся обоняние травника ещё на рынке уловило исходящий от девушки едва заметный характерный острый запах. Теперь же ясно можно было разглядеть и прочие признаки надвигающейся болезни. Огнёвка-сыпь. Жуга ругнулся про себя, недобрым словом помянув дуру-повитуху, вздохнул и молча вывернул мешок. Достал и развернул тряпицу. Мелко нашинкованная смесь сухой травы с шорохом посыпалась на воду. Влана насторожённо покосилась не неё.

– Зачем это?

– Так надо. Ты мойся, мойся. И запоминай. Вот это, – он вытащил другой свёрток, поменьше, – будешь дважды в день запаривать и пить. Щепоть на кружку. Я сам готовил, можешь не бояться.

– А что это?

– Чтоб молоко скорее высохло. Болит небось в груди?

Влана покраснела.

– Н-да. – Жуга взъерошил волосы рукой. – Вот. Это тоже заваривай и растирайся на ночь. Боль… ну… которая там, тоже пройдёт. Не перепутай только.

– Жуга. – Девушка потупилась. Закусила губу. – Ты… Я хочу сказать, это был не твой… не твоя…

– Знаю, – отмахнулся тот. – Знаю.

– Откуда?

– Оттуда, – буркнул травник. – Я, может, неуч и дурак, но до девяти считать умею. Ладно, вылезай. Я отвернусь.

Жуга дождался, пока Влана не залезет под одеяло, раскрыл окно, с натугой приподнял бадью и вылил позеленевшую воду на улицу. Снаружи заругались. Жуга захлопнул раму, погасил свечу и тоже забрался на кровать. Улёгся спина к спине.

– Жуга, – позвала девушка негромко.

– Мм?

– Зачем ты нянчишься со мной, коль знаешь?

Жуга пожал плечами. В постели это получилось плохо.

– Бог знает зачем.

– Ты вспоминал обо мне?

– Нет.

– Я… Наверное, мне нельзя было так. Но как растить ребёнка одной, без дома, без семьи, без денег? Холера тут ещё…

Жуга промолчал.

– Злишься на меня?

– Нет.

– Жуга, я… – Влана вдруг повернулась лицом к нему.

– Что?

– Я… Нет, ничего. – Она вздохнула. – Спи, Лис. Спи.

* * *

Истошный крик взвился в полночной тишине, гвоздём буравя уши. Жуга вскочил, отбросил одеяло, одним движением натянул штаны и с посохом в руках метнулся к двери.

– Запрись и никуда не выходи! – крикнул он Влане. Перепуганная девушка сумела лишь кивнуть в ответ.

Кричала женщина, откуда-то снизу. Кричала, долго не умолкая. Корчма шумела, просыпаясь. Захлопали двери. В нижнем зале было пусто. Жуга, едва касаясь ступеней, сбежал по лестнице, где у дверей столкнулся с Ладошем.

– Кто кричит?!

– Что?

Ладош был в одном носке, в вязаной жилетке поверх ночной рубахи. В одной руке он держал горящую свечу, в другой – мясницкий длинный нож.

– Кто кричит, спрашиваю?! – рявкнул Жуга, теряя терпение.

Хозяин указал ножом на дверь:

– Там, в комнате…

Дверь, запертая изнутри, не поддавалась. Жуга ударил раз, другой – с разбегу, расшиб плечо и выругался. За дверью притихли. Меж тем сбегался народ – большинство постояльцев, разбуженные криками, спешили вниз. Кто мог, пришёл с оружием.

– Что тут творится?

– Кто кричал?

– Эй, господин Кинкаш, откройте! – позвал хозяин. Свеча в его руке дрожала. – Чего за шум у вас там, а?

– Кинкаш? – внезапно вскинулся Жуга.

– Ну да. Он поздно заявился, с девкой. А комнату всегда внизу снимает. Там, значит, и просторней, и теплей, хоть и дороже…

– О, чёрт… Ломайте дверь! – Травник обернулся. – Огня! Свечей несите!

Ударили. Ещё. Засов слетел со звоном, дверь рухнула, толпа ворвалась в комнату и замерла, притихнув. Ладош наклонился, посветил свечой и спешно отступил.

– Силы небесные…

Девчонка на измятой и разбросанной постели была жива, лежала без чувств в чём мама родила. На шее и груди темнели ссадины. Второе тело было на полу – высокий молодой мужчина лежал ничком, сжимая меч. Кровь растекалась тёмной лужей. «Эй, рыжий! – донеслось из толпы. – Там, справа! Осторожнее! Не двигайся!»

Жуга замер и медленно встал. Обернулся.

Посреди комнаты, щетинясь ломаными досками, темнел неровный провал подземного хода.

И в этот миг раздался смех. В толпе заоборачивались.

Хохотал Бертольд.

– Не… не меня! – выдавил он сквозь истеричный смех. – Перепутали! Ха-ха! Они перепутали!

– Дайте ему кто-нибудь по зубам, – хмуро бросил Жуга.

Смех сам собой умолк и перешёл в икоту. Жуга присел и повернул лежащего на спину.

То был Кинкаш.

Кабатчик повернулся к людям.

– Бегите за стражей.

* * *

– Зовут?

– Жуга.

– Откуда родом?

– С гор.

– Чей сын?

– Родителей не знаю.

– Так… Чем занимаешься?

– Странствую.

– Нищий?

– Травник я.

Градоправитель Маргена откинулся на спинку кресла, сложил ладони на животе и покрутил большими пальцами. Нахмурился, поворошил лежащие на столе бумаги. Вздохнул.

Дело принимало неприятный оборот.

Илие Радулеску ходил в градоправителях не первый год, в народе слыл вельможей мудрым, справедливым и сам весьма гордился тем, что должность свою получил не за взятки и пустые обещания, а выбран был народом за вполне реальные дела. Он был ещё не стар и не без основания рассчитывал пробыть на этой должности ещё лет пять, Бог даст и все десять, да, видно, не судьба: война, холера, разное другое. Обозы прими да размести, да людей дай, чтоб охранять в пути, а то мародёров развелось… Провиант впрок тоже надо запасти, оружие, мануфактуру, стены укрепить, колодцы почистить, в ополчение людей дать. Та ещё неразбериха. А тут вдруг – на тебе! – в трактире, в центре города прирезали боярского сынка, да так, что и следов не отыскать! До того ль сейчас, когда вот-вот османы к стенам подойдут?! Ну ладно мужики да горожане подерутся спьяну, бывает, но такое… Ещё яма эта дурацкая. Вот и разбирай теперь, сиди и самолично дознавайся.

Он поднял взгляд на рыжего парнишку. Покосился на окно, где секретарь скрипел пером за столиком, согнувшись в три погибели и высунув язык от чрезмерного усердия. Чернила так и брызгали во все стороны.

– Значит, говоришь, ты травник… – повторил он. Паренёк кивнул. – И что ты мне прикажешь делать с тобою, а? Подумай сам. Ведь получается, ты последний, кто с Кинкашем говорил. Та девка, что припёрлась с ним перепихнуться, не в счёт – какие там, тудыть ей, разговоры… У дверей тебя, опять же, первым увидали, да ещё с дубинкой. Да драку днём с его ребятами затеял там при всём честном народе. Что скажешь? А?

– Не затевал я драки, – хмуро отозвался рыжий странник. – А что до посоха, так я всегда его ношу – нога у меня больная.

– Да, отговорка на славу! – усмехнулся Радулеску. – Здоровые бы так дрались, как ты… И где же ты был той ночью?

– Наверху был, в комнате.

– Один?

– Нет.

– Тоже с девкой, стало быть, – усмехнулся градоправитель. – Понятно – дело молодое… Как её зовут?

– Не помню, – помолчав, ответил странник.

– Что ж, и это бывает, – кивнул серьёзно Радулеску, вновь пошарил на столе и вытащил два пергаментных листа, исписанных неровными каракулями. Сощурился подслеповато. – Вот тут хозяин корчмы говорит, будто ты его вечером спрашивал, кто, мол, такой Кинкаш Дёже. Было это?

– Было, – кивнул тот.

– А зачем?

– Он сам перед этим меня отыскал, Кинкаш этот.

– Ага… Угу… – Градоправитель перебрал бумаги. – Верно. Вот и дружок его Кобор показал, что за тобой боярский сын вдогон отправился, в аккурат, значит, после драки… А потом вернулся, значит. И? Чего он от тебя хотел?

– Не знаю я. Не вышло у нас с ним разговора.

Градоправитель помолчал. Развёл руками.

– Что ж получается? Никто тебя не видел и не знает, поручиться за тебя некому. Говоришь, что родом с гор, а на валаха не похож. И тут тебя видели, и там – всюду нос свой сунуть ухитрился. В комнате тебя, конечно, не было… ну а если сговор? И ты в нём замешан? Стоял у двери на случай, если выскочит. А люди – вот они, – он помахал пергаментом, – озлобились. Чего я им скажу? Благодари Бога, что дверь была закрыта изнутри, а то я и не знал бы, что сказать им в оправдание твоё. Кто может подтвердить твои слова? Монах? Корчмарь? Продажная деваха?

Жуга молчал, понимая, что спорить бесполезно. Илие Радулеску встал и подошёл к окну. Некоторое время смотрел на улицу. Секретарь с показным усердием шуршал бумагами.

– Знаешь что, – не оборачиваясь, сказал наконец градоправитель, – недосуг мне сейчас с тобой цацкаться. Есть поважней дела. Шёл бы ты из города от греха подальше, покуда ещё можно уйти. Ты и этот твой приятель чокнутый, монах который. А то тоже, понимаешь, ходит, баламутит народ со своим дьяволом, тьфу ты, господи прости… Вот. Сутки вам даю, считая от сегодня. Увижу завтра вас – пеняйте на себя. Понятно или повторить?

– Чего уж непонятного…

– Ну, посему и быть. – Он махнул рукой. Снял с пальца и оттиснул на дешёвом сером сургуче массивную печатку. – На, – протянул Жуге. – Отдашь десятнику, и стража у дверей тебя пропустит.

Странник кивнул, повернулся и направился к двери.

Про сорок менок, которые остались у стражников, он умолчал.

Так и так бы не отдали.

* * *

– Нет, вот ты скажи мне толком: с чего вдруг я должен уходить?! Чего я сделал, что бургомистр и меня с тобою вместе прогоняет?

– Оставайся, если хочешь, – буркнул Жуга и отвернулся, оставив вопрос без ответа.

Распухший нос Бертольда Шварца был красен, словно клюква, и разве только не светился в сумраке подвала. Монах умолк, глотнул из кружки. Глаза его бегали. Он никак не мог прийти в себя после событий прошлой ночи, а теперь узнал о новой напасти.

Идти под Жёлтое Колесо приятели не решились и, поплутав с полчасика по городу, остановили свой выбор на другой корчме – тёмном подвальчике с большим, аляповато нарисованным зелёным раком на вывеске. Раков тут, впрочем, не подавали, как и других порядочных закусок, да и пиво оказалось хуже. С утра здесь было малолюдно. От бочки из-под квашеной капусты невыносимо разило кислым – видно, приготовили, чтобы вынести, да руки не дошли.

Жуга, хмурый и невыспавшийся, в молчании цедил вторую кружку. Поводов для веселья и впрямь было маловато: деньги кончились. Тех менок, что остались, едва хватило, чтобы горло промочить.

Свет, льющийся в распахнутую дверь, закрыла тень, Жуга не успел оглянуться, как Влана уже сидела на лавке рядом с ними.

– Чего пришла? – нахмурился Жуга.

– Уф! Насилу вас отыскала! – Она порылась в сумке, выложила на стол большой пирог, луковицу и две пригоршни мочёных яблок. – Нате вот, поешьте, пироги ещё горячие. Знаю, что мало, но всё-таки…

Шварц ожил буквально на глазах.

– Еда! – Он истово перекрестился. – Благослови тебя Господь, девка! Надо же… Дай нож, Жуга.

Жуга рассеянно вынул из-за пояса и протянул свой нож с ореховой рукоятью. Повернулся к Влане.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, – потупилась та. – Вот только извелась вся, когда вас стража повязала.

– Так она всех повязала, без разбору.

– Ну. Только прочих сразу отпустили, а вас до утра мурыжили. Чего сказали хоть?

– Если градоправитель не заберёт свои слова обратно, – вмешался брат Бертольд, – то мы уйдём из Маргена.

– А что сказал градоправитель?

– Он сказал: «Вон из Маргена!» А, чтоб тебя… Жуга! Держи пирог, чтоб не трепыхался…

Влана прыснула. Жуга, как ни был расстроен, тоже невольно улыбнулся, наблюдая, как монах орудует ножом. Поднял взгляд на Влану.

– Я там мешок оставил…

– Он у меня, я забрала. Возьмёшь потом.

Травник посветлел лицом, расправил плечи. Вздохнул с облегчением и потянулся за пирогом.

– С чем пирог-то?

– С рыбой. И что вы теперь делать надумали?

Жуга пожал плечами. Прожевался. Глотнул пива.

– А что тут поделаешь? Уйдём.

– Плетью обуха не перешибить, – чавкая набитым ртом, поддакнул ему Шварц и вновь атаковал середину пирога.

– А может, всё-таки останетесь? В такой неразберихе неужели будет кто искать?

Жуга выдернул нож из столешницы и криво усмехнулся.

– На хрена с огнём играть? Всё равно деньги кончились. А мне и жить здесь, кроме как на постоялом дворе, больше негде. Уходить нам надо, Вланка. Уходить.

Влана помолчала.

– Конечно, не мне вам советовать, – сказала она, – но всё же… Тот парень, которого убили, помнишь, что говорил на рынке? Радмил, Молинар и этот…

– Золтан Хагг?

– Ага. Зашёл бы ты к ним, вдруг помогут? Терять вам нечего. А уйдёте вечером.

– А у тебя голова варит! – хмыкнул брат Бертольд, доел кусок и облизал жир с пальцев. Повернулся к Жуге. – Что скажешь, Лис? Девка дело говорит. Пойдём?

Жуга помедлил, прежде чем ответить. Бездумно повертел в руках нож. Вздохнул.

– Яд и пламя, – проворчал он. – Ей-богу, гадко это всё. Ямы эти, убийства, доносы… Город, чтоб его…

– Попытка не пытка.

– Ладно, – сказал решительно Жуга и встал из-за стола. – Пошли.

* * *

На поиски жилища колдуна пришлось потратить больше времени, чем думали сначала. Расспрашивать прохожих оказалось делом бесполезным – никто не знал, где проживает Золтан Хагг, а кое-кто, заслышав это имя, спешно отходил подальше, крестясь и прикрывая лицо. Ругая пугливых горожан, Жуга, Бертольд и Влана мотались битый час, пока чумазый паренёк, польстившись на полушку, не привёл их к самой двери обшарпанного старого домины, стоявшего с изнанки безымянного кривого переулка.

– Здесь? – недоверчиво спросил монах, косясь на пыльные замызганные окна.

– Здесь, здесь. – Мальчишка протянул ладонь: – Гони монету.

– А не врёшь?

– Не врёт, – ответил за него Жуга. – Отдай полушку, не жадись.

На запястье травника зеленовато бликовал браслет с фигурными подвесками и камнем. Камень мягко и размеренно пульсировал, отсвечивая красным.

– Полдня потеряли, – проворчал монах, с неудовольствием расставаясь с монеткой. – Почему именно этот? Чем плохи два других? Те хоть помочь пытались, а этот даже говорить отказался.

– Вот я и хочу узнать, почему он отказался.

Жуга направился к дверям и постучал. Некоторое время царила тишина, затем послышались шаги. Дверь отворилась, открывая взору тёмный коридор, высокую фигуру на пороге и каменный пролёт щербатой лестницы.

Жуга шагнул вперёд.

– День добрый, – начал он. – Мы ищем мага по имени Золтан… Золтан Хагг. Он здесь живёт?

Открывший дверь высокий и плечистый человек был довольно молод – не старше тридцати на вид, носил короткую курчавую бородку, смотрел с прищуром, пристально и цепко. Потёртая чёрная куртка, такие же чёрные штаны, прямые светлые волосы, стянутые на затылке в недлинный конский хвост. Привратник или страж, он был красив нездешней, северной, холодной красотой, и Влана против воли им залюбовалась. Впрочем, на неё он как раз совершенно не обратил внимания и, молча оглядев по очереди всех троих, кивнул на Жугу:

– Жуга с прозваньем Лис – это ты?

Голос у него был звучный, с лёгкой хрипотцой. Жуга кивнул, заметно удивлённый. Привратник отступил назад, шагнул к стене.

– Входите.

Они поднялись по лестнице и очутились в небольшой, затемнённой и довольно бестолково обставленной комнате. Дом был вроде как дом, только здесь было сразу всё: и кухня, и кровать, и стол – большой, обеденный, уставленный тарелками с остатками еды, бокалами и кружками вразмешку с алхимической посудой. Осколками блестело что-то битое, и, несмотря на тёплый день, горел камин, притом камин огромный. Тут и там горами громоздились книги – ни шкафа, ни сундука не было. Один ковёр, прожжённый в нескольких местах, устилал пол, другой, поярче и поменьше, висел, прибитый на стене. Пахло дымом.

– А где волшебник-то? – проговорил, оглядываясь, Шварц.

Вошедший следом незнакомец прикрыл за собою дверь, прошёл к камину и молча опустился в кресло. Кивнул на табуреты, приглашая сесть.

– Зачем вам потребовался маг? – отрывисто спросил он, помолчав. Отблески каминного пламени выхватывали из темноты его высокий лоб, прямой, с горбинкой, нос и тонкие пальцы правой руки. На безымянном пальце тусклым ободком отблёскивало тонкое кольцо. Приятели переглянулись.

– Вчера один человек просил меня о помощи, – сказал Жуга. – Я отказал ему. Ночью его убили, очень необычно убили… Говорят, маг Золтан тоже отказался выслушать его, но может, выслушает нас?

– Говори по существу, – прервал его на полуслове тот. – К чему эти глупые расшаркивания? Я – Золтан Хагг.

Брат Бертольд икнул и выругался.

* * *

Жара, негромкий скрип колёс и мягкое покачивание телеги убаюкивали. Весенний тёплый ветер нёс запахи воды, оттаявшей земли и липкой распустившейся листвы. Жуга лежал, раскинув руки, глядя вверх, на облака. Смотреть на их спокойное неторопливое движение можно было бесконечно. Овчинный ворот полушубка щекотал виски, но двигаться – вставать, снимать, сворачивать тулуп и после вновь ложиться не хотелось. Жуга закрыл глаза и вздохнул. Если б можно было в придачу ко всему этому ещё и не думать… Вот разве только если уснуть. Спать, однако, больше не хотелось, и травник попросту лежал, вновь и вновь вспоминая события прошлого дня.

Уйти из города им удалось лишь незадолго до полуночи. Заночевать за городскими стенами Шварц отказался наотрез, но Жуга был непреклонен. Ночь провели, сменяя друг дружку на карауле у костра в ближайшем перелеске, а утром вышли в путь. Шли на восток, наперекор уже не потоку, но малому людскому ручейку крестьян, бегущих от войны. Кто побогаче, везли добро на телегах, иные шли пешком. Деревни впереди стремительно пустели. Что не успели увезти, закапывали или попросту сжигали. А после полудня им выпала удача: обоих взял попутчиками крестьянин на телеге.

– А коль поможете, так отчего не взять? Садитесь. – Он кашлянул и сплюнул. Вынул трубку изо рта и указал чубуком на телегу. – Вот, сено еду добирать, – пояснил он, не дожидаясь вопроса. – Последние копёшки, значит, там остались.

– А ну как басурмане? – спросил Жуга.

Крестьянин пожал плечами:

– Бог даст, авось успею. Не куришь?

