– Слышь, Яльмар, закажи ещё.
– Ещё? – Яльмар одобрительно, хотя и осторожно хлопнул Жугу по спине. – Хо-хо, я гляжу, ты совсем ожил! Эй, как там тебя… Ещё вот этого. Да смотри, чтоб глазки…
– Да бог с ними! Пусть лучше сыру побольше положит.
– Как хочешь. На, выпей пивка. Тебе надо подкрепиться.
– Подкрепиться, – помолчав, сказал Жуга. – Да. Подкопить немного сил…
…сил не было даже чтоб пошевелиться. Сознание возвращалось медленно. Мир, разлетевшись на осколки, не спешил собираться. Боль угнездилась везде – в животе, за глазами, в руках. В висках и под самой макушкой неприятно зудело, нестерпимо хотелось сунуть палец в ухо или в глаз и почесать череп изнутри. Слышались голоса, скрип вёсел. Палуба плавно покачивалась. Судорожно сглотнув пересохшим горлом, Жуга разлепил запёкшиеся веки и с коротким стоном открыл глаза.
– Очнулся! – послышался голос. – Он очнулся! Тил, принеси воды.
Мелькающие тени медленно сложились вместе. Проступило лицо. Герта.
– Где… мы?
– Спаслись, – Гертруда наклонилась ниже, всматриваясь травнику в глаза. – Буря угнала нас на север. Как ты себя чувствуешь?
– Бывало и хуже, – травник приподнялся на локте. Огляделся. – Где мы сейчас?
– Обходим мыс Норт-Форленд, скоро будет остров Шеппи. Ты был без сознания больше четырёх часов.
– Чёрт… Неужели так долго? Помоги мне встать. Голова…
– Тошнит? – тревожно спросила Герта. – Надо лежать.
– Перетерплю.
Он глубоко вздохнул, прочищая лёгкие, закашлялся и задышал ровнее. В груди покалывало. Тил принёс воды. Жуга пил долго, мелкими глотками, чувствуя, как медная горечь постепенно уходит с языка. С наслаждением ополоснул лицо. Откинулся на шкуры. Овчина под ним нестерпимо воняла.
– Меня рвало?
– Немного. Удивительно, как ты вообще не лопнул от такой нагрузки. То, что с тобой стряслось, способно кости размолоть в муку. Если будешь вытворять такое, долго не протянешь.
– Плевать, – травник приподнялся и медленно встал, опираясь о борт. Тронул корку запёкшейся крови под носом. Поморщился. – Это лучше, чем подохнуть в песках вместе с кораблём. Бр-р, как представлю…
– На, выпей, – Герта протянула ему плоскую фляжку синего стекла, – это тебя подбодрит.
Жуга отстранённо выдернул пробку, выцедил из горлышка сквозь зубы холодную терпкую сладость, коротко глотнул и закашлялся. Посмотрел фляжку на просвет. Жидкость была густой и маслянистой.
– Что это?
– Шартрез.
Мир вокруг казался зыбким, ненастоящим. В голове звенело. Жуга на мгновение закрыл глаза и сжал в руке бутылку, словно гладкость стекла была способна вернуть его в реальность. Помедлил, отхлебнул ещё, почувствовал, как растекается в желудке вымороженный бенедиктинцами сладковатый жидкий огонь, и с одобрительным кивком вернул бутылку Герте.
– Крепкая штука. Я раньше только слышал о нём. Нету ничего перекусить? Только не надо колбасы, я на неё уже смотреть не могу.
– Съешь изюму.
Изюм додумался захватить Яльмар – варяг любил сладкое, как мальчишка, хотя и знал меру. Спутники за глаза посмеивались над его причудой. Не было особой разницы – изюм ли, хворост, любекские марципаны, брабантские вафли или простецкие пончики и гугельхупы, которые пекла Агата, – Яльмар никогда не упускал возможности разнообразить пиво и простецкую еду. Жуга с благодарностью принял горсть разбухших в кипятке сушёных ягод и принялся жевать.
Гертруда отвернулась к морю, нерешительно покусывая губы. Травник искоса бросил взгляд на её лицо. «Когда она успевает бриться?» – некстати вдруг подумалось ему.
– Жуга, послушай, – нерешительно начала та. – Я хочу сказать… Не губи свою жизнь из-за потерянной любви. Не надо.
– Боже, Герта, и ты туда же! – корабль качнуло, и Жуга вцепился в поручни. – Да ни при чём тут это. Просто не могу я жить, как ты. И вся эта учёба… Ну её, такую учёбу. Какие ограничения, когда корабль тонет? Да пусть у меня после вся голова будет в дырках, но…
– Я боюсь. Понимаешь? Я боюсь. За тебя. Разве этому я тебя учила? Надо же хоть немного думать!
– А я и думал. Ровно полминуты, как ты говорила.
– Ты убиваешь себя!
– А вам откуда знать, хочу ли я уцелеть? – огрызнулся Жуга и умолк. Посмотрел на море. – Как странно… Надо же – успокоилось.
Моряки гребли устало и размеренно. Вильям, завидя травника, махнул рукой. Бард обзавёлся волосатыми штанами, курткой и изо всех сил старался походить на викинга. Яльмар ободряюще кивнул, но от весла не оторвался.
– Мне нужна твоя помощь, – сказала Гертруда.
– Что? – травник обернулся. – Помощь? Ты с ума сошла. Если я и могу чем помочь, так это полежать за компанию… Что стряслось?
– Ларс умирает.
Поддерживаемый Гертой, травник перебрался к раненым. Обнаружил, что раненое колено опять напомнило о себе. Присел у Ларса в изголовье, приподнял ему веки, осмотрел зрачки, пощупал пульс. Нахмурился. Швед в самом деле был плох. Не помогли ни руны, ни заклятия, ни целебные травы. Дыханье раненого было сбивчивым, на губах пузырилась пена.