– Нет.

– Это ты зря.

Первую копну, совсем маленькую, погрузили на телегу в два счёта и ехали теперь, удобно развалясь на прошлогоднем сене. Беженцев попадалось всё меньше, дорога была тиха и безлюдна. Шварц отсыпался. Наверное, только на колёсах он чувствовал себя в безопасности.

Крестьянин попался разговорчивый. Он был дородный, безбородый, с широким, плоским словно блин лицом, вот только бледным от зимы – не блин, а завчерашняя сухая мамалыга. Звали его Милан.

– Я тоже думал всё пожечь сперва, чтоб туркам не досталось, – бубнил негромко он, задумчиво дымя пеньковой трубкой. – Да только, думаю, зачем? Они, конечно, всё больше на конях, да ведь трава уже проклюнулась. Значит, незачем, выходит. А мы ж скотину перегнали, ну а какая в городе трава? Прямо скажем – никакой… Дык значит, говоришь, не куришь?

– Нет, – ответил Жуга. Сам не зная почему, он не переносил ни дыма табака, ни даже запаха его и, сколько ни пытался, приучить себя к нему не мог.

– Зря. А то на вот, угостись. У меня и трубка вторая есть, и табачок. Наш табак, мягкий, не то что хунендоарский горлодёр. А вот турецкий табак, тот, значит, ещё забористее будет. Они трубку не курят. У них с водой такая штука, не то кулян, не то килян. Булькает… А ты не куришь?

– Нет, – сказал Жуга.

– Это зря.

Волы плелись, лениво смахивая мух хвостами, а Милан долго рассуждал о недостатках и достоинствах различных табаков, а также трубок, люлек, чубуков, кальянов, носогреек и прочих дымокурных штук, пока не показалось крытое подворье. У двух телег суетились люди, грузили бочки. За домом длинными рядами тянулись лозы виноградника. Милан откашлялся и сдвинул шапку на затылок.

– Тибор вино вывозит, – прищурившись, сказал он. – Вон, видишь, с сыновьями, значит. Да стойте, окаянные! – прикрикнул он на быков. – Здорово, Тибор!

– А, Милан, – обернулся тот. – Здорово.

– Вывозишь?

– Хрен тут вывезешь. Шесть бочек, вишь, вошло, да шесть ещё осталось. И закапывать некогда. Отманы, ходит слух, уже у реки стоят. – Он сплюнул, почесал в затылке. – Выливать придётся.

– Чего зря надрываться – турки сами выльют. Они ведь, говорят, вина не пьют.

– Не дам! – окрысился крестьянин. Ударил себя в грудь кулаком. – Я собирал, сам вино давил! И чтоб какие-то турки… Мартынек!

– А? – Старший сын обернулся.

– Выбивай пробки! Чёрт с ним, с вином. Поехали.

Сыновья вооружились колотушками. Шесть пробок вылетели вон, и струи старого искристого вина с шумом хлынули на землю.

– Белое? – Милан сглотнул и облизал сухие губы.

– Прошлогоднего урожая.

– Дай кружку, что ли…

Он наполнил кружку, отхлебнул, почмокал губами. Вздохнул.

– Не жаль тебе?

– Вина-то? Нет, вина не жаль: Бог даст, новое зальём после войны, – махнул рукой Тибор. – А нет, так всё одно пропадать… Вот виноградника сил нет как жалко!

По лицу его текли слёзы.

Бертольд проснулся, потревоженный возней и стуком, и теперь, не веря собственным глазам, почти с суеверным страхом смотрел на крестьян.

Милан наполнил кружку снова. Обернулся.

– Ну, значит, это… Будешь, травник?

Жуга взял кружку и долго стоял, прихлёбывая терпкое вино и глядя, как стекает, впитываясь в землю, янтарный солнечный жир.

Стоял и вспоминал.

* * *

Тогда тоже лилось вино, лилось в бокал бесшумной струйкой, отсвечивая красным в отблесках каминного огня. Бертольд и Влана с кружками в руках сидели за столом, притихшие, как мыши. За занавешенным окном сгущались тени. Было жарко.

Маг опустил кувшин на стол и протянул бокал Жуге.

– Держи, – откинулся на спинку кресла. – Ну, что тебя интересует?

Жуга молчал, сжимая в ладонях нагретое олово кубка. Пригубил, поморщился и поставил бокал на стол.

– Спасибо, мне сейчас не хочется вина.

– Итак?

– Рассказывать, наверное, не нужно?

Маг закрыл глаза и долго молчал, а когда заговорил, речь пошла совсем не о смерти боярского сына.

– В последние полгода, – начал он, – только три известия из мирской жизни всерьёз меня заинтересовали. Вначале я не видел связи между ними… Теперь, как мне кажется, такая связь видна. Ответь на мои вопросы.

– Если смогу.

– Смерть Михая Пелевешича – твоих рук дело?

– Нет.

– А мага по имени Тотлис?

– У меня была на то своя причина. – Жуга поднял взгляд на колдуна. – Хочешь отомстить?

– Я – не хочу. Другие могут, но не я: Рохобор всегда был мне противен. Значит, слухи о рыжеволосом ведуне – правда… Теперь второй вопрос. Разбуженные силы маяка в Галлене – это тоже ты?

– Наверное, я. Но в одиночку.

– Ага. Тогда понятно. Разбаш нашёл-таки обратную тропу…

– Чего ещё?

– Четыре зверя пробудились. Вновь старая вражда.

Жуга пожал плечами:

– При чём тут я?

– Иной раз упавшего не к месту яблока достаточно, чтоб изменить расположение сил, а ты вон сколько дров наломал… Нельзя так долго прыгать с чашки на чашку – весы слишком раскачались. Я знал, что рано или поздно ты придёшь ко мне.

– Может, скажешь, что и война – моих рук дело?

Маг Золтан поднял взгляд.

– Не исключено.

– Вопросы кончились? Тогда ответь на мои. Конечно, если знаешь ответ. За что убили парня?

Маг молчал. Огонь в камине догорел, и лишь уголья таяли неровной красной грудой. Бертольд сидел, боясь пошевелиться. Его кружка давно опустела, но он никак не мог себя заставить попросить добавки. Наконец Золтан вздохнул, нагнулся, сунул руку под кресло, и на стол лёг прямой меч в простых, обшитых потемневшей кожей ножнах. Блеснула чёрная, с прожилкой серебра, витая рукоять.

– Узнаёшь? – спросил колдун.

Жуга кивнул:

– Кинкаша меч.

– Возьми его.

– Я ничего не понимаю в оружии.

– И всё-таки взгляни.

Жуга неловко потянул к себе меч и наполовину вытащил клинок. С проковкой на четыре грани, неширокий, примерно с руку взрослого длиной, меч казался странно лёгким по сравнению с тяжёлыми ножнами. И Влана, и Бертольд невольно подались вперёд, заворожённо глядя, как мягко и неярко, подобно лунному сиянию в небесах, мерцает в травниковых руках полоска металла. Заточенная с обеих сторон до бритвенной остроты, сероватая сталь клинка, казалось, светится сама по себе. Узора не было, но ближе к рукояти, у самой крестовины тончайшим волосным рисунком проступала вязь клейма – зверёк на задних лапах. Рисунок был само движение: вздёрнутая мордочка, взметнувшиеся в танце лапки, изогнутый двойной дугой пушистый длинный хвост.

Лиса.

Жуга протянул меч Золтану.

– Я рассмотрел.

Колдун нахмурился:

– Клеймо разглядел?

– Да, – кивнул Жуга. – Лиса, которая танцует. Мне это ни о чём не говорит.

– Танцующий лис… – пробормотал негромко Хагг и с лёгким шелестом задвинул меч обратно в ножны. Тусклое сияние погасло, и Жуга вдруг ощутил с тревогой, как кольнуло руку под браслетом.

– Я думал, всё, что было у Кинкаша, забрали стражники, – проговорил он медленно. – Как меч попал к тебе?

– Меч мне принёс его отец.

– О…

Колдун сделал паузу, ожидая вопроса, но Жуга лишь кивнул, и Золтан продолжил:

– Кинкаш – четвёртый сын боярина Дёже. Я думаю, не нужно говорить, какова участь младших сыновей: ни титула, ни денег, зачастую вовсе никакого наследства. Только имя и надежда на удачную женитьбу. Парнишка развлекался как мог. Возился с девками, играл, гулял по кабакам… Взрослел, короче.

Но к делу.

С полмесяца назад Кинкаш и три ещё таких же остолопа отправились в горы, по слухам – к перевалу Дибиу. По крайней мере, так мне рассказал его отец. Зачем они туда пошли, где их носило, я не знаю. Знаю только, что вернулся он обратно с этим вот мечом.

Первого из них убили через три дня. Подкоп, подземный ход, затем ножом по горлу. Буквально через ночь погиб второй. Третий смекнул, что дело пахнет жареным, и слинял из города. То, как погиб Кинкаш, ты знаешь.

Вчера ко мне зашёл его отец.

«Мой сын погиб, – сказал он. – Я знаю, что ты советовал ему отнести клинок обратно. Я тоже чувствовал, что эта история добром не кончится, хотя, Господь свидетель, я не знаю, где и как он раздобыл этот меч, но… Последыши всегда упрямы. Возьми его, колдун. Так будет лучше. Я не хочу проклятия на свой род».

В дверях Милош Дёже обернулся.

«У меня было четверо сыновей и две дочери, – задумчиво проговорил он, – и я не возлагал на младшего больших надежд. И всё равно мне жалко парня. Одно лишь утешает меня – что умер он с оружием в руках. Прощай, колдун».

И он ушёл.

– Всё это, конечно, интересно, – сказал Жуга, как только маг закончил свой рассказ. – Но чего ты хочешь от меня?

Золтан Хагг долил себе вина. Выпил. Жуга к своему кубку так и не притронулся.

– Идём. – Маг встал, зажёг свечу и двинулся к дальней стене комнаты. Бертольд и Влана тоже было поднялись, но Золтан нахмурился и покачал головой: – Девчонка пусть останется.

Та послушалась и села. Монах поколебался и двинулся за ними.

В стене, за тёмной и тяжёлой драпировкой обнаружилась дверь. Жуга вслед за волшебником пригнулся и шагнул вперёд. Крутая каменная лестница вела в подвал. Жуга насчитал девятнадцать ступеней, остановился и огляделся. Здесь было холодно. Три свечи, зажжённые магом, неясным светом осветили белую холстину, скрывающую нечто большое и неровное, лежащее на столе.

– Взгляни. – Маг взялся за края, рывком отбросил покрывало.

Бертольд попятился.

– С нами крестная сила! – хрипло выдохнул он.

Травник молча окинул взглядом лежащую на столе кряжистую коротконогую фигуру и отвернулся, закусив губу.

– Вот, значит, как… – сказал он, глядя в пол. Прошёлся пятернёй по волосам. Подвески на его браслете тихо звякнули. – Двараг… – Он поднял взгляд. – Я должен был сразу догадаться.

* * *

После выпитого вина в голове шумело. Шварц разохотился на дармовщинку взять бочонок, да поздновато спохватился, и путники, наполнив фляги остатками, двинулись дальше на восток. Однако путь до привала оказался недолог: только телега тронулась, Милан мгновенно задремал, едва не подпалив упавшей трубкой собранное сено. Доверившись волам, они проехали вдоль по дороге ещё пару-тройку вёрст, но вскоре стало ясно, что пора искать местечко для ночлега. Монах с крестьянином, опустошив на сон грядущий фляжечку-другую, теперь вкушали, развалясь под деревом, этот самый сон. Жуге, наоборот, уснуть не удавалось. Лёжа в телеге, он долго ворочался с боку на бок, затем протянул руку в изголовье, нащупал свой мешок и потянул его к себе.

Меч распирал котомку наискось, поблёскивал в завязках чёрным шаром рукояти. Жуга помедлил, развязал узел и вытащил клинок из ножен.

«Умеешь драться палкой, сумеешь и мечом», – говаривал некогда Дьёрдь-наёмник. У Жуги не было оснований ему не доверять, но меч лежал в руке неловкой, непослушной железякой. В нём не было привычной массивности посоха, к тому же рукоять была короткой, рассчитанной на хват одной рукой. Жуга в который раз подивился лёгкости клинка. Металл был странный, сероватый, слегка светился в темноте, а вот на солнце – вспомнилось – наоборот, блестеть упорно не желал. Лис на гравировке щерил зубы, улыбаясь, скакал в нелепом танце, в сиянии луны была заметна каждая шерстинка.

Рука зудела под браслетом.

Травник встал, взмахнул мечом для пробы, рубя крест-накрест воздух, ударил раз, другой и замешкался, потеряв клинок из виду: в движении меч будто терялся в сумерках. Остановив удар, Жуга повёл клинок по дуге, бросил его на предплечье и выругался, порезавшись – привычка драться посохом заставила забыть о лезвии. Он поплевал в ладонь, вытер кровь и усмехнулся. Герой…

Он спрятал меч обратно в ножны и крепче завязал мешок.

Снова вспомнились подвал и странный разговор.

И маг.

И тело на столе.

* * *

Они тогда долго стояли молча. Чадили свечи.

– Ты знаешь горы, ты там вырос, – сказал негромко маг. – Останови весы. Иначе смерти будут продолжаться.

Жуга взглянул на мага исподлобья. Отвёл глаза.

– Чего ты хочешь от меня?

– Отнеси им меч обратно.

– И только? – криво усмехнулся травник. – Что ж сам-то? Дождись, пока они придут, и отдай им. Вот, мол, ножичек случайно завалялся, не ваш ли, дескать…

Золтан Хагг молчал.

– Не получается, – сказал он наконец. – Они не просят и не требуют. Просто убивают. И я не знаю почему.

Они стояли довольно долго, глядя на мёртвое тело, и Жуга первым нарушил молчание.

– Не так просто убить дварага, – глухо сказал он.

Колдун кивнул:

– Кинкашу это удалось. Труп обнаружили в подземном ходе. Похоже, там обвалилась кровля, его присыпало. А парень ранил его, видишь? Вот. Скорее всего, он задохнулся. Распоряжением градоправителя тело доставили ко мне. Никто об этом не знает.

– Не понимаю. – Жуга нахмурился. – Двараги уже века три безвылазно сидят в своих горах. О них уж все забыли. И потом, почему он один?

Монах не выдержал.

– Да нет же, двое их было, подкопщиков тех. Помнишь, Жуга, я говорил?! – воскликнул он и шмыгнул носом. – Да скажите наконец, что здесь творится? Имею я право знать! Кто это – двараги?

Жуга помрачнел.

– Двараги? Маленький народ, – проговорил он неохотно. – На западе их называют дварфами, на севере – гномами. Сами они зовут себя тонгорами или хаздами. Больше я ничего о них не знаю.

– Я тоже, – поддакнул волшебник. – Я провёл вскрытие, но это мало что дало. У них огромная печёнка и желудок, два сердца и просто железные мускулы. В носу полно волос, наверное, чтоб пыль рудничная не попадала. А уж связки… Бьюсь об заклад, голоса у них как у простуженных собак. В остальном они похожи на людей, только ростом не вышли.

– Идём отсюда, – сказал Жуга.

* * *

Они проснулись за полдень. Милан, кряхтя и охая, запряг волов, затеплил трубку, и вся троица, забравшись на телегу, двинулась дальше, рассчитывая до темноты сметать остатнюю копну и повернуть обратно. Впрочем, это Милан рассчитывал, а Жуга и Шварц идти назад не собирались.

Опять встретились беженцы, на сей раз целых три семьи с детьми и скарбом на телегах. Милан остановился поболтать, спросить, не слышно ли чего о турках.

– Да за рекой, за Яломицей уже их конников видали, – угрюмо буркнул в ответ отец семейства.

– И что, значит, говорят?

– Да ничего. Вот, правда, войско на подходе. В Тыргу-Муреше, слышал, ополчение собрали? Бояре выступили многие. Бог даст, отобьёмся.

– А воеводой кто? – спросил Жуга.

Крестьянин поднял взгляд.

– Граф Цепеш.

Травник промолчал.

* * *

Когда они вернулись в комнату с камином, за окном уже стемнело. Влана не спросила их ни о чём, по лицам разглядев, что там, внизу, они увидели такое, о чём болтать не стоит.

– Ну? – спросил, расположившись в кресле, маг. – Ты не решился?

– Нет, – сказал Жуга.

Волшебник помолчал. Поскрёб ладонью подбородок, подбросил дров в камин и повернулся к травнику.

– Не мог бы ты мне рассказать об остальных своих проделках?

– Например?

– Крысы и каша в Гаммельне.

– Каша? – Жуга вскинул голову. – Какая каша?

– Гречневая, – ехидно усмехнулся Хагг, – с мясом. Твоя любимая, между прочим. Ею завалило два квартала по самые окна вторых этажей. Городских мусорщиков едва удар не хватил. Три дня окрестные бродяги валом лезли в город пожрать на дармовщинку, а потом, когда вся эта прорва каши закисла, пришёл черёд собак. О крысах я и вовсе уж молчу.

По мере того как волшебник говорил, лицо Жуги вытягивалось всё больше, пока наконец не отвисла челюсть. Лишь после этого травник взял себя в руки.

– Надо же, – пробормотал ошеломлённо он. Бестолково подвигал руками, не зная, куда их деть. Пригладил рыжие вихры. – Неужто Яцек… Гм! Навряд ли… а…

– Значит, всё-таки это был ты? – спросил маг. Жуга вздохнул и кивнул утвердительно. – Может, ты ещё что натворил в последние два месяца?

– Нет. Вот разве только этот… Цепеш, граф который.

– Ах вот оно что… – пробормотал Золтан. – То-то я заметил, в последнее время Влад приобрёл довольно странные привычки! Можно было догадаться: не так уж много здесь у нас рыжеволосых… Что ты с ним сделал?

– Не хочется рассказывать. – Жуга мотнул головой.

– И всё же мне хотелось бы узнать, как тебе удалось проделать такое. Если то, что говорят о нём, правда… Но честно говоря, я даже рад, что кто-то смог ему припомнить Амлас.

Жуга вскинул голову. Под кожей на его лице заходили желваки.

– Так там был… он?!

– Он, он. А ты не знал?

Травник не ответил. Амлас, где тридцать тысяч непокорных горожан остались умирать на кольях…

– Не знал, – сказал он наконец. – А знал бы, так, наверное, прибил, как гадюку.

– Сейчас он в Бухаресте, собирает ополчение.

– Что?!

Золтан откинулся на спинку кресла. Покачал рукой бокал с вином.

– Кто мы такие, чтоб об этом рассуждать? – задумчиво сказал он. – Владислав Цепеш дважды был у власти, и каждый раз у него находилось множество новых сторонников. Кто поручится, что третьего раза не будет? Даже во времена, когда турки оставляли Валахию в покое, обязательно находились новые враги и требовалась сильная рука. На господаря надежды мало, Ватикан слаб, монашеские ордена хиреют, распадаются. А Влад силён, жесток, умелый полководец. За два года он привёл страну в порядок, дал отпор османам. Народ его поддерживает. Как раз такой сейчас и нужен. Без малого десять лет мира, и вдруг… Ума не приложу, что подвигло султана развязать войну. – Он поднял взгляд на травника. – Так ты забираешь меч?

– Я не воин. – Жуга потупился. – Мне никогда не быть средь тех, чей образ жизни – смерть. И в городах я не живу. Почему я должен вам помогать?

Колдун вздохнул. Глотнул вина.

– Ты прав. В горы турки не полезут. В горах земли на полвершка, ни вспахать, ни засеять. Вы там только овцами и живы. Предгорья и долины – вот что их влечёт. Города потом сами сдадутся, когда наступит голод. Озимые уже взошли – там ведь поля, сады. Лучшие в стране виноградники. Каэр белое, ваго, сэмулаш, флоричика… тебе это ничего не говорит? Я мог бы долго перечислять. А деревни пустуют, многие сгорели.

Бертольд почувствовал, как рот наполняется слюной от одних названий – вина были более чем известные. Он потянулся за кружкой и обнаружил, что она пуста. Влана, досадливо сморщившись, толкнула монаха локтем. Маг, углядев его движение, великодушно кивнул на кувшин. Бертольд долил вина и приготовился слушать дальше.

Жуга молчал.

– Ты забираешь меч?

– Даже если заберу, ты мне всё равно не поверишь. А ну как выброшу его в ближайшую канаву?

– Не выбросишь. – Маг поднял руку с зажатым в ней браслетом.

Жуга схватился за запястье.

– Яд и пламя! Как…

– А вот так! – Маг усмехнулся, повертел браслет в руках. – Редкая вещица, не правда ли? – Он тронул пальцами подвески. – Интересно, что будет, если оборвать вот эту? Или… эту?

Жуга заворожённо наблюдал за блеском камня. Облизал пересохшие губы. Потупился.

– Отдай, – сказал он глухо. – Прошу тебя. Я заберу этот чёртов меч, только отдай.

– Конечно, заберёшь, – кивнул волшебник. Пальцы его сжали одну из подвесок. – А чтоб ты не забыл, я малость помогу.

И маг сорвал подвеску.

Помедлил, глядя на Жугу. Разжал кулак. Зеленоватый порошок рассыпался в ладони мягкой горкой.

– Пыль, – сказал негромко Золтан и вздохнул. – Прах, пепел – вот цена любому колдовству… Ты знаешь старые стихи?

Война в лесах и городах,

Пожар её горяч и светел.

Кого она растопчет в прах?

Чей по ветру развеет пепел?

Он дунул на ладонь, и зелёная пыль растаяла в дымоходе.

* * *

Отправиться задумали под вечер. Жуга сидел под деревом, бездумно теребя подвески на браслете, когда Бертольд с берестяным ведром вынырнул из чащи вечереющего леса и направился к нему.

– Эгей, чего ты там засел? – окликнул он Жугу. Махнул ведром. – А я, гляди, грибков набрал. Нажарим!

Жуга лишь кивнул, думая о своём. Отросшие рыжие волосы он зачесал на затылок и связал в пучок.

– На мага хочешь быть похожим? – Шварц уселся, вывалил грибы и вынул нож. – Ну-ну. Напрасно стараешься, скажу я тебе. Думаешь, это конский хвост? Ха! Это лисий хвост! – Он рассмеялся и потряс головой. Очистки так и сыпались с ножа. – Люблю грибы. Бывало в детстве поутру сбегаешь в окрестный лес, к полудню наберёшь, то-то славно! Вообще люблю поесть. Меня, помнится, настоятель постоянно за это ругал. Смотри, говорил, Бертольд, чревоугодие есть грех, смертный притом. А всё равно пожрать люблю.

…Под белое вино грибы сметали в два счета, вроде и нажарили их большую сковородку: хоть и сытная была грибная снедь, а всё ж не мясо. Жуга опять устроился под деревом вздремнуть. Монах с Миланом завели ленивый разговор.

Вдали от города Бертольд повеселел – вино, простор и свежий воздух сделали своё дело, к тому же «беси», напугавшие его до полусмерти, оказались на поверку всего лишь подгорной нежитью, подвластной времени, железу и молитве.

Жуга молчал, рассматривая браслет, и болтовня монаха проходила мимо слуха, пустая, словно плеск воды.

С браслета Золтан Хагг сорвал спираль. Какой был в этом смысл, какую цель преследовал волшебник? Жуга вздохнул и вновь надел браслет на левое запястье. Пошевелил рукой. Пальцы двигались неловко. В голове шумело. Так или иначе, теперь подвеску не вернёшь, оставалось лишь гадать, когда и как даст знать о себе новая напасть. «Восток нас дурачит…» – донёсся до слуха обрывок фразы. Жуга насторожился и прислушался к беседе.

– Что бы басурманы ни говорили, – лениво рассуждал Милан, – а только я скажу, что вино – это вещь.

– Во-во, – поддакивал Бертольд. – А я что говорю! Надо, надо было нам этому твоему Тибору на хвост подсесть!

– Пиво, кстати, тоже ничего, – бубнил из-под шляпы крестьянин. – Ежели, конечно, хорошее пиво.

– Да по нынешним временам простую воду вовсе пить опасно! Я, признаться, тоже пиво пить люблю – пьянеешь от него как-то незаметно… – Шварц вздохнул. – Как-то незаметно… Как-то незаметно…

– А ежели трубочку ещё… А ты не куришь?

– Нет.

– Это ты зря. Когда вода холодная, без башмаков никуда…

– Сапоги… всмятку, с колёсной мазью…

– …тот, кто есть, но нет кого…

– …круглая книга от корки до корки…

– …ымз – он и есть ымз, чего уж тут…

– …пере… тьфу…

Языки у обоих заплетались, всё больше сбиваясь на детский лепет. Жуга, встревоженный, рванулся встать, охнул и повалился обратно.

– Что за чёрт… – Он сел и прислонился к дереву.

В спине похолодело. Слюна ушла, язык ворочался во рту, сухой, шершавый, словно вата. Перед глазами замаячил, закрывая взор, широкий серый круг – должно быть, красный («Во всяком случае, уж точно не зелёный», – подумалось травнику) – кровь прилила к глазам. Вдруг дико захотелось пить. Жуга поднялся на четвереньки и ощупью пополз вперёд, пока его растопыренные пальцы не коснулись котелка. Ни Шварца, ни Милана он уже не слышал.

…Вода ещё не успела остыть, и после первого глотка голова закружилась так, что накатила дурнота. Круг перед глазами медленно вращался, постепенно завиваясь дымчатой спиралью. Кружение захватило без остатка. Мир исчез, чёрная воронка затягивала в бездну времени, где нет начала и конца, а каждое мгновение – лишь звено в бесконечной цепи других таких же.

Время.

Не было прошедшего и будущего. Просто время. Травник ощущал его всё, сразу, целиком. Человека могло нести с одного витка спирали на другой, но сама спираль просто была. Она тоже менялась – постоянно, странным, непонятным образом, иногда не без участия людей, но чаще без всяческой причины, и невозможно было распознать, что именно являлось точкой перемены.

Спираль кружилась всё быстрее, угодивший в плен отравных грёз Жуга никак не мог из неё вырваться, пока не углядел во мраке яркий путеводный огонёк мерцающего камня. Но добраться до него травнику было не суждено. Он ещё успел почувствовать, как чья-то грубая рука, в кровь обдирая кожу, сорвала с его руки браслет, и с криком провалился в темноту.

Чёрный водокрут сомкнулся…

…И исчез.

* * *

Удар. Наотмашь, по щеке. Ещё один. Ещё. Голова мотнулась, безвольная, как тряпка. Жуга лежал, не чувствуя ни боли, ни обиды, только неудобство позы, и лишь удар под рёбра, сильный и безжалостный, пробил барьер дурного сна, заставив травника застонать.

Глаза не желали открываться. Взор застилала пелена. В вечернем сумраке по поляне скользили тени. Жуга попробовал пошевелиться и не смог – ступни и локти схватывал ремень. Он мотнул тяжёлой головой, скривился от боли и огляделся в поисках причины столь странного пробуждения.

Искать почти не пришлось – незнакомый человек стоял над ним, пихая ногой, обутой в кованый сапог. По поляне туда-обратно проходили люди. Доносился негромкий чужой разговор. «Неужто турки?» – подумалось Жуге. Чуть в стороне щипали свежую траву семь взнузданных коней – для армии маловато, но это наверняка была разведка, летучий отряд османской кавалерии. Жуга ругнулся про себя, недобрым словом помянув монаха и его дурацкие грибы. Угораздило же нарваться… Ладно хоть Богу душу не отдали. Скосив глаза, он разглядел Бертольда и Милана – связанные спина к спине, они валялись под дубом и признаков жизни не подавали.

Турок между тем, завидев, что пленник пришёл в себя, нагнулся, и Жуга смог разглядеть его вблизи. Был он в широких шароварах, при сабле, заткнутой в кушак, в зелёно-серой долгополой куртке, худой и смуглый, будто обжаренный на жгучем южном солнце. Скуластое, с заметной желтизной в глазах, лицо украшала тонкая холёная бородка. Бегучая кольчужная броня облегала грудь и спину, оплечь вились ремни от колчана. Тугая полоса зелёной ткани в несколько слоёв охватывала шлем-шишак.

– Норок, гяур, – недобро усмехнулся он, оскалив ряд ровных и белых зубов. – Думнявоастрэ ворбиць?

Жуга не сразу сообразил, что турок по непонятной причине выбрал для общения загорский диалект, который, хоть и правильно звучал в его устах, был в здешнем краю совершенно неуместен. Или другого не знает? Хотя… постой… Рубашку-то Жуга купил как раз в тех местах пошитую. А турок, гляди, заметил…

Жуга хотел ответить, но пересохшее горло отказалось повиноваться, и травник лишь облизнул растресканные губы.

– Пофтиць… дэ апэ… – прохрипел он и смолк.

Осман, однако, понял, кивнул и снял с пояса флягу. Жуга пил долго, жадно, проливая воду на рубаху. Горло заболело, вода холодным комом собралась в животе. Пробрал озноб, и опять зашумело в голове, хотя яду пора бы уж и выйти. «Да что ж это со мной?» – со страхом подумал Жуга.

– Вэ мулцумеск, – пробормотал он.

Турок вытряс из фляги остатки воды и вновь повернулся к травнику.

– Спунець кум пот сэ трек Копша-Микэ?

Жуга покачал головой:

– Ку пэрере, де рэу еу ну ворбеск молдовэ…

– Э? – не понял тот.

– Валах.

– Шайтан! – ругнулся осман и, коверкая слова, попробовал иное наречие, на сей раз местное.

– На Копшу-Микэ знаешь путь? – Он тронул саблю. – Если не скажешь – умрёшь.

Выбор был веселее некуда.

– Дорогу знаю, – помолчав, сказал Жуга. – Только идти не могу.

Турок сжал кулаки.

– Напился вина, неверная свинья! Лежи, а завтра, Аллахом клянусь, – сдохнешь, а пойдёшь. – Он потянул к себе трофейную сумку. Ткнул Жуге под нос рукоять меча. – Твой?

– Мой.

– Где взял?

– Не твоё дело, – буркнул травник.

Осман обнажил клинок, махнул им раз, другой, полюбовался гравировкой и спрятал обратно в ножны.

– Что будет с ними? – Жуга кивнул на Шварца и Милана. Предводитель красноречивым жестом провёл ладонью по горлу:

– Нам ни к чему батрак и имам неверных.

– Тогда я никуда вас не поведу.

Турок осклабился.

– Подохнешь с ними вместе.

Жуга пожал плечами. Мотнул головой:

– Пойди и поищи другого проводника.

На миг сердце травника замерло – он знал, что играет со смертью. Но как ни крути, а весь местный люд перебрался в города. Кого найдёшь? Поколебавшись, турок махнул рукой.

– Ладно, будь по-твоему, – сказал он и отвернулся.

– Эй!

– Чего ещё?

Жуга пошевелил руками.

– Ты забрал мой оберёг. Отдай обратно.

– Зачем он тебе? Молиться своим богам?

– Я же не спрашиваю, чьим именем ты клянёшься.

Лицо османа исказила гримаса. В следующий миг он очутился возле травника, и остриё кинжала кольнуло пленника под горло.

– Ты обнаглел, поганый кяфир! – процедил он сквозь зубы, тараща на него желтушные глаза. – Я – Назратулла ибн Хаким аль Хазри, и служу я в лучшей конной тысяче султана Мохаммеда, и скорее червь будет сосать мою утробу, чем какой-то неверный ставить мне условия!

Жуга смерил сотника пристальным взглядом и усмехнулся:

– А он тебя и так сосёт.

Турок замер, растерявшись, затем ударил пленника в бессильной злобе кулаком в лицо и направился к своим.

* * *

Лес погрузился в темноту. Костров османы разводить не стали. Прищурив битый глаз, Жуга угрюмо наблюдал, как всадники покончили с холодным ужином и принялись молиться, повернувшись на восход и опустившись на колени. Молились молча, не крестясь, при этом гладили ладонями лицо, будто умывались, а после выставили дозор и устроились ко сну. Пленников кормить не стали.

Очнулся Шварц, а вслед за ним Милан. Опухшие с дурного сна, оба долго не могли понять, что происходит. Крестьянин принялся ругаться, схлопотал по зубам и умолк.

– Эй, Лис! – вполголоса окликнул странника монах. – Что было-то? Мы где?

– В лесу, коль не видишь, – буркнул тот.

– А это кто? Неужто басурмане?

– Они, поганцы, – ответил за травника Милан. – Я энтих турок нюхом чую, по табаку по ихнему. Дрянь дело. Эх, закурить бы…

– Господи Исусе, спаси и сохрани!

На разговор явился караульный – высоченный мавр, увешанный оружием, как ёлка в Рождество, сунул саблю за пояс и сгрёб монаха за грудки.

– Молчать, ты, грязный собак! – прошипел он ему в лицо, сверкая в темноте белками глаз и тряся монаха, словно куклу. – Тихо здесь сидеть! Ты понял, да?

Шварц торопливо закивал, и турок, отпустив монашескую рясу, растворился в темноте, напоследок пригрозив кулаком. Привязанного к Шварцу со спины Милана он, похоже, вовсе не заметил.

– Святые угодники, ну и морда… – пробормотал Бертольд, со страхом глядя стражнику вослед. – Monstrum magnum! – Он вздохнул и обернулся к Жуге. – Слышь? Лис! А, Лис? Как нас вчера так угораздило набраться? Ведь выпили вроде всего ничего…

– Да ни при чём тут вино, – буркнул в ответ Жуга.

– А что?

– Грибы.

– Как грибы?

– Да тише ты! Обыкновенно, как… Набрал всякой гадости, а я не посмотрел.

– Да вроде все хорошие были. Маслята, мухоморы, белые…

– Мухоморы-то на хрена брал, дурило гороховое?!

– Так не красные же, розовые! Сколь помню себя, всегда собирал. Вкусные…

Жуга мысленно застонал. С этими грибами вечная проблема. Розовые мухоморы в немецких землях почему-то всегда без яда, а в других местах отравные. Но не объяснять же сейчас.

– Чего им, туркам, надо от нас? – спросил Бертольд. Ранние комары вились над ним толкучим облачком.

– Хотят, чтоб я им здешние дороги показал, а после, надо думать, порешат.

– И что делать?

Жуга пожал плечами.

– Попробуем бежать.

– Как? Как бежать, когда тут этакая морда…

– Посмотрим. Вы мне только не мешайте.

Прошло не меньше получаса, прежде чем Жуга откинулся обратно и глухо выругался сквозь стиснутые зубы.

– Чёрт… Не получается. – Он помотал головой, с трудом поднял ко лбу связанные руки и вытер пот. – Как будто не пускает что-то. Развернуться не даёт.

– Эх, ты, а ещё ведун называется… – в сердцах бросил брат Бертольд, поднял взгляд и осёкся. – Ой…

* * *

Комар был размером с хорошего воробья и крыльями уже не зудел, а еле слышно хлопал. Звук походил на трепет листьев у осины на ветру. Всюду над уснувшим лагерем порхали эти страшные и непонятные в своём громадье комары-кошмары. «Мошкары!» – мелькнула нелепая мысль. А турки продолжали спать как ни в чём не бывало, и даже часовой, похоже, ничего не заметил.

– Матерь Божья! – пробормотал Бертольд. – Жуга! Это откуда? Это чего?!

В голосе его слышались панические нотки.

Жуга, казалось, сам был ошарашен.

– Ничего не понимаю. – Он нахмурился. – Может быть, цвет…

Договорить он не успел. Трава зашевелилась, и вынырнувшая из неё безмолвная фигура заставила его прикусить язык. С молчаливым удивлением травник наблюдал, как нож в руках лазутчика рассёк ремни. Жуга поднял взгляд. На краткий миг свет луны вычертил профиль нежданного спасителя, и Шварц не сдержал приглушённого возгласа:

– Золтан!

– Ш-шш… – Тёмный силуэт мага исчез так же бесшумно, как появился. «Ползите к дороге!» – донеслось из травы, где, казалось, и мышке негде спрятаться.

– Вещи бы забрать. – Бертольд облизал пересохшие губы.

– Дело, – кивнул Милан и пояснил: – Леса кругом, а в деревнях, поди уж, не осталось ничего. Вот только разве их найдёшь сейчас? Жуга, тебе не видно, а?

Жуга помедлил в нерешительности, оглянулся. В темноте он видел едва ли не лучше, чем днём, и потому первым заметил сложенную турками под деревом их поклажу.

– Там. – Он указал рукой и спешно прижался к земле: поблизости замаячил часовой. Шаг, другой… Жуга напрягся, готовясь к прыжку, когда из травы блеснула молния меча, и турок захрипел, зажимая распоротое горло.

И тут же встрепенулся, почуяв беду, привязанный конь.

Дело было сделано. Лагерь пробудился. Забряцала сталь, донеслись отрывистые возгласы команды. Вспыхнули угли костра.

Жуга вскочил.

– Бежим!

Милан и Шварц сломя голову бросились к кустам, причём монах схватил-таки мешок. Из темноты на мгновение возник Золтан.

– Лис! Лови!

Жуга едва успел подхватить брошенный меч.

– Но я…

– Заткнись и слушай! А, чёрт… Сзади!

Жуга обернулся. Свистнула сталь, и прежде чем травник понял, что делает, меч словно сам собою вылетел из ножен. Рука легла поверх руки привычной горской хваткой, клинок скользнул по ятагану, отбил, поднялся, описал восьмёрку, и что-то круглое с глухим стуком упало на землю. Жуга остался стоять, оторопело глядя, как турок бежит дальше… без головы.

– Не стой столбом, дурак! – рявкнул Хагг, пинком придавая травнику начальное ускорение. – Скорее в лес! – Он поднял и швырнул ему отброшенные ножны.

– Потеряешь – убью!

Бежали, однако, недолго. Минуты не прошло, как маг остановился. Туркам, похоже, было не до них: с поляны доносились крики, топот, лязг железа. И страшно, попросту безумно ржали кони.

Жуга повернулся к магу, тяжело дыша.

– Что… это?

– Не догадался ещё? – угрюмо буркнул тот. Жуга нахмурился и вдруг понял. Понял и вздрогнул, словно наяву увидев чёрный земляной провал посереди поляны.

– На, возьми.

Травник снова обернулся.

В руках у мага был браслет.

* * *

Тяжёлый, чуть сходящийся к острию клинок с глубоким желобком по лезвию. Двойного хвата рукоять с гранёной шишкой снизу. Идеальный баланс, и никакой крестовины.

Совсем никакой.

Жуга опустил клинок и некоторое время растерянно молчал.

– Это что, другой меч? – спросил он, впрочем, уже зная ответ.

– Тот самый, – заверил его Золтан, – можешь не сомневаться. Взгляни на клеймо.

Возразить было нечего – безумный лис по-прежнему отплясывал свой жок на острие клинка. А был у рукояти. Жуга вгляделся. Сомнений не оставалось – рисунок был тот же.

– Я не я, и лошадь не моя, – задумчиво сказал он и вложил клинок в изрядно полегчавшие ножны.