– Сама не пробовала?
– Пробовала. Плохо. Я заживлю две раны, он умрёт от трёх других. Надо что-то делать.
– Да, надо что-то делать, – он уселся поудобнее. – Начинай. Только чтоб я слышал.
– Ты что задумал?
– Начинай, я подхвачу.
– Жуга, тебе нельзя… Сейчас… Я думала…
– Послушай, Герта, – медленно сказал Жуга. – Не время рассуждать, о чём ты думала. Я не возьмусь лечить те «три другие раны», я не знаю, что там лопнуло внутри. Но знаю, что он сдохнет, если будем попусту трепаться.
– Но я…
– Начинай!
Герта опустила глаза, потом сосредоточилась и вполголоса зашептала, медленно подбирая слова. Травник вслушивался, изредка вставляя слово-другое, потом зашептал вместе с ней, но сразу остановился и прислушался.
– Нет, так нельзя, – сказал он. – Кровь сочится. Смени ритм. Говори, как качает волна, держи сердцебиение… Да, так. Обожди, сейчас я сдвину это ребро…
Сеть заклинаний медленно опутывала спящего. Шептали оба, словно песню на два голоса. Даже днём был виден свет, затеплившийся в ранах глубоко внутри. Тил с интересом наблюдал за их действиями, но не вмешивался. Молчал. Жуга отметил про себя, что тот, похоже, всё это прекрасно понимает.
– Не получается, – Гертруда вновь откинулась назад. Перевела дыхание, встряхнула руками.
– Не останавливайся.
– Без толку. Оставь его, ты видишь: ему не хватит сил.
– Возьмёт у нас.
– Ты слишком слаб, и я тоже. Нам его не удержать.
– Яд и пламя, ты права… Здесь нужен кто-нибудь ещё. Тил! А, чёрт…
– Он умирает.
– Вижу! Тил, иди сюда. Сосредоточься… Чёрт, не так резко! Что ты делаешь?!
– Держу…
– С ума сошёл? Ты его задушишь. Не лезь ему в башку, ты не удержишь! Нет, так нельзя, так мы его погубим… Яд и пламя, если б можно было на кого-то это перевесить! На кого-то, кто бы чувствовал его, был рядом…
– Опомнись! Чтобы научиться чувствовать такое, надо полжизни с ним прожить.
Оба умолкли и посмотрели друг на друга.
– Магнус, – выдохнул Жуга. – Гертруда, Магнус! Они же близнецы!
Герта нерешительно кивнула:
– Может подействовать.
Жуга повернулся к Тилу. Мотнул кудлатой головой:
– Веди сюда Магнуса. Скорее…
– …скорее, уж это Хуфнагель тебе спасибо сказать должен. Хозяин! Эй! – Вильям потряс пустым стаканом, демонстративно перевернув его вверх дном, и щёлкнул пальцами. – Ещё один грог!
– Не много ль будет? – спросил Жуга, сбрасывая пелену воспоминаний. – Ты уже вполне согрелся. Вернее, «подогрелся».
– Пусть его, – махнул рукою Яльмар. Побарабанил пальцами по краешку стола, задумчиво царапнул русалкину грудь, вздохнул и покосился на голландца-рулевого. – Да, Хуфнагель… Уж удружил так удружил. Видать, правду говорят: тот, кому раз по крыше стукнули, уже никогда как следует соображать не будет.
Вильям только фыркнул на это и демонстративно отвернулся. Поправил повязку. Ничего не сказал. Гертруда не сдержала улыбки. Мысли же травника приняли другое направление.
– Те четверо, – проговорил он, – ну, Хаконар и остальные… Ты так хотел, чтобы они лежали на освящённой земле. Они христиане?
– Ну. А чего? Норвежцы многие крестились. Я, например, тоже крестился. Три раза. Зачем ссориться с местными жителями из-за таких пустяков? Не воевать же с ними. Асы асами, а Христос Христом. Сами промеж себя как-нибудь разберутся, а мне жить надо.
– Ты никогда про себя не рассказывал.
– А ты и не спрашивал. Я сам отсюда, с севера Британии. Когда наш отец умер, мы с братьями получили усадьбу и земли вокруг, но поразмыслили и дробить хозяйство не решились. А тут ещё Торкель, мой старший брат, решил жениться, мы и рассудили поделить всё тихо-мирно, что мы, разбойники, что ль, какие? Такова судьба у младшего сына – всё в жизни добывать самому, и богатство, и славу, и дружину. Торкель уплатил мне отступную, я снарядил корабль и решил торговать. Плавал в Исландию, в Норвегию…
– А второй брат?
– Эрик, – Яльмар помрачнел, – был со мной, когда на нашу ладью напал Хальгрим. Я думал, что отомстил за него тогда. А вышло, что только сейчас. Ладно, чего вспоминать. Я после того собрал новую дружину и отправился в Галлен. А там… Ну, ты сам знаешь. Эй, кто-нибудь! Подайте пива. Сколь! – рявкнул он и поднял наполненную кружку. – Выпьем за Эрика и за наших ребят. Пусть лежат спокойно. И за Хальгрима тоже выпьем, чтобы лучше горел… Хотя, нет – Хальгрим как раз некрещёный. Он в наш ад загремит, где холод…[53]
…холод от сырой земли пронизывал насквозь. Во мраке за кладбищенской оградой расползалось жёлтое пятно от фонаря. Два человека в яме сосредоточенно орудовали лопатами, между делом перебрасываясь короткими фразами. Вильям прислушался.
– А вот ещё вопрос задам…
– Валяй.