Маг между тем потянул из костра сохнущие сапоги, пощупал внутри рукой и удовлетворённо кивнул. Жуга, на время оставивший меч в покое, сосредоточенно смотрел, как Золтан обувается. Похоже было, что волшебник подготовился к походу основательно (во всяком случае, не хуже, чем османские лазутчики, и уж конечно лучше, чем любой другой известный травнику колдун). На нём были рубаха, чёрные, без пряжек и застёжек штаны и сапоги из мягкой кожи. Шаг его был лёгок и бесшумен. Под удивлённым взглядом травника маг снял и вывернул свою чёрную куртку, с изнанки оказавшуюся грязно-зелёного цвета, довольно мерзкого, но совершенно незаметного на фоне распустившейся листвы, после чего вынул из сумки точильный брусок и занялся своим мечом – недлинным, чуть изогнутым клинком с заточкой по наружному краю.

– Золтан.

– М? – Тот обернулся.

– Почему ты пошёл за нами?

– Так было нужно, – коротко ответил он.

– А дом? Оставил без присмотра?

– Оставшись в Маргене, я не дожил бы до утра.

– Двараги?

– Да.

Жуга нахмурился. Взъерошил волосы рукой.

– Послушай, Золтан, я устал от всего этого. Тайны, драки, беготня… Как будто мало войны. Откуда этот меч? Что творится? Я же ясно помню, что он был другим!

Золтан ответил не сразу. Провёл последний раз точильным камнем и вложил меч в ножны.

– Этого я и боялся, – сказал он наконец. – Похоже, меч признал тебя.

– Меч? – нахмурился Жуга. – Что значит «признал»?

– Как он тебе? По руке?

– Как с ним родился, – признался травник.

– Это Хриз. Клинок Вечерних Сумерек. Он сам выбирает хозяина и сам выбирает, каким ему быть.

– Не темни, рассказывай. Я ничего об этом не слыхал.

– Сейчас. Тебе не доводилось слышать балладу о битве трёх мечей? Тех, что звались Ксиалами.

– Навряд ли. Уж очень странное имя. Я бы запомнил, если бы слышал.

– Так вот. Там есть такие строки:

Откован первым был Хиор,

Прекрасен и жесток.

И серебро из сердца гор

Впитал его клинок.

Из серебра и стали скал,

За первым вслед рождён,

Второй был выкован Ксиал,

И Хейтон звался он.

Пройдя кузнечный жар печей

И полуночный бриз,

Последним братом Трёх Мечей

Явился миру Хриз.

Они ушли на смертный бой

И, землю защитив,

Обратно не пришли домой,

Как и владельцы их.

С тех пор прошло уж много лет,

И враг давно разбит.

Мечей с тех пор не видел свет,

И подвиг их забыт.

Но где-то на чужой земле

Не спится злу, пока,

Как три звезды в полночной мгле,

Сверкают три клинка.

– Когда это было? – спросил Жуга.

Маг покачал головой и плотнее закутался в плащ.

– Никто не знает. Легенды гласят, что три меча-ксиала были откованы по-разному, и каждый имел свой норов. Первый, Хиор, вчерне был выкован всего за одну ночь, закалён в человеческой крови и, как всякий первенец, характер имел суровый и непреклонный. Самым тёмным из всех трёх мечей получился он, красной была его рукоять, а в бою не знал он поражения и не давал пощады – не было в мире меча кровожадней Хиора. Знак волка на его клинке. Второй, с именем Хейтон, закалили во влажной земле, и потому силу удара он имел сокрушительную, а рубил хоть редко, но страшно. Он самый тяжёлый из трёх мечей, с белой рукоятью, и золотистый клинок его, вобравший соки земли, красоту имел необычайную, а мечен был медведем. Третий – Хриз – откован был последним. Серебра в нём меньше, нежели в первых двух. Закалку он принял от ветра, сильного, сырого и холодного, что дует с моря, когда спускается тьма. Без всяких узоров его серебристый клинок, черна как ночь его рукоять, и нет ему равных по лёгкости и вёрткости, а убивает он только врагов. Клеймо тому мечу – Танцующий Лис.

Жуга покосился на свой меч.

– Это он?

Маг поднял взгляд на травника.

– А ты сомневаешься?

Жуга промолчал.

– И что мне делать теперь? Тоже мне, нашёл хозяина… Хоть бы ты, что ли, мне помог. Я же ничего им не умею.

– Так-таки и ничего?

– Ну, я дерусь, конечно. Посохом, ножом… ну и просто так, безо всего.

– Не так уж мало для знахаря, – усмехнулся маг. – Но я не учитель фехтования. Доверься ему: он сам разберётся, где кто. В этом деле главное покрепче держаться за рукоять.

– Понятно. – Жуга кивнул, вспомнив, с какой небывалой лёгкостью обезглавил бойца из лучшей османской тысячи. – Но что заставило его вернуться в мир?

– Трудно сказать. Между прочим, пока вы обжирались всякой дрянью, произошло уже две битвы, и если в первой Цепеш одержал победу, то вторая кончилась иначе. Враг стоит у Яломицы.

– Большое войско?

– Очень. И я понятия не имею, для чего проснулся старый меч.

Жуга почувствовал озноб. Покосился на браслет. Камень вспыхивал и гас. Чесалась кожа на запястье. Маг перехватил взгляд травника и одобрительно кивнул:

– Не снимай его пока что. Это очень сильный талисман. Слабую магию усилит, сильную ослабит. А то помнишь, что ты натворил на поляне?

– Когда? – встрепенулся Жуга. – Ах да, комары… – Золтан кивнул. – Цвет я не тот взял. Красный вместо зелени.

– Как можно было перепутать?!

– Я их вообще не различаю.

– Вот как? Занятно. Там с давних лет копилась сила, а ты не смог с ней совладать.

– Сила? – Жуга поднял взгляд на мага. – Откуда?

– Когда-то там родился единорог, – поколебавшись, с видимой неохотой ответил тот. Поворошил догорающие угли и встал. – Ну, всё, пойдём. Хорошо бы нам твоих дружков до полудня догнать, а то, не дай бог, натворят чего.

Жуга обмотал меч мешковиной и повесил за спину. На миг остановился у подёрнутого белой пылью кострища.

– Пепел, – пробормотал он. – Прах и пепел…

И вслед за магом углубился в лес.

* * *

Догнать Милана и Бертольда не составило труда – крестьянин и монах шли бестолково, оставляя чересчур заметный след, и перепугались при встрече до одури. Жугу одолевали опасения, что турки могут их найти, но погони не было. К полудню добрались до деревни, где обнаружили опустевшие дома. По предложению Милана завернули на пасеку, где думали остановиться, и были здорово удивлены, когда застали там хозяина (Милан, как выяснилось, и с ним водил хлеб-соль).

– Дык пчёлы же. Куда я от них? – ответил простодушно пасечник, срезая с рамки тёмные, тяжёлые от зимнего мёда соты и складывая их в миску. – Они ж как дети. А ну как рой возьмёт да полетит? Тут у меня шестнадцать ульев, с собой не утащишь… А мёд – он всем потребен. Ешьте.

На столе перед путниками появились громадная яичница, лепёшки, молоко и этот самый мёд. Ни пива, ни вина пчеляр не уважал.

– Мёд, молоко, – пробормотал Бертольд, качая головой. Переломил лепёшку. – Еда пустынников.

Ел он, однако, с аппетитом, чего нельзя было сказать о Жуге. Травник долго молчал над кружкой с молоком, задумчиво кроша хлеб, затем вздохнул и повернулся к магу.

– Ну хорошо, – сказал он, словно соглашаясь. Потёр ладонью переносицу и сморщился от боли в подбитом глазу. – Я понимаю. Меч, легенда, всё такое. Но как двараги знают, где искать?

– Достаточно обнажить клинок, – ответил Золтан. – Гномы чуют металлы, как мухи навоз. Но нам не нужно, чтобы нас нашли. Наоборот, это мы должны их найти.

Жуга провёл рукой по волосам. Потеребил шнурок.

– Сказать по правде, я не знаю, где их искать. Они хоть связаны с людьми? Должны же они что-то есть!

Маг пожал плечами:

– Чёрт их разберёт. Под здешними горами три подземных озера, если не больше, да ещё Яломица в верховьях дважды уходит под землю, и никто не знает, где она течёт.

– Одной рыбой сыт не будешь, – рассудительно проговорил Жуга. – Ну, скажем, ещё грибы могут расти в темноте… Нет, всё равно. Должны они торговать. Должны.

Он посмотрел задумчиво на чашку с мёдом и встал из-за стола.

Назавтра вышли в путь. Ушли втроём – Милан остался, замолвив за них словечко перед пасечником: тот дал еды и мёду на дорожку да два одеяла в придачу. А к вечеру достигли гор и здесь, в отрожистых верховьях Яломицы стали на привал.

* * *

– Здесь перейдём?

Вопрос остался без ответа.

Все трое лежали в кустах у самой воды, глядя на другой берег, где то и дело проезжали конные турецкие дозоры. Отвесная белёсая скала вздымалась неровными квадратами растресканного камня, за ней виднелись островерхие, в проплешинах лугов, склоны гор. Чуть левее темнела узкая промоина ручья. Прохода не было, дороги тоже. Холодный ветер гнал волну, шумел листвой, раскачивал высокие тонкие сосны. Всё было как всегда – река раздулась паводком, не думая спадать. Вот только не было на ней обычных по весне весёлых плотогонов, сплавлявших упругий красноватый бук: война.

– Нельзя здесь, – сказал Бертольд и заворочался на ветках. Плюнул в воду. – Вишь, течение какое? И камни скользкие. Потонем на хрен. А нет, так турки подстрелят.

– Не каркай.

– А чего?

Жуга молчал. Жевал травинку. Холодный ветер теребил полы его накидки: полушубок травника остался на поляне, взятый турками в трофей, и травник приспособил одеяло на манер плаща, продрав в серёдке дыру для головы и подпоясавшись верёвкой. Шварц поёжился в своей рясе.

– И как тебе не холодно?

Жуга с усмешкой покосился на монаха.

– А у тебя, часом, лицо не мёрзнет?

– Знамо дело, нет!

– А я вот весь как твоё лицо.

– Хорош болтать, – вмешался Золтан. – Что скажешь, Лис? Здесь попытаем счастья или дальше пойдём?

– Здесь будем переходить, – рассеянно ответил Жуга, оглядывая скалу на другом берегу. – Есть там ложбина, влезем как-нибудь. Выше по течению плёс, глубоко, а ниже на перекате такая сейчас стремнина… Да и турки лагерем стоят – вишь, разъездились. Ночью перейдём.

– Перейдём и?.. – спросил Бертольд. – Дальше что?

– Там видно будет, – уклончиво ответил травник. – Есть у меня одна мыслишка.

– Ладно, – кивнул Золтан. – Ночью так ночью. Коль так, кто хочет, может спать. Я покараулю.

Бертольд заметно нервничал. Ни Жуга, ни Золтан Хагг не говорили, что задумали, и лишь укладываясь спать, Жуга спросил, доводилось ли Шварцу ходить по горам, и хмыкнул, услышав, что нет.

– Придётся научиться, – буркнул он.

И уснул.

* * *

Всем опасениям вопреки три путника счастливо миновали реку и турецкие посты и через день достигли первой из вершин, лежащих на пути. Отсюда открывался вид на две другие, разделённые неширокой седловиной.

– Дибиу, – сказал Жуга, перехватив вопросительный взгляд монаха. – Перевал солёных снегов. Боже, я уже забыл, как вольно дышится в горах… А у вас в городах воздух тяжелей земли.

Он стоял на самом краю обрыва, спокойный, будто и не было под ним двухсот локтей отвесной пропасти. Неподалёку тёк ручей, срываясь вниз негромким водопадом. Шварц подойти не решился – больно уж кружилась голова. С его точки зрения, дышалось здесь отнюдь не легко: прозрачный горный воздух был, конечно, чище городского, но монаху его всё время не хватало. Мешок за спиной, казалось, тяжелел с каждым шагом. Он вздохнул и огляделся.

Отсюда, с высоты, как на ладони было видно реку, лес и дальние луга. Обугленными пятнами темнели разорённые деревни, штук шесть или семь – за туманом трудно было разглядеть, сколько именно. На южном берегу расположились турки, на северном дымили костры ополчения. Сновали люди, похожие с высоты на маленьких букашек. Дымов было много как с той, так и с другой стороны. Людей – тоже.

– Почему они стоят? Ну, в смысле, турки. Почему не нападают? – спросил монах.

– Обозов ждут. Нет им сейчас резона реку переходить.

– Куда дальше идём?

– Я думаю, что никуда, – ответил Золтан вместо травника. – Так, Жуга?

– Может, и так.

– А чего ты ждёшь?

Травник не ответил.

День разгорался. Воздух медленно теплел. Туман, клубясь, дымящими потоками стекал в низины. Взошедшее солнце позолотило горные вершины, и почти сразу с запада донеслось еле слышимое блеяние. Бертольд и Золтан оглянулись, Жуга остался недвижим. Из-за уступа скалы показались бараньи спины, а затем и пастух. Лохматая овчарка с лаем бросилась чужакам под ноги, остановилась и сдала назад, рыча и поджимая хвост. Овцы сбились в кучу.

– Геть, поганые! – прикрикнул пастух – высокий черноволосый парень. Повернулся, смерил взглядом непрошеных гостей. На посохе блеснул топор-валашка. – День добрый, странники.

– Здравствуй, Никуцэ. – Жуга шагнул вперёд.

Пастух сощурился, вгляделся травнику в лицо и вдруг попятился.

– Исусе! – Пальцы его сжались, рука его взметнулась, сотворяя крестное знамение. – Ва… Вацлав! Ваха-рыжий!

– Забудь про Ваху. Я Жуга.

– Тебя же сбросили со скал!

– А я вернулся.

– Ты умер.

– Я живой, – сказал Жуга, протягивая руку. – На, потрогай.

– Так не бывает. – Никуцэ быстро спрятал руки за спину. Он уже вполне овладел собой, румянец возвращался на его лицо. Он покосился на монаха, на Золтана и снова отступил. – Наверное, ты демон… Стой! Не подходи!

Жуга вздохнул.

– Ты мог бы мне помочь, Никуцэ. Ты был единственный, кому я доверял. И если не ты…

– Нет! Нет! Изыди, сгинь, бесовское отродье!

– Хватит! – рявкнул Жуга. Провёл ладонью по лицу. Овчар примолк. – Хватит. Молоко от твоих воплей киснет. Что мне сделать, чтоб ты мне поверил? Перекреститься? На. – Он осенил себя крестом. – Чего ещё?

Никуцэ поколебался.

– Ты… единственный, кто побивал меня на посохе… и если ты в самом деле Жуга…

– О господи. – Травник криво усмехнулся. – Ты совсем не изменился, Никуцэ. Хлебом не корми, дай подраться.

– Ну? Так как?

Жуга пожал плечами.

– Я не взял с собой посоха.

Золтан тронул его за плечо. Травник обернулся.

– Чего тебе?

– Возьми Хриз.

– Но…

– Возьми, говорю.

Под браслетом кольнуло, и Жуга предпочёл не спорить. Молча скинул с плеч котомку и распустил завязки. Нащупал меч. Чёрная с серебром рукоять была на месте, казалось, даже стала толще. Жуга потянул за неё. Пять вершков, десять, двадцать… Жуга затаил дыхание. Он всё тянул, а рукоять всё не кончалась, и вскоре в руках у травника оказался посох – чёрный с серебром, в четыре локтя длиной, с отточенной валашкой на конце. На лезвии, у самого проуха, скалил зубы пляшущий лис.

– Однако…

Удивляться не было времени. Никуцэ приподнял посох и шагнул вперёд.

– Ты будешь драться, ты, назвавшийся Жугой?

– Да. – Тот кивнул. Топор в его руках взметнулся, описав мерцающий полукруг, и замер. – Я побью тебя, Никуцэ.

– Я побью тебя, назвавшийся Жугой.

Маг подтолкнул монаха в сторону:

– Не будем им мешать.

Предложение мага подоспело как нельзя вовремя – противники уже описывали круги лицом к лицу, выжидая: Жуга – чуть припадая на левую ногу, пастух – кошачьим мягким шагом, выставив перед собой топор.

Никуцэ ударил первым. Травник отшатнулся – посох с гулом рассёк воздух, и ударил в свою очередь. Дерево о дерево, железо о железо. В сосредоточенном молчании противники обменялись ударами и отступили. Пастух качнулся. Выпад. Выпад. Ложный выпад, поворот и вслед за тем удар ногой. Жуга отбил и вскинулся в прыжке. Опять удар. Ещё. Отточенное лезвие валашки, разорвав рубаху травника, царапнуло плечо.

– Мой Бог! Да он же бьёт всерьёз! – воскликнул Шварц и осёкся на полуслове.

Атака травника была стремительной – Жуга упал ничком, перекатился, в следующий миг вскочил на четвереньки, худой, голенастый, похожий на большого паука с нелепой рыжей головой. Хриз дёрнулся в его руке, блестя чернёным серебром, и взлетел, переброшенный за спину. Жуга выпростал левую руку вперёд, как змеёй обвил ею посох противника, рванул, развернулся и дважды с силой ударил пастуха ногой в живот. Бертольд по собственному опыту знал, чем чреват такой удар, и невольно ахнул, словно это ему перебили дыхание. Никуцэ рухнул как подкошенный. Не давая ему опомниться, Жуга перехватил посох двумя руками и навалился на пастуха сверху.

– Теперь признал?

– Убери топор. – Никуцэ извивался и сучил ногами, силясь вырваться. – Чего ты хочешь?

Травник медленно поднялся.

– Примерно год тому назад, в начале лета ты рассказывал, как ходил на перевал.

– Я помню. – Пастух сел и сморщился. Потёр живот.

– Вспомни про пчелиное гнездо.

Никуцэ поднял голову.

– Про улей в трещине скалы?

– Да, – кивнул Жуга. – И если сможешь, вспомни всё.

* * *

Шестые сутки они были в пути, и с каждым днём Бертольд всё меньше понимал, что происходит. Жуга лез в горы с энергией обречённого, упрямый, злой, не отвечая на вопросы. Золтан вёл себя точно так же. Два дня потратили на то, чтобы дойти до перевала, но не по дороге (там можно было нарваться на турок, мародёров или, хуже того, на разбойничью засаду); шли по верхам, едва заметными тропинками, нередко вдоль таких обрывов, что приходилось прижиматься к скалам, чтобы не упасть. По ночам монаха мучили кошмары. То он срывался в пропасть, то разъярённый мавр снова тряс его за ворот, клацая зубами, то он убегал от целого отряда конников, а когда удавалось скрыться, земля вдруг проседала под ногами и рогатые гномы с ножами полчищами лезли из тёмного провала. Непонятно почему снился Жуга и молчал, в точности как наяву. И часто, слишком часто снились прах и пепел сожжённых деревень. Волной накатывал страх. Шварц просыпался в лихорадочном бреду, с горячечной молитвой на устах: за что меня-то, Господи, за что?! Ну, с Жугой понятно – дурацкий гномий меч, украденный невесть откуда, невесть кем, тянет за собой, смыкая звеньями событий и смертей цепь чёрного слепого янтаря. А я что сделал, я? За что меня хотят убить?

Он снова засыпал, чтобы опять проснуться с молчаливым криком. Но и спросить совета у Жуги он не решался. Было заметно, что Жуга устал, и Шварц однажды понял, какая сила гонит травника вперёд: желание освободиться. От чего? Не важно. Он сам готов был прыгнуть чёрту в зубы, лишь бы всё кончилось – лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Расставшись с пастухом, травник двинулся на перевал, не давши спутникам и часа передышки, лишь к ночи стали на привал. А в полдень следующего дня все трое уже лежали у края обрыва, глядя вниз, на трещину в скале, где клубились чёрно-жёлтой тучей дикие пчёлы.

– Мёд, – скорее утверждая, нежели спрашивая, произнёс Золтан и повернулся на бок. – Ты думаешь, двараги…

– Я знаю все окрестные места, – кусая губы, ответил Жуга, – и все окрестные пещеры тоже. Нет там проходов никаких, разве что с южной стороны. А мёд… – Травник усмехнулся. – Мёд всем нужен. У нас свечи есть?

– Нет.

– Нарежьте факелов, что ли. А там, Бог даст, воску добудем. Я первым лезу. Сдержишь, Хагг?

– Сдержу.

– А ежели там не гномская нора, а просто улей? – встрял монах.

Жуга усмехнулся:

– Тогда мёду запасём. Верёвки только бы хватило.

Верёвки хватило, а маленький скальный карниз возле входа послужил ненадёжной, но опорой. Обмотав лицо и руки тряпками, Жуга с горящим факелом проник в пещеру и с первого взгляда понял, что предчувствия его не обманули: проход действительно был. Поначалу узкий, вскоре он расширялся и уходил горизонтально в глубь скалы, теряясь в темноте. Вопреки ожиданию здесь было сухо. Пчёлы лезли в лицо, норовили ужалить, паре-тройке особенно упорных это удалось. Остро, сладко пахло мёдом. Почерневшие от времени сотовые шишки покрывали стены снизу доверху, свисали с потолка, словно сосульки. Жуга ругнулся, ощутив очередной укус, поднял руку и шепнул короткий наговор, подождал, пока пчёлы не успокоились, прошёл вперёд и вдруг наткнулся на следы пребывания кого-то: соты были аккуратно срезаны, соскоблены со стен шагов на пять в глубь пещеры. Он долго смотрел в темноту, размышляя, потом вернулся к выходу. Рука под браслетом чесалась. Жуга выглянул наружу и помахал рукой. Откинул тряпку от лица.

– Спускайтесь!

Вверху, на фоне вечереющего неба замаячили две головы.

– Что-нибудь нашёл?

– Кажется, да.

Спускались час, а то и два. На заготовку факелов ушло гораздо больше времени, чем предполагалось, – лес остался внизу, а невысокие местные сосны росли редко. Вдобавок Шварц, до ужаса боявшийся высоты, лезть по верёвке отказался наотрез.

– Клин клином вышибают, – заявил Жуга, когда Золтан сообщил ему об этом. – Скажи, что тогда ему придётся ночевать тут одному – вряд ли мы вернёмся скоро.

Страх пересилил страх, и вскоре брат Бертольд уже протискивался в пещеру, опасливо поглядывая на притихших пчёл и распухшую от укусов физиономию травника.

– А меня так же не разукрасят?

– Потерпишь, – буркнул Жуга. – Золтан! Эй! Где ты там?

– Иду, – негромко послышалось сверху. Верёвка задёргалась, и в проёме показались сапоги. Маг спрыгнул на карниз и обмотал свисающий конец верёвки вокруг камня. Пригнулся: «Что тут?» – и осёкся, завидев под самым носом блеск обнажённой стали.

– Ну что, Хагг, поговорим начистоту?

* * *

Карниз был шириной в три шага и выдавался наружу вершка на четыре. Ни отшатнуться, ни сбежать колдун не мог. Меч снова был мечом, прямым, с одним отточенным как бритва лезвием. Ловушка была расставлена так удачно, что колдун едва не застонал от собственного бессилия. Бертольд, никак не ожидавший такого поворота событий, оторопело таращился на травника. Факел дотлевал на полу. Быстро темнело. В полумраке свет и тень причудливо сплетались на лице Жуги, острее прорисовывая скулы, стирая рыжину с волос и пряча выражение глаз. Понять, что он задумал, было невозможно.

– Не двигайся. – Голос Жуги был ровным и спокойным. – И руки, руки опусти. Медленно. Вот так. И меч не трожь – я всё равно вперёд успею.

– Хитёр же ты, – сказал волшебник, хмуро усмехнувшись. – Ох, хитёр… Не зря тебя прозвали Лисом.

– Жизнь научила быть хитрым.

– Ну? – сказал колдун. – И долго мне так стоять?

– Зависит от того, что и сколько ты скажешь.

– Чего ты хочешь?

– Правды. Последнее время мне все лгут. Кто и зачем меня пасёт?

– Пасёт? – Маг Золтан поднял бровь.

– Хочешь, чтобы я выложил всё по порядку? – Тот кивнул. – А голова у тебя не закружится?

– Это моя голова, – буркнул Хагг. – Давай выкладывай, раз такой умный.

– Я… Бертольд! Стой, где стоишь.

Монах замер, не закончив движения. Покосился на Жугу.

– Зачем ты так? Он нам жизнь спас.

– Не знаешь – не лезь. Он всю дорогу шёл за нами, выжидал. Чего? А, Золтан? И почему пришёл на помощь в самый неподходящий момент? Потом, вся эта болтовня… Зачем всучил мне этот меч, отправил на юг и увязался следом?

– Что ещё? – осведомился Золтан.

– Да всякого полно. На троих хватит. Милош Дёже сам приносит тебе меч своего погибшего сына. Чуть ли не у меня на глазах зарезали боярина, а градоправитель только пожурил меня и отпустил. Наверняка ведь ты науськал, сам говорил, что дварага тебе тоже доставили. Кто ты такой, что можешь градоначальнику приказывать? И… – Жуга поколебался, прежде чем сказать. – Ты слишком много знаешь. Откуда, чёрт возьми, тебе известно даже то, что я люблю гречку?

– Чародею не зазорно много знать.

Жуга усмехнулся:

– Ты никакой не чародей, Золтан. Учёный, может быть, но точно не маг. Думал, мне будет трудно заметить?

Золтан молчал.

– Ни один нормальный маг не станет сражаться мечом, – продолжал Жуга, – им достаточно волшбы. Сам понимаешь: либо то, либо это. Мечом и магией дерутся только ведьмаки, а на ведьмака ты не похож, хоть горожане и боятся тебя до дрожи. И ещё. Ни один волшебник в здравом уме не стал бы играть с моим браслетом. И уж конечно, не сказал бы, что колдовство, мол, чепуха, так – прах и пепел… Так кто ты, Хагг? Кто дал тебе право так со мною поступать?

Хагг поднял голову:

– А ты умнее, чем я думал.

– Так кто же?

– Сигуранца Господаря.

– Яд и пламя… – Меч в руках травника дрогнул. – Тайная служба! В таком разе ты, наверное, важная птица там у себя. Зачем же взялся за чёрную работу?

– Это была ошибка. – Золтан, несмотря ни на что, оставался спокоен. – Всё дело в мече: я не мог его доверить простому сыскарю. Тебя мы подозревали как османского лазутчика – Кинкаш и его подельники работали на султана. За тем и в горы шастали. Что поделаешь, в семье не без урода. Всем городам грозит осада. Ни в коем разе нельзя допустить, чтобы подкопы продолжались. Мы хотели разобраться, кто и как ведёт охоту за мечом. Если в самом деле – гномы, мы одним выстрелом убивали двух зайцев: и двараги спокойны, и вызнавщик устранён. Если же османские прихвостни… Ну, тут разговор особый. А ты запутал всех. Да и рубашка – перемудрил ты с ней. Тот торговец – он ведь тоже из них.

Травник ошарашенно молчал, запутавшись в этих хитросплетениях.

– Рубашка – это знак? – спросил он наконец.

– Вестимо, знак. Турки ждали провожатого, парней Кинкаша, как было уговорено, а нарвались на тебя. Тогда я окончательно уверился, что ты тут ни при чём. А потом… потом было уже поздно что-либо менять. – Золтан вздохнул. – Меч пробудился. Убери клинок, Жуга. Мы в одной лодке.

Травник поколебался.

– Как же всё-таки тебя зовут? – сказал он, опуская меч.

– Моё прежнее имя тебя не устраивает?

– Нет, Зууб. Но если ты так хочешь…

Тот вздрогнул. Поднял голову.

– Похоже, что и ты слишком много знаешь.

– Чародею не зазорно много знать. – Жуга с третьего раза попал мечом в ножны и махнул рукой. – Ладно, заходи. Стену видишь?

Хагг, пригнувшись, влез в пещеру и в сомнении потёр небритый подбородок.

– И это всё?

Они стояли на границе темноты и света. Пламя факела потрескивало и трепетало, колеблемое током воздуха. Бертольд и Золтан переглянулись, увидев высеченные в камне стёртые ступени.

– Лестница? Это тоже не доказательство. А ну как это горцы промышляли?

Жуга нагнулся, всматриваясь.

– Не похоже… Шварц, посвети.

Факел вдруг вспыхнул, высветив размытую серую фигуру на фоне серой же стены, и погас. Три путника шарахнулись назад.

Гном вышел из темноты и замер недвижим, угрюмо глядя на людей.

* * *

Коренастый, крепко сбитый, он перегораживал проход не хуже каменной стены. В руках его был топор, притом тяжёлый – орудовать таким можно было лишь двумя руками, и по тому, как гном его держал, было видно, что обращаться с этой штукой он умеет. Жуга сразу понял, что шансов победить дварага в драке нет – гном знал пещеру как свои пять пальцев, биться с ним в узком коридоре мог только один, а топор и сильная рука делали опасным даже неумелого противника. Жуга успел бы вынуть меч, но что с того? Ведь перед ним ещё стоял Бертольд. Вдобавок кто мог поручиться, что гном пришёл один?

Отступать было некуда.

Жуга почувствовал руку Золтана на своём плече.

– Давай, Жуга, – сказал негромко он. – Давай. Поговори с ним.

Гном молчал.

–  Аой, тангар. – Жуга поднял руку, показав открытую ладонь. – Аой!

Ответа не было.

– Чего ты умолк? – прошипел Бертольд, не отводя глаз от топора.

– Я больше ничего по-ихнему не знаю! – раздражённо прошептал Жуга.

– Чего сказал-то хоть?

– Поздоровался… вроде бы.

Они умолкли. Шло время. Солнце село, снаружи становилось всё темнее. Соответственно темнело и в пещере. Пчёлы их упорно не хотели замечать, хоть загово́р – и травник это чувствовал – давно утратил силу. Браслет кололся, камень в нём пульсировал неровным отблеском, почуяв волшбу. Пещерного стража почти не было видно, когда топор в руках дварага опустился.

– Ты, – он указал рукою на Жугу, – который с камнем. Подойди.

Жуга кивнул и сделал шаг вперёд. Ему подумалось, что Золтан не ошибся в своих предположениях – голос у гнома и вправду был ужасно хриплым. Но в нём не чувствовалось возраста: так мог говорить простуженный старик, а мог и мальчишка, у которого ломается голос.

– Ты с мечом?

– Ты говоришь так, будто ждал меня, двараг.

– Такое время. Ждали, да. У каждого входа стоят посты.

Гном избегал длиннот и сложных фраз.

– Ты проведёшь нас к тем, кто знает?

Тот усмехнулся сухо, без улыбки.

– С тех пор как государь Лаурин запретил горным цветам расцветать, путь вашему народу к нам заказан. Думаешь, если выучил приветствие, так перед тобой откроются все двери? Напрасно. Кто может поручиться за тебя?

– Стригой, который жил у Вазаха.

– Домовые не в счёт: им давно уже нет веры. Кто ещё?

– Лепрехун[13] Яртамыш.

– Можно подумать, что на мне его ботинки… – ворчливо хмыкнул тот, однако голос его заметно смягчился. – Благодари свой камень, ты, держащий слово. Покажи меч.

Жуга потянулся к плечу. Клинок с железным шорохом покинул ножны и замерцал в темноте. Гном протянул руку. Узловатые пальцы пробежались по лезвию. Меч вспыхивал от их прикосновений, сталь запела тонко и мелодично. Лис плясал у рукояти – чёрное на серебре.

– Хриз… – благоговейно выдохнул двараг. Глаза его блеснули. – K’zier Xiaal, Серая Сталь… Хвала Имиру, это он! И он… – Двараг сглотнул, поднял взгляд и докончил: – Он в самом деле остановил свой выбор на тебе.

– Я…

– Считай, что я тебе поверил.

– Почему?

– Если б ты хотел меня убить, то вынул бы топор. Спрячь его. Сейчас же.

– Хорошо. – Жуга убрал меч в ножны. – Но в таком разе скажи, чего ради вы охотились за ним?

– Охотились не мы, – ответил тот и сунул топор за пояс.

– А кто?

– Узнаете. Я постараюсь вам помочь. После. А сейчас идите за мной.

Он повернулся и направился в глубь пещеры. Травник не двинулся.

– Двараг!

– Что?

– Меня зовут Жуга.

Гном коротко кивнул, будто принимая клятву.

– Рагнур, сын Андвари, – сказал он просто и без всяких колебаний.

– Бертольд, прозванный Шварцем, – представился монах.

– Зови меня Золтан, – сказал Хагг.

Рагнур пристально посмотрел на него и растворился в темноте.

* * *

Они шли вперёд и вниз. Факелы давно погасли, но странное дело – с приближением дварага стены пещеры начинали светиться тусклым серым светом. Проход, казалось, начинался ниоткуда и смыкался сразу за спиной – слепая кишка в утробе каменной горы. Гном не оборачивался – то ли был уверен, что путники и так никуда не денутся, то ли что ещё: попробуй угадай, что у дварага на уме. Топор его оставался за поясом. Туннель петлял, то расширяясь, то сужаясь, низкий потолок заставлял путников пригибаться. Гному, впрочем, это совершенно не мешало: хоть и широкоплечий, ростом он был Жуге едва по грудь – не хватит, чтоб сойти за человека, но достаточно, чтоб с ним считались. Один раз по пути попался мост, узкий, без перил и скользкий от стекавшей влаги. Внизу скорее угадывался, чем слышался далёкий шум – там несла свои воды скованная камнем Яломица. За весь долгий путь никто не произнёс ни слова, только Шварц пыхтел под тяжестью мешка и бормотал ругательства, когда ударялся головой.

…Отряд возник из темноты неожиданно, на перекрёстке, где туннель расширялся в пологую площадку, лишь за мгновение возвестив о своём появлении грохотом подкованных сапог. Шесть гномов в чешуйчатой броне и предводитель чуть ли не на целую голову выше остальных, с седой, заплетённой в две косички и заправленной за пояс бородой. Короткий серебристый жезл в его руке мерцал, указывая путь. Без всякой команды двараги замерли, построившись неровным полукругом, и обнажили топоры. Три странника невольно сдали назад, глядя на серые, одинаковые в своей похожести бородатые лица. Некоторое время царила тишина, было слышно, как капает вода, затем высокий гном шагнул вперёд.

– Отойди, Рагнур, – сказал негромко он. Рагнур кивнул и отступил к стене. Гном поднял жезл, и каменные своды замерцали ярче. Он посмотрел на Шварца, на Жугу, задержал взгляд на рукояти Хриза над плечом у травника и повернулся к Золтану, оставшемуся в тени. Тусклый отблеск высветил глубокий шрам у гнома на лице.

– Привет тебе, Рахим аль Зууб, – сказал он, опуская жезл. – Ты всё-таки вернулся, как и было предсказано.

Золтан чуть заметно поклонился. По лицу его скользнула тень усмешки.

– Привет и тебе, Отрар, сын Брокка. Я вижу, ты не забыл меня. Что скажешь?

– Сдай оружие, предатель. Прочее потом.

– Торопишься, тангар. – Золтан сложил руки на груди и покачал головой. – Нехорошо. Поспешные решения не доведут до добра. Я вижу, рана сделала тебя нетерпеливым.

– Разговоры тебе не помогут. – В хриплом голосе дварага зазвучала сдержанная ярость. – Сдай меч и следуй за нами. Государь не любит ждать.

– И всё же государь подождёт.

– Взять его! – коротко рявкнул гном.

Того, что произошло потом, не ожидал никто. Золтан (или всё-таки Зууб?) с немыслимой для человека быстротой отпрыгнул в сторону, лягушкой распластался по стене. Пригнулся – топор дварага лязгнул о гранит, искры брызнули снопом, – нырнул под занесённое лезвие, короткой подсечкой сбил крайнего слева гнома и исчез в тёмном проходе.

– Накки! Хир!

Два гнома ринулись в погоню. У входа в туннель коротким высверком блеснула сталь, и бегущий первым гном с криком повалился под ноги второму. Одним прыжком перемахнув через упавшего, тот скрылся в темноте, преследуя «волшебника». Некоторое время оттуда, затихая, слышался топот башмаков, затем он смолк, и вдруг издалека донёсся тяжкий звон упавшей секиры.

– Хараг! – выругался Отрар и сплюнул. Помолчал. Сделал знак своим воинам. – Принесите их. А вы, – он повернулся к Шварцу и Жуге, – пойдёте с нами.

Ошеломлённые случившимся, те не посмели возражать.

Жуга шёл впереди, хромая, нелепый в плаще из одеяла. Было над чем поразмыслить: без кольчуги, вооружённый одним лишь мечом, Золтан в мгновение убил двух лучших из армии подземного владыки и скрылся так, что даже гномы не смогли его отыскать.

В угрюмом молчании гномский отряд приближался к своей неведомой цели. Три гнома прикрывали тылы, остальные несли тела двоих погибших. На каменный пол тёмными каплями стекала кровь.

* * *

Король Лаутир, сын Лаурина, – высокий, горбоносый, одетый в чёрное с золотом гном, в четвёртый раз провернул на пальце массивный перстень-гололит[14], нахмурился, сцепил ладони за спиной и подошёл к окну.

– Который из них? – глухо спросил он.

– Рыжий, Государь, – сказал Отрар, стоявший у дверей. – Тот, кто хромает. Жуга по прозвищу Лис.

– Остальные?

– Их было трое, Государь. Один – монах из христианского ордена Господних псов. Третий… – Отрар замялся.

– Ну?

– Рахим Фаррух аль-Зууб, Государь.

– Вот как? – Лаутир нахмурился. – И где он?

– Сбежал, Государь. При попытке его задержать погибли Хир и Накки. Я…

– Довольно. – Лаутир поднял руку. – Довольно. Поиски ведутся?

– Да, мой Государь.

– Хорошо. – Он щёлкнул пальцами. – Меня интересует первый. Хранитель.

Отрар покачал головой.

– Он не Хранитель, Государь… – начал он, поднял взгляд на Лаутира и осёкся.

– Ксиал признал его, значит, он Хранитель, – сурово сказал подгорный король. – И ему совершенно не важно, что ты думаешь по этому поводу. – Лаутир посмотрел на стоявшего доселе молча у дверей Рагнура. – Что о нём известно?

– Он горец, Государь, – ответил Рагнур, – похоже, из здешних мест. По говору валах, по крови… – Он поколебался. – По крови вряд ли.

– Что ещё? – отрывисто спросил король.

– Он ловок, хорошо дерётся. Владеет магией, знает травы. Носит анкх из янтаря и семь металлов…

– Имир! – Лаутир сжал кулаки. – Как именно он их носит?

– Драупнир с опалом, Государь.

– Аурин?

– Зуда. Работа древняя, на нашу не похожа, скорее, клана Ивалди. Опал – чёрный мигун из Червеницких копей. Это всё.

– Так. – Лаутир кивнул. – А кто монах?

– Бертольд Шварц.

Теперь Король молчал долго.

– Не ожидал, – сказал он наконец. – Что ж… – Он помедлил. – Ладно. Я подумаю, что с ними делать. Отрар!

– Да, Государь?

– Присмотри за ними. И ещё. Зууб…

– Да, Государь.

– Тогда всё. Идите.

Рагнур поколебался, медля с уходом.

– Государь…

Тот обернулся:

– Что ты хотел?

– Могу я просить, чтобы они пока жили у меня?

– Жуга и Бертольд? Зачем… Ах да, меч… Хорошо. Пусть будет так.

Рагнур склонил голову.

– Благодарю, Государь.

* * *

– Вот так дела! Ты видел, а, Жуга? Глазам не верю! Да-а…

Жуга не ответил. Бертольд уселся на кровать, умолк и углубился в подсчёты, которые, похоже, привели его в мечтательное настроение. С того момента, как обоих привели в подземный город, Шварц то впадал в восторженную радость, то метался в поисках выхода, то приставал к Жуге с расспросами, чем успел ему изрядно надоесть.

Жуга стоял у окна, глядел на улицу.

Подземный город был велик. Весь горный кряж, похоже, был пронизан сотнями запутанных ходов, сходившихся в большой пещере – высоком, сводчатом, мягко резонирующем зале. Неведомо откуда лился свет – неяркий, серебристый, похожий на сияние луны, только ярче, отражался от стен…

От золота и драгоценных камней, вмурованных в стены.

Они поселились у Рагнура, в нелепом маленьком доме без крыши. Впрочем, её и не требовалось – в пещере никогда не шли дожди. На столе была свеча в тяжёлом бронзовом подсвечнике столь тонкой и вычурной работы, что наверху за него можно было выторговать не талер и не два. Таких домов было множество; они стояли стройными рядами, каждый окружали деревья, и если Шварца восхитили драгоценности, то Жугу здесь, под землёй, больше всего поразили именно эти деревья.

– Устал я. – Шварц стянул сапоги, лёг на кровать и пошевелил пальцами ног. – Здорово, конечно, это всё. Вот только с Золтаном немного непонятно. Как долго, интересно, нас тут продержат? А вроде, если посмотреть, так и не держит нас никто – иди на все четыре стороны. Даже на шесть, считая верх и низ, хе-хе… А что, отколупаем камешек-другой и ходу отседова. Вот только выберем минутку, когда нас никто не видит.

А если…

– Бертольд, – позвал Жуга.

– Чего? – Тот поднял голову с подушки.

– Заткнись, а?

Некоторое время они сидели в тишине. Вскоре послышались шаги, дверь отворилась, вошёл Рагнур. Он переоделся: серую рабочую хламиду сменили чёрные штаны и кожаная куртка на шнурках. Выглядел он посвежевшим. Топор по-прежнему был при нём, торчал за поясом. Теперь дварага можно было разглядеть подробнее.

Гном был невысок и коренаст, с большущими, привыкшими к кирке ладонями, с крепкими ногтями, широкими ступнями, обутыми в башмаки, и грубыми чертами лица. На первый взгляд могло показаться, что гном лыс, но когда Рагнур откинул свой всегдашний капюшон, под ним обнаружилась изрядной густоты шевелюра. Широкий, в морщинах лоб, густая борода, нос картофелиной, высокий и одновременно грубый голос… Он производил странное впечатление и всё же в любом трактире на поверхности вполне мог сойти за человека. А с их способностью к волшбе…

В руках у Рагнура была корзина.

– Еда, – сказал он и кивнул на стол. – Садитесь. А вот из напитков могу предложить только воду.

Шварц охнул, хлопнул себя по лбу и полез под кровать. Достал и развязал мешок: «Вот!» – гордо выставил на стол полупустую флягу.

Гном поднял взгляд.

– Вино?

– Ага, – кивнул монах. – Белое. У Тибора закурковал!

Рагнур поднял флягу, потряс её недоверчиво, выдернул пробку, понюхал и сделал большущий глоток. Зажмурился, крякнул, вытер губы рукавом. Вернул Бертольду.

– Прибереги его, монах. Не знаю, сколько вам тут быть. И всё равно благодарю. Давненько мне не приходилось пробовать хорошего вина. Что ж, давайте есть.

Снеди оказалось на удивление много, разной и вкусной. Копчёное мясо и рыба разных видов (похоже, рыбачить здесь и впрямь было где), орехи, овощи, грибы. В отдельной чашечке бугрились сласти. Жуга попробовал и налил себе воды. Задумался. И только когда с трапезой было покончено, решился спросить:

– Рагнур. – Тот повернулся. – Скажи… мы пленники?

Гном ответил не сразу. Помедлил.

– Король Лаутир решит вашу судьбу. Позже. Но в моём доме вы в гостях.

– Тогда, если можно… покажи мне город.

Поколебавшись, гном кивнул и встал из-за стола.

– Пойдём. Меч можешь взять с собой.

– Э! Э! – засуетился Шварц. Зашарил по полу, отыскивая сапоги. – Постойте! Я с вами.

* * *

На то, чтобы обойти всего половину циклопической пещеры, понадобился весь остаток дня. Бертольд ахал и охал, вертел головой и украдкой то и дело пытался сковырнуть со стены какой-нибудь камешек, впрочем, безрезультатно. Рагнур не обращал на него внимания. Они прогулялись на площадь, сходили к фонтанам, прошлись по аллее к дворцу короля Лаутира, куда их, правда, не пустили, и напоследок задержались у больших водяных часов, установленных на площади, где долго наблюдали за перетеканием мерцающей воды в бочоночках с делениями и трубках зеленоватого стекла. Раз в сутки хитроумный механизм опорожнял мерную чашу, сливая воду в маленький бассейн, облицованный белым мрамором. Угловатые, строгие формы клепсидры выглядели на фоне круглых маленьких домов сурово и торжественно. Жуге невольно вспомнился Гаммельнский собор.

Везде сновали гномы, неторопливые, обстоятельные как в отдыхе, так и в работе, стучали молотками в кузнях и гранильных мастерских, выдували стекло, ткали дивные цветные гобелены, расшивали ткани золотыми нитями. Пару раз им встретились забойщики, идущие с работы, все в угольной пыли и крошке. И всюду были часовые, вооружённые тяжёлыми топорами. Бертольд, завидя их, заметно приуныл.

Они вышли за окраину и свернули в широкий проход, который вскоре вывел всех троих в не менее обширную пещеру, где под высокими тёмными сводами серебрилось зеркало воды. Огромная плотина чёрного диабаза перегораживала русло подземной реки, которая разлилась чёрным озером, оставив от себя лишь вытекающий из каменных ворот ручей. Стояли часовые. Капала вода. Чуть в отдалении пологий берег устилали плиты белого известняка, истёртые за годы тысячами ног. Вода была кристально прозрачна и чиста.

– Можете искупаться, – сказал Рагнур. – Только не ходите к водостоку – затянет. У этого берега вода тёплая: подземные источники.

– А ты?

– Я сделал это раньше вас.

Предложение подоспело как нельзя более кстати – Жуга и Бертольд заскорузли от грязи. Искупавшись и приведя себя в порядок, оба почувствовали себя отдохнувшими. Сразу снова захотелось есть.

– Скажи, Рагнур. – Жуга пригладил волосы и собрал их в пучок на затылке. Поднял меч. – Что за работа здесь у тебя?

– Я Хранитель Лестницы Для Тех, Кто Устал, – ответил гном. – Мы проходили мимо, если помнишь, и сейчас пройдём опять на обратном пути. Вон она, видишь?

– Кто же охраняет её сейчас, если ты тут? – спросил Шварц.

– Думаешь, Хранитель один? – ответил Рагнур, и на лице его впервые проглянуло нечто, похожее на улыбку.

Они приблизились и замерли у каменного парапета. Часовой невозмутимо кивнул, завидев Рагнура, покосился на меч за спиной у травника, после чего потерял к людям интерес.

Щербатые ступени по спирали уходили в глухую темноту отвесной штольни. Перила чёрного нефрита ограждали провал. Больше там не было ничего.

– Для чего она? – спросил Жуга, облокотившись на перила.

– Народ хазад живёт долго, – помолчав, сказал Рагнур. – Многие устают и уходят. Смерть не для нас, наш путь иной. По этой лестнице можно только спуститься.

– А это?

Шварц поднял взгляд. На полированной стене рядами были высечены руны.

– Здесь что-то написано.

– Да, – кивнул двараг. – Это сделали не мы. Светлый народ, уходя, оставил эти стихи.

– Эльфы?

– Да. Перворождённые.

– Исусе… – прошептал Бертольд, перекрестился и забормотал молитву.

– Ты можешь не креститься, человек, – вновь усмехнулся гном, – здесь это ни к чему. Мне тысяча пятьсот двенадцать лет, я старше вашего бога-плотника. И я ещё не самый старший в колене Синдри тангар.

Гном умолк.

– Ты можешь их прочесть?

– В них нет смысла.

Жуга почувствовал, как колет руку под браслетом.

– И всё-таки, прошу тебя, пожалуйста, прочти.

– Хорошо, – ответил тот. – Это Старшая речь, но есть перевод… Я попробую вспомнить.

Минуту-другую двараг смотрел на стену, насупившись и шевеля губами, затем принялся читать:

Пыльным зеркалам не увидеть боль,

Напряжение сердца уходит в эфир.

И в итоге немногие будут с тобой,

Когда кончится лес и начнётся тир.

Те, что родились с пеной у рта,

В исступлении будут топтать твой огонь.

Живи в облаках, если хочешь летать;

Если любишь ходить – беги бегом.

Строитель ступеней встал у руля,

Но лестница – это для тех, кто устал.

А нам, обитателям звёздных полян,

Не нужен его пьедестал.

Пришедшие рано уйдут одни —

Время накажет своих рабов,

Уйдя от иллюзий, забудем о них,

Как цветы забывают о пользе шипов.

Реки устало текут в моря,

Повторение судеб – это закон.

Уйдём по спирали туда, где заря,

Уйдём от иллюзий туда, где покой.

Любопытно, каков результат игры?

И не рано ли высунут нос из норы?

И хватит ли вас до той поры?

А сейчас вы – звенья в шествии рыб[15].

– Бред собачий, – буркнул Шварц.

– Мне надо спуститься… туда, – чуть сдавленно сказал Жуга. Руку под браслетом жгло немилосердно, камень так и пылал.

Гном поднял голову.

– Забудь об этом, смертный.

* * *

– Человек!

Жуга остановился. Оглянулся. Тёмный боковой коридор, куда он забрёл, знакомясь в одиночку с царством гномов, был пуст.

– Кто здесь? – позвал он.

– Тише! – шёпотом отозвались в ответ. – Тута я, наверху…

Под сводом зашуршало, посыпались камешки, а через миг на пол спрыгнул кто-то маленький и коренастый, спрыгнуло и замерло, буравя травника колючим взглядом красных глазок. Жуга невольно шагнул назад и прищурился, разглядывая странное создание.

На первый взгляд это был гном, или, во всяком случае, кто-то, очень на гнома похожий, разве что ростом поменьше. И руки, пожалуй, длинноваты для такого роста. Он был космат до безобразия, носил штаны, серую куртку, а поверх неё кожаную, подбитую войлоком жилетку. Всё это нелепо торчало во все стороны, делая его похожим на растрёпанный кочан капусты. За поясом торчал массивный нож, скорее даже не нож, а короткий меч.

– Аой. – Корявая ладошка вскинулась в приветствии.

– Аой…

– Это ты, Жуга который?

– Я. – Травник несколько опешил. Взъерошил волосы рукой. – Э… Ты кто?

– Орге, – невозмутимо представился незнакомец. – Меч с тобой?

– Со мной.

– Хвала Имиру!

– Я…

– Тебя Золтан ищет.

– Он жив?!

– А ты как думал? – фыркнул гном. Густая, щёткой, борода раздвинулась в ухмылке. – Короче, так. Слушай сюда: завтра приходи на ледник, ну, где мясо и припасы. Один приходи! Охраны там нет. Хриз принеси с собой.

– Когда?

– Всё равно когда. Мы будем ждать весь день.

Жуга помолчал.

– Кто вы? Почему я должен вам верить?

– Свободные. – Гном вскинул сжатый кулак и сплюнул. – Это мы украли Хриз, мы отдали его Кинкашу. Это мы мешали этим, – он мотнул головой в сторону большой пещеры, – рыть подкопы. Мы хотим остановить войну.

– Вам-то это зачем?

– Зачем, зачем! – сердито огрызнулся гном и, спохватившись, понизил голос до шёпота. – Затем. Так что мне Золтану сказать? Придёшь?

– Приду, – без колебаний кивнул Жуга.

– Ну всё тады. – Гном сплюнул, потоптался, посмотрел на потолок. – Чего стоишь? – буркнул он. – Ну-ка, подсади.

Жуга подставил руки и охнул: несмотря на малый рост, гном был на удивление тяжёл. В почти неразличимой узкой расселине под самым потолком мелькнули тёмные мохнатые пятки и исчезли, уступив место не менее мохнатой физиономии.

– Но только чтоб без хитростей! – пригрозил он. – Слышь, ты? Лис… Х-хы!

Двараг выдохнул и исчез, а Жуга, как ни силился, не смог разглядеть следов гномьего лаза и долго стоял, нахмурясь и кусая губы. Провёл ладонью по лицу. Вздохнул; дышалось тяжело. Куда ни глянь, везде был камень, серый, одинаковый. Неровный потолок, казалось, давил на плечи всем своим весом.

– Крыса. Крыса в западне, – пробормотал Жуга и потряс головой. – Совсем я запутался…

Он сел и снял со спины меч вместе с ножнами. Помедлив, вытащил клинок и положил его на колени.

– Чего же тебе надо от меня, а?

Лис не ответил: он плясал.

* * *

Клепсидра отмеряла ночь. На поверхности сейчас было темно, здесь же, под мерцающими сводами гномской пещеры, не было разницы между днём и ночью. Но спать здесь всё-таки ложились. Откуда-то взялась большая плотная штора – когда Жуга вернулся, Рагнур уже успел натянуть её над головой вместо крыши и теперь стелил постель. Ещё днём два гнома приволокли в его жилище вторую кровать – её он взял себе, отдав людям своё ложе. Бертольд помогал в меру сил и умения.

– Рагнур.

Гном поднял голову.

– Что?

Меч в ножнах лёг на стол среди несъеденных закусок.

– Нам надо поговорить, – сказал Жуга.

Рагнур бросил Шварцу одеяло и направился к столу. Сел, сплёл перед собой короткие узловатые пальцы.

– Говори.

– Мы здесь уже два дня, и я не вижу, что ваша жизнь спокойна. Прошлой ночью я слышал шум драки. Далеко отсюда, но у меня хороший слух. Людям сюда путь заказан, но везде часовые. Да ты и сам Хранитель. Объясни, от кого ты охраняешь Лестницу? Нелепо скрывать, что в подземном царстве разлад. Кто такие «Свободные»?

– Что? – вскинулся Рагнур. – Откуда…

– Зууб рассказывал про них.

Гном долго молчал, прежде чем ответить. Наконец заговорил, скупо роняя слова.

– Мы древний народ, – сказал он. – Мы – соль земли, и вам нас не понять. Очень давно мы жили мирно, в радости и счастье. Наши царства процветали, богатства множились. Порою даже боги обращались к нам за помощью и советом, так велико было наше знание и умение. Но ваше племя… смертные самозванцы, беспокойные, жадные, лживые… Новые дети земли. – Гном усмехнулся. – Да. Времена меняются. Я долго жил, но я ещё не так стар, чтоб уходить. А те, что помоложе… Они не помнят начальную эпоху. Они расселились по земле, променяв магию на презренные ремёсла. Я не осуждаю их: у каждого свой путь. Мы уже не тот сплочённый народ, каким были раньше, да и мир уже давно не наша собственность, так стоит ли удивляться, что нынешние гномы перенимают людские манеры и привычки? Но речь не о них.

Бертольд забрался на кровать и слушал не дыша рассказ дварага. Жуга молчал.

– Наша кровь застоялась, – продолжал Рагнур. – Но не все подались на поверхность. Есть ещё выродки. Они называют себя свободными, говорят, что наш уклад и наша жизнь пусты, бессмысленны, но сами могут только разрушать. Они остались под землёй, живут в заброшенных туннелях, владеют магией, порой настолько извращённой, что мы не можем с нею смириться. Многие из них слабы, уродливы, но много других, нормальных с виду гномов. Вот только в сердце у них лишь пустота и злоба. Это они украли меч Хриз и отдали его смертному. Ты оказал нам неоценимую услугу, принеся его обратно. Надеюсь, государь вознаградит тебя, Жуга с прозваньем Лис.

– Этот меч… – Жуга помедлил. – Почему он вам так дорог?

Гном протянул ладонь, коснулся ножен.

– История его длинна, – начал он, – и много надо рассказать, чтобы ты её понял. Готов ли ты?

– Готов.

Рагнур помолчал, сосредоточенными движениями набивая трубку. Прикурил от пламени свечи. Маленькое помещение наполнилось запахом крепкого табака. Жуге припомнился Милан: «Я энтих турок нюхом чую…»

– Что ж. Хорошо, – сказал гном. – Слушай же. Наш род происходит от тех Девяти, что явились первыми, прорастая из костей Имира, и мастерство наше за бессчётные века достигло высот невероятных. Это мой предок Брокк помогал Синдри, когда Великий Хитрец столкнул их в споре с сыновьями Ивалди. Это он помогал ковать живого вепря Гуллинбурсти, он сделал первый Драупнир, и это они сковали Мьёльнир…

– Мьёльнир?! – вскинул голову Жуга. – Тот самый молот Тора?

– Да, – кивнул Рагнур. – Но прошли века, многое забылось. Былое мастерство ушло. И вот однажды… – Здесь Рагнур замялся и умолк, но после паузы продолжил: – Однажды трое мастеров, поспорив, решили повторить работу великих кузнецов прошлого, притом не просто так, но с намерением их превзойти. А чтобы легче было сравнивать, решено было отковать мечи, благо и заказ на них… уже был сделан.

Первый мастер, Хульдре, взял за образец меч Турфинг, который некогда сковали Дурин и Двалин для Свафрлами, и так же, как и Турфинг, будучи обнажённым, он не мог вернуться в ножны, не согревшись в чьей-нибудь крови. Но только не было на нём заклятия Трёх, ведь он ковался не для мести. То был Хиор.

Вирофилт решился повторить Калибурн. То был нелёгкий труд, ведь этот меч снискал себе невиданную славу в руках великого короля по имени Артур с Британских островов. И он получился столь же сильным и верным, и имя ему было – Хейтон.

Третий мастер, Родарин, пошёл по стопам нибелунгов и выбрал меч Балмунг, вручённый некогда юному Зигфриду. И он сумел не только повторить работу древних мастеров: тазхар, живое серебро и тяжёлый урган придали лезвию невиданную лёгкость и тонкость. Но это было ещё не всё: меч, получивший имя Хриз, в руках владельца мог становиться любым оружием. И все признали его наиболее дивным творением из трёх мечей Серой Стали.

Так завершился этот спор.

– И где сейчас те мастера? – спросил Бертольд, молчавший всё время, пока двараг рассказывал эту историю.

– Они ушли, – сказал Рагнур.

– А… а мечи?

– Мечи хранятся здесь, у нас. Раньше мы много торговали с людьми. Многих пытались обучать и кузнечному делу. Но человеческий век недолог, и когда мастер достигает высот своего искусства, уже приходит пора умирать. Немудрено, что последний клинок оружейника – самый лучший. – Гном помолчал. Поднял взгляд. – Теперь вы понимаете, что за меч сходит с наковальни мастера, чей возраст пара тысяч лет, перед его уходом? Вот поэтому мы так их ценим. А сейчас давайте спать.

Он выколотил трубку о каблук, дунул на свечу, и наступила темнота.

* * *

– Государь…

Король Лаутир обернулся. В дверях стоял Отрар.

– Что случилось?

– Клепсидра, Государь…

– Я знаю, – вздохнул тот. – Знаю…

* * *

Обширная пещера, отведённая под склад, была забита бочками, мешками и морожеными говяжьими и бараньими тушами. На многочисленных крюках ровными рядами висели связки копчёной рыбы. Было холодно и сыро, с потолка свисали белые сосульки сталактитов. Жуга постоял у входа, убеждаясь, что за ним никто не следит, и задёрнул тяжёлый кожаный занавес.

– Эй! – позвал он вполголоса. – Есть здесь кто-нибудь?

Одна из бочек шевельнулась, и в слабом свете чуть мерцающих стен замаячила физиономия Орге.

– Лезь сюды, – прошептал он. – Только быстро.

Лаз оказался донельзя узким. Помедлив, Жуга расстегнул перевязь и влез в отверстие, нащупывая путь мечом. Наткнулся пару раз на что-то мягкое. Гном ругнулся: «Эй, полегче там!» – и резво пополз вперёд.

Ползти пришлось долго. Туннель змеёй вился в граните, Жуга два раза застревал в его узких извивах, и если б не уверенность провожатого, впору было впасть в панику. Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем каменная нора расширилась и оба оказались в обширном зале с низким потолком. Здесь тоже было сыро, зато тепло. Стены светились словно бы вполсилы, дальние края зала тонули в темноте. В кровь обдирая локти и колени, Жуга извернулся и спрыгнул на пол вслед за дварагом. Огляделся по сторонам.

– Эй, Хагг, – позвал негромко Орге. – Мы пришли.

Золтан выступил из темноты, сопровождаемый лёгким шорохом, причину которого Жуга понял чуть позже: за парой глаз, блеснувших в полумраке, возникла вторая, третья, четвёртая… Они подходили один за другим, эти гномы, выбравшие мрак и неизвестность, подходили и замирали неподвижно за спиной Зууба, молча глядя на травника.

– Ну что ж, – помедлив, сказал Золтан. – Спасибо, что пришёл.

– Не твоя в том заслуга, Зууб. – Жуга покачал головой. – Я пришёл, чтобы наконец разобраться во всём. – Он повернулся к столпившимся гномам и поднял руку: – Аой. Меня зовут Жуга.

По неподвижным рядам пронеслось шевеление, затем один из гномов выступил вперёд.

– Хлейн, – назвался он.

Почти тотчас вслед за ним шагнул другой, худой и жилистый, с мосластыми шишками суставов.

– Вольпер.

Коренастый, гладкокожий, смахивающий на отполированный ветром старый пень.

– Ругер.

Два близнеца, по пояс Хаггу ростом, неотличимые лицом и телом.

– Глюм.

– Тингер.

Поток имён не иссякал.

– Хёг.

– Манол.

– Спелле.

– Реган.

– Кримбл.

– Гассенпфеффер.

– Зинбар.

Жуга стоял недвижный, молча слушая, как гномы доверяют ему свои Имена. Их было двадцать шесть. Разновеликие, одетые как попало и вооружённые кто чем, грязные, давно не видавшие нормальной пищи, все из разных кланов и разных мест, насторожённые, злые, угрюмые…

Выродки.

Свободные.

Жуга поднял голову, взглянул Золтану в глаза. Губы его шевельнулись. «Зачем?» – прозвучал еле слышный вопрос.

– Они с поверхности, – ответил тот. – Их тоже выгнала война. Они…

– Я знаю, – остановил его Жуга. – Мне рассказывали те, в пещере…

– Вот как? Хм. Ладно.

– Мне надоела эта болтовня, Зууб. Где он?

– Кто?

– Четвёртый меч.

Золтан с шумом втянул воздух. Помолчал.

– Как ты догадался? – спросил он наконец.

Жуга пожал плечами.

– Это несложно. Явно чего-то не хватало в тех легендах. Сам посуди. Стихий четыре, а способов закалки только три: воздух, земля… кровь означает огонь, так? А как насчёт воды?

Зууб молчал.

– Потом, ты говорил, что Хриз – «клинок вечерних сумерек». Ночь и день, конечно, Хиор и Хейтон. Где же утро? И потом… Зверей-то четверо. Я даже знаю, как он выглядит. Чёрный клинок, белая рукоять, так? Где он, второй меч-на-грани, меченный собакой, из-за которого весь сыр-бор?!

Некоторое время царила тишина.

– Хануд. Клинок-предатель, проданный султану за долги, – нарушил наконец своё молчание Золтан. Поднял взгляд на травника, облизал пересохшие губы. – Это он начал войну.

– Докажи.

Хагг не ответил. Вместо этого темнота за его спиной шевельнулась и показался ещё один двараг. Заметно выше остальных Свободных и чересчур широкоплечий даже для гнома, он казался старше их. В его курчавой бороде белела седина.

– Я Севелон, – помолчав, сказал он. Смерил травника взглядом. – Я был подмастерьем у Родарина. Я ковал Хануд. Чего ты хочешь услышать? Спрашивай. Я отвечу.

* * *

– В те годы мы работали вдвоём, – медленно роняя слова, рассказывал двараг. – По меркам нашего народа я был молод и потому оставался в тени Родарина. На всём, что выходило из мастерской, стояло его клеймо. Меня никто не принимал всерьёз. Я же хотел работать сам. Когда случился тот спор, я понял: вот мой шанс доказать всем, что я и сам чего-то стою! И я принялся за работу.

Мы вместе ковали Хриз, на нём лежат и мои заклятия тоже. Мой молот оставил не один след на его клинке. И это я в ту ночь закаливал его у моря – Родарин не решился выйти на поверхность.

Хануд я ковал в одиночку. Мне не хотелось повторять любой меч, как бы хорош он ни был. Наконец пришла пора показывать работу. Я тоже принёс на суд свою работу. И знаешь что? Они посмеялись надо мной! Они не захотели даже выслушать меня. Родарин победил в этом споре. Хануд никто не принял всерьёз.

Три меча поместили в сокровищницу и окружили почётом.

Мой клинок положили на склад.

С тех пор минули годы. Ушли и Вирофилт, и Родарин, и Хульдре. Я уже давно признанный мастер. Но меч… Меч так и не признали. И вот недавно, расплачиваясь с людьми, король Лаутир принял решение отдать им Хануд. Я был против, но государь молод и упрям. Почти так же упрям, как я когда-то. Меч отдали, и случилось то, чего я опасался, – снаружи началась война. И тогда я выкрал Хриз. Конечно, не один. – Севелон оглянулся на Золтана. – Мне помогли Свободные. А Хагг… нашёл достойного.

Двараг умолк.

– Какое заклятие несёт Хануд? – спросил Жуга.

Севелон поднял голову.

– Одерживать победу.

– Всегда?

– Всегда.

Теперь тишина воцарилась надолго.

– Останови весы, Жуга, – сказал Золтан. – Хриз выбрал тебя. Останови весы.

* * *

– Это и вправду так необходимо?

Жуга кивнул, и Золтан покачал головой.

– Далась тебе эта лестница…

Они лежали, выглядывая из узкой расселины под самым потолком большой пещеры. Отсюда всё было как на ладони – и дворец, неровно громоздящийся в дальнем конце зала потёками застывшего базальта, и квадраты гномских жилых кварталов, и клепсидру на центральной площади. Около клепсидры с весьма сосредоточенным видом копошились гномы.

Жуга, упираясь локтями, продвинулся назад и повернулся на бок. Переложил поудобнее меч.

– Перекусим?

– Давай.

Достали хлеб и мясо. Долго жевали, прихлёбывая из фляжки и глядя на возню трёх гномов на площади.

– Шварц…

– А? – Травник поднял голову.

– Шварц, говорю. – Хагг указал рукой. – Вон, видишь? Стену ковыряет…

Внизу маячила чёрная фигурка монаха.

Золтан лежал вполоборота к травнику, даже сейчас готовый отразить нападение сзади. Обнажённый меч его был рядом, под рукой. «Он никому не доверяет, – вдруг понял травник. – Никому».

Золтан

Хагг.

Рахим.

Фаррух.

аль-Зууб

Жуга сосредоточился, пытаясь разобраться. Не получилось. Все имена были верными, все с ним срослись, и всё же…

– Золтан.

– Мм?

– Эти твои имена… Ты ведь не турок. Отчего тогда – Зууб?

Тот помолчал.

– Так получилось. Я родился в Галиции, вырос у османов. Потом вернулся… Долго рассказывать.

– А почему Хагг?

– Хагг? – переспросил тот. – Так меня прозвали гномы. Была одна история…

– Какая?

– Хватит об этом, Жуга, – немного резко оборвал его Золтан. – Не время сейчас. Зови меня как хочешь, мне всё равно.

Разговор утих, и взоры их вновь обратились к площади. Чёрный угловатый силуэт клепсидры матово светился, сверху вниз по нему то и дело пробегали разноцветные сполохи. Зуд усилился, и Жуга, не выдержав, стянул с руки браслет. Растёр покрасневшее запястье, поморщился: браслет кололся даже в ладони, камень в нём бешено пульсировал.

– Яд и пламя… – Жуга закусил губу и бросил беглый взгляд на гномов. – Что они там делают?

А в следующий миг на площади грохнуло. Ослепительная вспышка белого огня высветила окрестные дома, метнувшиеся прочь фигурки дварагов. Клёпаная железная стремянка отлетела шагов на десять со звоном, слышным даже здесь, бочоночки и трубки брызнули фонтанами искрящихся осколков, бортик бассейна проломился, вода потоком хлынула на камни мостовой. Послышались крики.

Рука взорвалась болью, Жуга невольно вскрикнул, пальцы его разжались. Браслет упал и покатился по камням. Травник едва успел подхватить его у края обрыва и зашипел от боли в пальцах. Потряс рукой, сердито глянул на Зууба – тот поспешно отвёл глаза – и вдруг замер, поражённый внезапной мыслью.

– Золтан! Ч-чёрт… – Он положил браслет на камень.

– Что?

– Какого хрена ты сорвал эту спираль?!

– Видишь ли… – замялся Хагг. – Спираль… Ну… Это – время.

– Я догадался. Дальше!

– А время в царстве гномов течёт по-особому. Здесь можно провести два дня, а наверху пройдёт два века. Скорей всего, они на это и рассчитывали – когда тебя и твоего дружка отпустили бы назад… если бы вообще отпустили, в мире уже никто б не помнил о войне. И тогда я решил…

– Чтоб ты сдох, Зууб! – пробормотал Жуга. Кулаки его сжались. – Ты всё же редкостная сволочь…

Тот пожал плечами:

– Думай что хочешь, но это сработало. Твой талисман сломал клепсидру. Свободные сказали: с тех пор как мы спустились в катакомбы, наверху прошло от силы три часа.

– И почти неделя здесь… – задумчиво пробормотал Жуга. Перевёл взгляд на площадь, на которую со всех сторон стекались гномы. – Клепсидру, конечно, починят. И если мы хотим успеть…

Они переглянулись.

– Пора, – сказал Зууб. – В другой раз так не повезёт.

* * *

«Хоп!»

Двараг обернулся, вскинул руку, отбивая летящий предмет, и выхватил топор, но момент был упущен. Золтан крутанул мечом, метнулся вправо, влево, отыскивая брешь в защите. Клинок скользнул по топору, царапнул рукоять. Дерево не поддалось. Двараг ударил. Золтан увернулся. Остриё клинка, пробив доспех, вонзилось стражнику в плечо. Гном взревел, топор в его руках завертелся смертоносной мельницей. Хагг отскочил, лишь чудом избежав удара. Упал. Поднялся на одно колено.

– Жуга!

Травник метнулся вперёд, на бегу выхватывая Хриз. Замешкался: от ножен не осталось и следа. В руках его был топор. Гном замер, глядя на него, и в этот миг Золтан бросил меч.

– Не-ет!!!

Крик растянулся на века, запёкся на губах. Жуга сам не понял, как всё произошло, время для него будто замедлилось. Он видел, как меч Золтана летит гному в лицо, как тот вскидывает руку с топором… медленно, слишком медленно… Успел почувствовать, как тяжелеет меч в руках, и крепче стиснул рукоять.

…Хриз удлинился с леденящим душу визгом, резко, быстро, и серебристый наконечник чёрного копья ударил в летящий меч. Отбитый возле самого гномьего носа, клинок взлетел, крутясь, описал дугу и исчез в провале. Из глубины колодца донёсся протяжный чистый звон, и наступила тишина.

Жуга облизал пересохшие губы. Покосился на свой меч. Перевёл взгляд на гнома. Снова посмотрел на меч.

Клинок был в ножнах.

– Ра… Рагнур?..

Гном не ответил. Стянул рогатый шлем с прокованным наглазьем. Поднял взгляд на травника.

– Зачем?..

– Мне нужно спуститься, Рагнур. Пропусти меня.

– Ты придурок, Жуга… – выдохнул Золтан, отступая. – Через минуту здесь будет весь город! Он уже позвал своих!

– Это правда?

– Да, – кивнул двараг. – Но вы ещё успеете уйти.

Жуга помотал головой:

– Я спущусь. И будь что будет. Я устал. И так всё это слишком затянулось.

Он обернулся к Золтану:

– Не жди меня.

* * *

Шаг за шагом, по спирали вниз, в слепящей темноте, и только лезвие меча мерцает узкой полосой да вспыхивает браслет на запястье. Жуга спускался медленно, считал ступени. Спешить было некуда – ни один двараг не решится преследовать его на этой Лестнице. С каждым шагом становилось холоднее, накидка из одеяла уже не помогала. На сто двенадцатой ступеньке под ногой звякнуло. Жуга нагнулся, поднял золтановский меч. Помедлил, не зная, куда его девать, и положил обратно. Двинулся дальше.

Всего ступенек оказалось триста. Внизу было холодно и тихо. Высоко наверху угадывался серый круг мерцающего свода пещеры. Жуга вложил меч в ножны и двинулся по кругу, ощупывая стены. Камень был гладкий и холодный – шесть плит, отполированных и сомкнутых углами. Ни прохода, ни двери. Ничего.

– Есть тут кто? – позвал он негромко.

Никто не отозвался.

Подниматься не хотелось. Жуга закутался в одеяло и сел возле стены.

«Всё без толку, – подумалось ему. – Наверное, двараг может здесь пройти, но я навряд ли… Да и зачем?»

Шло время. Жуга не двигался. Он впал в некое отупение, лишь мысли текли потоком.

Лестница. Спираль. Клепсидра.

Клепсидра. Лестница. Спираль.

Спираль. Клепсидра. Лестница.

Время.

Всё замешено на времени. Жуга вдруг понял: вся волшба, которой он владел, так или иначе связана с этим. Нет в этом мире места, где когда-то не горел бы огонь, отыщи тот миг – и пламя загорится. Нет раны, не способной зажить, если время ускорить или пустить вспять – это спасло Яльмара. Парнишку-оборотня остановило время. А что до веток, полетевших вверх… В конце концов, каждая ветка росла на дереве.

Быть может, и меч выбрал его только поэтому? Чтобы эта способность помогла ему…

Помогла – что сделать? Остановить войну?

Травник посидел ещё немного. Потом ещё. Ничего не происходило. Он встал, разминая затёкшие ноги, и медленно двинулся вверх. «Меч не забыть подобрать», – мелькнула мысль.

После колодезной темноты серый свет большой пещеры показался ярким. Жуга прищурился и огляделся. Гномы стояли плотными рядами, в доспехах, с топорами наголо, молча глядели на травника. Жуга не сразу разглядел средь них высокую фигуру Бертольда – тот робко помахал ему рукой. Похоже, здесь и впрямь собрались все обитатели подземного города, как и предрекал Золтан. Самого Золтана видно не было, оставалось надеяться, что он успел уйти до их прихода.

– Вот и доискался гнёзд пчелиных, – пробормотал негромко травник и облизал пересохшие губы.

Гномы молчали. Жуга вздохнул, положил клинок Золтана на чёрный нефрит парапета и потянул из ножен Хриз. Меч вынулся легко, с чуть слышным звоном, хищный, отточенный. На сером лезвии посвёркивали искорки. Лис щерился в ухмылке – он был готов сражаться. По сомкнутым рядам дварагов пронеслось шевеление, тёмный полукруг раздался. Никто не решился напасть.

Высокий гном, одетый в чёрное и золотое, шагнул вперёд. В его курчавых серых волосах поблёскивал узкий обруч короны. За спиной государя стоял Отрар. Чешуйчатая бармица его доспеха мягко серебрилась.

– Убери оружие, смертный, – спокойно произнёс Лаутир. – Ты и так причинил нам много вреда.

– Вы тоже навредили людям, – сказал травник. Голос его хрипел. – Вашей волей наверху идет война.

– Нам до этого нет дела.

– Вам, я смотрю, ни до чего нет дела! – закипая яростью, вскричал Жуга. – Сидите тут в своих норах, холодные, как… как рыбы! Торгуете накопленными сокровищами. Не счесть, сколько бед они принесли людям, эти ваши сокровища!

Лаутир нахмурился.

– Мы не вмешиваемся в то, что происходит наверху.

– Вы уже вмешались, вольно или невольно. Признай свою ошибку и дай нам с монахом уйти. Прикажи пропустить нас.

– Хватит! Замолкни! – оборвал его король. Помолчал, сжимая и разжимая кулаки. – Я вижу, люди нисколько не изменились со времён моего отца… Я слишком хорошо знаю этот меч и не хочу посылать своих подданных на смерть, а потому ты не будешь сражаться. Брось меч!

– И не подумаю!

– Брось меч! – Голос гнома зазвенел. – Или волей, данной мне над камнями и металлами, я раскалю и твой браслет, и осколок серебра у тебя в ноге!

Он вскинул руку, и в то же мгновение Жуга почувствовал, как острой болью наливаются запястье и колено.

– Бросай!

Кожа под браслетом задымилась.

– Будь ты проклят… – сквозь зубы процедил Жуга. – На!

Меч звякнул о камень.

– Ножны! – не опуская руки, скомандовал Лаутир.

Ломая ногти, травник расстегнул ремень и бросил ножны следом за мечом. Отрар шагнул вперёд, нагнулся, подобрал. Тут же несколько дварагов взяли травника в кольцо. Лаутир опустил руку. Боль утихла.

– Монах останется здесь в любом случае, – холодно сказал он. – Он узнал запретное. Секрет гремучей смеси мы хранили веками, людям не до́лжно его знать. Может бродить где хочет, но на поверхность ему путь заказан. А что касается тебя, – Лаутир повернулся к травнику, – то я ещё подумаю, как поступить. А пока… – Он мрачно усмехнулся. – Некогда мой отец сполна изведал вашего людского гостеприимства. Мне кажется, оно вполне сгодится для тебя, Лис… Отрар!

Тот обернулся.

– Да, Государь?

– Надень на него ошейник.

* * *

Здесь было тихо. Шум не доходил на нижний уровень, где помещались камеры и склады, лишь в отдалении размеренно и нудно капала вода.

Травник поднял голову.

– Зачем ты приходишь?

Рагнур пожал плечами.

– Ты сохранил мне жизнь, Лис. В какой-то мере я твой должник. И потом, мне кажется, тебе здесь одному не очень весело.

Жуга усмехнулся:

– Да уж, весёлого мало.

– Можно я закурю?

– Не надо, – поморщился тот. – Мне и так недолго осталось, с моей дыхалкой да в вашей пещере.

– Ну извини.

– Да ладно.

– Я могу для тебя что-нибудь сделать?

– Думаю, нет. Вот разве эту штуку снять.

Гном лишь вздохнул.

– На нём заклятие короля, – последовал ответ.

Жуга закутался в одеяло, просунул пальцы за ошейник. Подвигал головой. Серое кольцо смыкалось без замка и шва – гномы в совершенстве владели магией металлов. Скользкий, словно смазанный маслом, он почти не натирал кожу, но всё равно постоянно давил то на горло, то на загривок, в зависимости от того, спереди или сзади была цепь. «У всех одни способы, – подумалось Жуге, – что у людей, что у дварагов».

Миновала неделя с тех пор, как травник угодил в застенок. Браслет его забрали. Раз в день кто-нибудь из гномов (всякий раз другой) приносил еду. Двери в проёме не было – цепь, тонкая, но прочная, держала лучше всяческих замков. Конец её врастал в стену.

Часто заходил Бертольд – ему разрешали ходить где хочет. Говорить с ним было особо не о чем. Иногда появлялся Рагнур. Вот и сейчас он сидел подле травника, задумчиво глядя вниз на травникову ногу.

– Чего ты там увидел?

– У тебя в коленке серебро. Осколок застрял.

– Наконечник от стрелы, – кивнул Жуга. – Верней, кусок от наконечника. Если бы не он…

Двараг помедлил.

– Хочешь, я его достану?

У травника перехватило дыхание.

– А ты… можешь?

Рагнур фыркнул:

– Плёвое дело! Какой тангар с металлом не управится? Придётся, правда, потерпеть, и после не сразу заживёт. Но тебе всё равно спешить некуда. Так как? Вытаскивать, нет?

– Тащи!

– Согни колено.

Некоторое время гном осматривал и щупал ногу травника, определяя положение осколка, затем вынул кресало и затеплил в плошке огонёк. Полузакрыв глаза, долго молчал, держа над пламенем раскрытую ладонь. Повернулся к Жуге. Узловатые пальцы легли на колено, и травник стиснул зубы.

– Тяну, – предупредил Рагнур. – Идёт… идёт…

– М-мм!..

– Не дёргайся! Придержать ногу?

– Н-нет, не надо… Уй!..

– Терпи.

– Долго ещё?!

– Сейчас… – пробормотал Рагнур. – Сейчас…

Рука дварага поднялась, дрожа и напрягаясь. Кожа на сгибе колена лопнула, закапала кровь. В открывшейся ране показался медленно ползущий четрёхгранный серебрящийся осколок чуть меньше фаланги пальца; ещё мгновение – и он, звякнув, упал на каменный пол.

– Уф! – Жуга со вздохом облегчения откинулся к стене, зашарил в поисках тряпицы. – Из тебя получился бы великий целитель! – Он оторвал полоску от одеяла и перевязал колено. Рагнур помог затянуть узел. Подобрал осколок.

– Возьми.

– Сделай милость, выброси его.

Жуга помолчал. Глотнул воды из чашки. Покосился на колено и вздохнул.

– Рагнур…

Тот поднял взгляд.

– Давно хочу спросить… Что за историю упоминал Лаутир про своего отца?

– Ах, это… – Гном кивнул на цепь. – Лаутир наполовину человек, сын Лаурина и Симильды. Лаурин был славным королём, и королевство наше процветало, но для полного счастья ему не хватало супруги. И вот однажды до него дошли вести о смертной по имени Симильда, славившейся умом и красотой. То была долгая история, но Лаурин сумел завоевать её сердце. Но через семь лет брат девушки проведал, где она, и вознамерился вернуть её. Два рыцаря пошли с ним – Теодорик и Гильдебранд. Заросли цветов на склонах гор указали им путь, и рыцари вызвали Лаурина на бой. Король принял вызов. Он победил и кнехтов, и Теодорика, и других, но Гильдебранд сумел разгадать секрет Государя. Волшебный пояс Лаурина был сорван, а король побеждён.

Тогда Лаурин пригласил их погостить, проведать счастливо живущую Симильду и заключить мир с тангарами, но рыцарь Витек затеял драку за праздничным столом. Другие рыцари бросились на подмогу, завязался бой, и тангары потерпели поражение. Симильду увёл её брат, а Лаурина взяли в плен.

Во дворце, посадив гнома на ошейник, рыцари заставляли его плясать на бочке на потеху публике, и лишь спустя много дней и ночей Лаурин тайком пробрался к очагу, пережёг поводок и сбежал. Он вернулся и увёл свой народ на север, где основал новое царство. На сей раз уже без цветов на склонах гор.

Рагнур умолк.

– Вот, значит, как… – пробормотал Жуга, поглаживая колено. – Спасибо, хоть плясать не заставили… А сын его, стало быть, решил отомстить, помогая османам?

– Откуда ты знаешь?! – вскинулся гном.

– Что знаю? Что вы торгуете с турками? – усмехнулся травник. – Чего уж проще… Ты сам сказал, что вы обучали людей своим ремёслам. А где у нас лучшие оружейники? В Дамаске. На складах у вас – ни свинины, ни вина. И табак ты куришь турецкий. Да и меч…

Жуга осёкся и умолк.

– Что – меч? – Рагнур вскочил, сжимая кулаки. Голос его сорвался на визг. – Что ты знаешь про Хануд?!

– Хануд? – переспросил, помедлив, травник. – Какой Хануд?

Рагнур замер, нависнув над Жугой и тяжело дыша, затем уселся на лежак, вынул трубку, набил её и закурил. Жуга не стал протестовать. Некоторое время они сидели молча, а вскоре послышались шаги, и в каменный закуток ввалился Бертольд. В руках его была фляга.

– Эй, Лис! Выпьем… Вот – последнее вино. – Он плюхнулся на кровать (Жуга едва успел убрать больную ногу) и приложился к горлышку: «А-ах!» Перевёл мутный взор на дварага. – А, и ты тут… З-заперли, мать вашу… Зауп… запутали ходы… – Он вдруг схватил висящее на шее распятие и воздел его над головой. – Изыди! Vade retro, Satanas! – вскричал он. – In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti!

– Убери деревяшку, смертный, – поморщился Рагнур. Пустил ноздрями дым. – И впрямь с вами с ума сойдёшь… А если б вашего Бога не распяли, а повесили, вы бы носили петлю на шее? Или виселицу? Вино у него кончилось… Терпи. Ваш Бог терпел и вам велел.

– А тебе? – ошалело выдавил монах.

– А мне – нет.

Он встал и вышел не прощаясь.

Шварц повернулся к травнику.

– Что ж делать теперь, Жуга? А? Делать-то чего?

– Ну, для начала встань.

– За… ачем?

– Ты сел на мою цепь, болван. А теперь иди и проспись. Флягу оставь!

Монах, шатаясь, удалился, и травник остался один. Поднял руку. Хоть браслет и отобрали, запястье всё ещё зудело. Он закатал штанину, послюнил палец и осторожно потрогал колено.

Раны не было, только узкий белёсый шрам.

– Всё страньше и страньше… – пробормотал он, запрокинул флягу и одним глотком допил остатки вина.

* * *

Жуга не помнил, сколько дней провёл в темнице, прежде чем однажды был разбужен шумом потасовки. Звенела сталь. Кричали. Над самой головой затопали тяжёлые шаги.

– Жуга!

Травник вскочил, не веря собственным ушам. Отбросил одеяло.

– Жуга!

– Сюда! Я здесь!

Человек в коридоре перешёл на бег, а ещё через пару мгновений в проёме возник Золтан.

– Наконец-то! – Не выпуская окровавленного меча, он вытер пот и осклабился. – Слезай. Скорее – мы долго не продержимся!

– Но… – Жуга показал на цепь.

– А, шайтан… На!

Травник опустил взгляд и вскрикнул.

На кровати лежал Хриз.

– Как…

– Потом! Всё потом! – Золтан вынул из кармана молоток. – Быстрее!

Жуга схватил клинок и потянул за рукоять. Лис ухмыльнулся с острой грани серебристого зубила.

– Бей!

Ошейник лопнул после третьего удара, и Жуга, на бегу прилаживая ножны, помчался за Золтаном. Хриз замерцал в руке, медленно принимая форму меча.

– Возьми браслет. – Хагг сунул травнику зеленоватое кольцо и усмехнулся. А в следующий миг едва не сбил с ног кого-то из Свободных. Глюм (а может, Тингер) вскрикнул и бросился обратно.

– Как… ты… нашёл их? – выдохнул Жуга на бегу. – Где?

– Один раз в жизни удалось побыть волшебником! – ответил тот, не оборачиваясь. – Сперва… А, чёрт! Бей справа!

Жуга на бегу взмахнул мечом, и выскочивший из бокового коридора двараг упал с разрубленным черепом.

– Сперва я раздобыл браслет, – продолжил Хагг. – Это оказалось не так сложно: клепсидру не успели починить, а Севелон помог разобраться со временем… Браслет всё ещё действует.

– Но… Это же мой браслет!

– Зато подвеску сорвал я! И не перебивай! Мы все в игре.

Шум битвы приближался. Похоже, в главном зале бой разгорелся не на шутку.

– Меня никто не мог заметить, так быстро для них я двигался. А завладев браслетом, смог и до меча добраться. Если б не Отрар, я бы сам…

– Что ты задумал?

– Свободные сказали, турки переходят реку. Если мы откроем шлюз…

– К-какой ещё шлюз?!

– У озера, болван! Там заклятие, я не могу…

Больше Золтан ничего не успел сказать: они свернули и с разгона влетели в самую гущу битвы.

Безумный Лис начал свой танец.

Жуга почувствовал, что звереет. Меч разил направо и налево. Кто-то из Свободных мохнатым клубком выкатился вперёд: «Давай, Лис, давай!!!» – подсёк мечом врага под колени. Потеряв в горячке боя всяческое направление, травник просто дрался, забыв и об озере, и о планах Золтана, мстя за свой позор и унижение. Хриз сносил голову любому воину, оказавшемуся в пределах досягаемости. Пощады не было никому. Мелькнула меховая физиономия Орге. Наконец, ободранный и весь в крови, невесть откуда выскочил Золтан, потянул Жугу за рубашку: «Скорее!» – и помчался по новому коридору. Вернулось чувство времени, и травник неожиданно понял, что драка продолжалась от силы минуту.

У озера не было никого. Шумел небольшой водопад у запруды. Битва постепенно затихала. Жуга, Зууб и двое Свободных сбежали вниз по лестнице и замерли, наткнувшись на стоявшего у шлюза человека. Жуга едва успел задержать удар.

– Бертольд!

– Жуга?! – Монах вытаращил глаза.

– Как ты здесь оказался?

– Это я его привёл, – послышался голос, и из темноты выступил Рагнур. Топор дварага был заткнут за пояс. – Убери оружие, Жуга, – сказал спокойно гном. – Я пришёл помочь.

– Убей его! – вскричал Орге. – Скорее!

– Нет, погоди. – Травник поднял руку и спрятал меч в ножны. Посмотрел Хранителю Лестницы в глаза. – С чего такая перемена? А? Рагнур?

Гном помедлил.

– Я долго думал над твоими словами, Лис. Ты многое сумел понять и во многом прав. Всё это я, конечно, знал и раньше, но ты заставил меня взглянуть на это с новой стороны. Народ хазад стареет. Ты ведь заметил – у нас уже нет ни женщин, ни детей. Месть захватила наши помыслы, месть выжгла наши души, оставив только прах и пепел. Как бы ни был хорош Лаутир, он выбрал тупиковый путь. Лестница ждёт, и многие ушли бы, если б не запрет. Мы охраняем её вовсе не от выродков…

– Кого ты назвал выродком?! – рявкнул, наливаясь кровью, маленький гном.

– Помолчи, Глюм! – осадил его Зууб.

– Я Тингер!

– Тем более! Нет времени ругаться. Дай ему сказать.

– Спасибо, Элидор, – кивнул Рагнур.

– Забудь это имя, – угрюмо буркнул тот. – Зови уж так, как вы привыкли: «Хагг» – «Вор».

– Это была ошибка.

– Она слишком дорого мне обошлась. Два века… Но чёрт с ней! Что ты хочешь? Что заставило тебя переметнуться?

– Лестница, – сказал тангар. – Она отпустила травника. На самом деле Лестница не только для хазад. В своё время часть Светлого Народа тоже ушла по ней. Она указывает каждому свой путь.

– Мне она пути не указала, – хмуро бросил Жуга.

– Вот как? – хмыкнул гном. – Разве ты не вышел оттуда?

Жуга не нашёл что на это возразить. Двараг был прав – один путь Лестница травнику оставила.

– Когда ты помянул Хануд, я понял, что замыслили выр… свободные. Всё стало на свои места. Я разыскал Севелона и решил вам помочь. Вам не снять заклятия Лаутира, даже тебе, сын четырёх народов, это не под силу. И ещё… – Гном помедлил. – Лаутир обманул тебя. Он ничего не сможет сделать с твоим браслетом. Сплав семи металлов не подвластен магии хазад.

– Я… – начал было Жуга, но Золтан перебил его:

– На том дурацком ошейнике тоже лежало заклятие, и тем не менее… Если шлюз нельзя открыть, это не значит, что нельзя сломать!

– Вот и я о том же, – кивнул Рагнур. – Бертольд! Что у тебя в мешке?

– А? – вскинулся монах. – В мешке? Там… зелье. Тот гремучий прах, который я…

– И ты молчал! – взвыл Золтан.

– Но я не думал…

– Дай сюда!

* * *

Заряд заложили под самый створ – тяжёлую плиту чёрного диабаза. Следуя советам Рагнура, насыпали дорожку мелких чёрных зёрен.

– Много не расходуйте, – сказал гном, – а то заряд получится слабым. Как подожжёте, сразу бегите.

– Ясно, – кивнул Золтан. – Тингер! Орге! Уходите. Монаха возьмёте с собой, выведите его на поверхность.

– Ещё чего! – возмутился маленький мохнатый гном. – А ты?

– Мы сами найдём дорогу. Идите же!

Без лишних слов монах и двараги растворились в темноте туннеля. Золтан выждал пару минут и кивнул Рагнуру: «Поджигай».

– Остановись, Рагнур! – прогремел голос.

Все трое обернулись, оказавшись лицом к лицу с королём Лаутиром. За спиной государя серебристой тенью маячил неизменный Отрар. А через мгновение гном шагнул вперёд, воздев свой жезл.

Жуга скорее бездумно, чем осознанно, вскинул руки и выкрикнул наговор.

Два слова.

Синее на белом.

Заклятие Зеркала.

Слепящий шар взорвался между ними. Ударил гром. Посыпались камни и обломки сталактитов. Часть силы, брошенной дварагом, развернуло вспять, Лаутира отшвырнуло в глубь туннеля. Отрар взлетел, крича и кувыркаясь, и с всплеском исчез в озёрной глубине. Большая часть заклятия, однако же, пробила магический щит, разметав заговорщиков прочь друг от друга и от шлюза. Воцарилась тишина, нарушаемая мерным гулом падающей воды.

Травник поднял голову. Перед глазами плавали круги. Он попытался встать, закашлялся. Сплюнул кровь, поднялся на четвереньки и со стоном повалился обратно. Разбитое тело отказывалось повиноваться. Он повернул голову и, взглядом найдя пороховую стёжку, медленно пополз к ней. Наткнулся по пути на труп Рагнура – двараг лежал вверх лицом, с развороченной грудью. Глаза его были закрыты. Основная сила удара пришлась на него.

Вершок за вершком, локоть за локтем, приволакивая ногу, травник полз вперёд, и всё равно до шлюза было далеко. Он лёг ничком, пытаясь отдышаться. Шершавый камень приятно холодил разбитое лицо.

– Жуга…

Он медленно поднял голову.

Золтан лежал весь в крови, полузасыпанный щебёнкой, смотрел на травника одним глазом. Разбитые губы шевельнулись. «Меч…» – скорее догадался, чем услыхал Жуга и потянул из ножен Хриз.

Камень на браслете запульсировал быстрее, время послушно ускорилось. Серая сталь меча текла, лис двигался, танцуя к лезвию от рукояти. Клинок был короток, но рос буквально на глазах, тянулся, словно воск, нащупывая путь среди обломков камня к тонкой дорожке рассыпанного пороха. Пять шагов… шесть… семь… восемь… «Я раскалю твой браслет»… Жуга стиснул зубы, и клинок, уже достигший толщины вязальной спицы, стал медленно нагреваться.

Последнее, что помнил травник, были вспышка и искристый огонёк, бегущий по чёрной дорожке, оставляя шлейф из пепла и густой белёсый дым.

Потом были грохот, рёв воды и темнота.

* * *

В […] году от Рождества Христова османские войска под предводительством султана Мохаммеда II двинулись на переправу через реку Яломицу близ Тырговиште. На другом берегу их ждали войско ополчения и двадцать тысяч пленных турок, посаженных на колья графом Цепешем с намерением устрашить завоевателей. Когда передовые османские сотни форсировали реку, в горах раздался страшный гул и грохот, земля задрожала, а ещё через мгновение вал бушующей воды пронёсся по реке и смёл с лица земли шесть отборных отрядов турецкой пехоты. Среди них был и командующий личной гвардией султана, Ибрагим Мустафа бен-Хадиф, чей меч и тяжёлые доспехи утянули его ко дну. Ни тела, ни оружия его не нашли.

Потрясённый султан, чей дух и без того был поколеблен зрелищем казнённых воинов, не решился наступать разъединёнными силами, отдал приказ остановить штурм и два дня спустя повернул войска обратно.

Война была остановлена.

* * *

Глаза открылись.

Он лежал на мокром и шершавом, вниз лицом. Под носом был песок, сухой, искрящийся под солнцем. По маленьким песчаным дюнам деловито бежал муравей. Остановился, повёл усиками и уверенно направился к человеку. Травник шевельнулся, и мураш в панике умчался прочь.

Жуга приподнялся на локтях, перевернулся на спину. В глаза ударил яркий свет. Был день, солнечный и тёплый. У самых ног несла свои воды Яломица. Проснулась боль. Он поморгал, привыкая к свету, сел и огляделся. И берег, и окрестный лес несли следы недавнего потопа – коряги, водоросли, лужицы, разбросанные камни… Бесчувственное тело травника застряло в прибрежных кустах.

– Эй! Кто-нибудь! – позвал он.

Ответа не было.

Жуга поднялся, медленно распрямляя занемевшие ноги, и двинулся, пошатываясь, вдоль берега. Покосился на запястье. Браслет был на руке.

Тошнило. Хотелось есть. Усталость давила на плечи. Свинцом наливалась поясница. Жуга остановился, заложив ладони за ремень, и снова огляделся. Места вокруг были знакомые – по странной прихоти судьбы бурные воды выбросили травника неподалёку от пасеки, где остался погостить Милан.

«…Ремень?!»

Травник поспешно задрал рубаху.

На чёрной пряжке тяжёлого серого кольца, обёрнутого вокруг пояса, мерцал, ухмыляясь, танцующий лис.

– Вот чёрт… – пробормотал Жуга, поскрёб рисунок ногтем и закусил губу.

Он опустил рубаху, помедлил, выбирая направление, и снова углубился в лес. Путь шёл вверх. Он часто останавливался и отдыхал, привалившись к дереву (вряд ли он поднялся снова, если б сел). Лес поредел, сквозь ветви замаячили стоящие рядами ульи, и вскоре травник услышал голоса.

– Не умеешь ты, Бертольд, мёд есть, – ворчливо говорил один. – Вот, помнится, Жуга, тот умел. Возьмёт лепёшку, маленькую ложку мёда сверху и ест, любо-дорого взглянуть. Не то что ты – как мёду зачерпнёшь, пчёлы в обморок падают.

– Ни черта он в мёде не понимал, даром что травник, – отвечал второй. – Маленькую ложку, ишь ты… Это ж мёд, а не горчица! Там вино ещё осталось?

– Угу.

– Давай, что ли…

– Давай.

Стукнули кружки.

– Жаль парня.

– Ну, дык… Не то слово! Там так рвануло – один только дым остался.

– Да… Дым – это того… Гм. Ты, часом, не куришь?

– Нет.

– Это ты зря.

Жуга улыбнулся и медленно зашагал вниз по склону.

Оправа: