Гном долго пристально смотрел на травника, шевеля губами под густой мохнатой бородой. Молчал. Жуга уже не в первый раз поймал себя на нелепой мысли, будто зубы у Ашедука (да и у большинства дварагов) слишком велики для рта, и он всё время пытается распределить их там поудобнее. Огонь в камине успел догореть. Появился хозяин таверны, подбросил угля. Окликнул травника: «Hey, rusty!», что-то спросил, указывая на пустую кружку. Жуга отрицательно покачал головой, для верности похлопав себя по карману, тот всё понял и ушёл.
– Ты странный человек, Лис, – сказал наконец гном. – Идёшь наперекор всему, даже зная, что в конце пути тебя ждёт боль, кровь, унижение и, может, даже смерть. Знаешь, а всё равно идёшь. Раненый, побитый, на пределе сил. Не предаёшь друзей, даже тех, которые сами тебя уже предали. Кажется, даже кого-то любишь. Во всех этих засраных городах, пьяных тавернах остаёшься собой, как будто меняешься не ты, а мир вокруг тебя. Это глупо, знаешь ли, но в этом есть что-то, из-за чего другие соглашаются идти с тобой, будь то пройдоха Золтан, простак Орге или этот маленький негодяй со своей змеюкой. Некий кодекс. Кодекс чести. Но тебе-то зачем это всё? Что тебя гонит? Злоба? Но ты не злой. Долг? Но перед кем? Зачем ты лезешь туда, где только мрак и безнадёжность?
Травник помолчал. Взъерошил волосы рукой.
– Мне нечего тебе ответить, двараг, – сказал он. – Хотя… Может быть, ты знаешь: в речках водится такой червячок – волосатик, длинный, очень тонкий. Чёрный такой, на ниточку похож с двумя узелками. Когда я был маленьким, одна деревенская бабка любила пугать ребятню всякими россказнями, так вот, однажды она сказала про волосатика, будто он такой острый и тонкий, что если на его пути подставить руку, то может отрезать пальцы, и чтобы мы ни в коем разе этого не делали. Ну, пацаны все слушали, развесив уши, а я… Я просто пошёл к реке и поймал волосатика. И оказалось, что ничего он не режет – самый безобидный водяной червяк. С тех пор я думаю, что если бы я тогда этого не сделал, до сих пор, наверное, боялся волосатика. Наверное, это и есть то, что меня гонит. Не хочу бояться, ненавижу. Мне обязательно нужно «поймать волосатика», чтобы жить потом спокойно. Вот и весь мой «кодекс». Я понятно говорю?
– Я понимаю, – Ашедук кивнул. – А если бы тебе отрезало пальцы?
Жуга пожал плечами:
– А я сперва палочкой проверил.
Двараг рассмеялся.
– Да, – он поскрёб в бороде. – В чём-то ты прав. Когда случается беда или несчастье, поздно выяснять, кто виноват. И ты не выясняешь. Что ж, пока тебе везёт – даже враги ухитряются тебе помогать, примерно как в одной людской притче. Суть её вот в чём: однажды купец повёл караван в пустыню, а два человека из зависти задумали его убить. Но не сговариваясь, а каждый сам по себе. Один подсыпал яд в бурдюки с водой, а другой проколол эти самые бурдюки. Потом, когда их спрашивал судья, первый сказал: «Конечно, отраву я в воду подмешал, но ведь вода вытекла, и умер купец не от яда, а стало быть, я не виновен в его смерти», на что второй заметил: «Да, бурдюки я проколол, но сделал это я с благой целью, ведь если бы я их не проколол, купец бы умер не от жажды через неделю, а после первого глотка!»
– И что? – травник казался заинтересованным.
– Обоих оправдали. Но ты, по-моему, не понял смысла притчи.
– Вот как? И в чём этот смысл?
Ашедук ответил не сразу. Травник ждал. Гном поставил кружку на стол и сплёл пальцы рук на пряжке изукрашенного пояса. Откинулся назад.
– Я ничего не замышляю против тебя, – сказал двараг. – Мне всё равно, чем кончится ваш отход на север. Но у меня свои планы, и они касаются только меня и моего, некогда великого, а ныне разбитого на осколки народа. Это моя игра, не твоя. Другие говорят «спасибо» и травят воду, как только поворачиваешься к ним спиной. Я проколю твои бурдюки, если узнаю, что в них яд. Но помни, что купец в итоге умер. Со временем ты всё узнаешь, обещаю. И ещё… – Гном снова сделал паузу, и Жуге показалось, что следующие слова дались ему не без внутренней борьбы: – Я… благодарю тебя, Лис, за то, что ты позволил мне и Орге плыть с тобой.
– Ашедук, – медленно проговорил травник. – Меня зовут Жуга. Когда-то звали Ваха.
Гном взглянул травнику в глаза.
– Тордион, сын Лаутира, – сказал он. – Государь Свободных тангаров.
– Вот, значит, как, – нахмурился Жуга. – Не ожидал… Теперь я вспоминаю, где мог видеть твоё лицо. А ты похож на своего отца.
– Все мы похожи на своих отцов.
– Знал бы Вильям, с кем он плывёт на одном корабле… А кстати, – травник огляделся, – где Вильям?
– Вышел пять минут назад, вместе с Гертой.
– С Гертой? – Жуга вскочил. – Яд и пламя! Извини, мне срочно…
Он рванулся к двери, однако ему пришлось задержаться, ибо Ашедук ухватил его за руку. Травник обернулся. Опустил глаза.
В руках у гнома был кинжал. И очень острый.
– Ты зря ушёл без меча, – спокойным голосом сказал двараг. – Это чужой город, и гораздо более опасный, чем ты думаешь. Не могу тебе дать свой топор, но не хочу, чтобы ты шёл безоружным. Возьми вот это. Просто так, на всякий случай. И будь осторожен.
Травник помедлил и сжал в ладони оплетённую золотой проволокой рукоять. Потрогал пальцем лезвие в едва заметных холодновато-синих муаровых разводах. Поднял взгляд.
– Спасибо, – сказал он. – Я знаю, сколько стоит гномья сталь. Аой.
– Аой.
После тёплых запахов таверны ледяные зубы холода вонзались особенно глубоко. Жуга передёрнул плечами, поёжился. Огляделся. Улица была пуста, туман сливался с темнотой. Фонарь над входом качало. Если не считать бледной, еле видимой луны, это был единственный источник света на улице. Травнику, конечно, это не было помехой – он прекрасно видел в темноте.
Но не в тумане.
– Вильям! – позвал он. – Герта!
Ответом была тишина. Одна из собак поднялась и неторопливой трусцой перебежала на другую сторону улицы. Когти негромко цокали по грязному булыжнику мостовой.
– Вильям, где ты, чёрт тебя дери?!
В сточной канаве напротив таверны возникло шевеление, собака фыркнула и отбежала в сторону. Травник поспешил туда.
Вильям лежал на спине, нелепо, как младенец, двигая руками и ногами. Все его попытки выбраться из канавы неизменно терпели неудачу – бард был жутко пьян и совершенно потерял ориентировку. Вдобавок, на лбу его набухала шишка. Жуга помог Вильяму вылезти, поставил на ноги и похлопал по щекам, пытаясь привести в себя.
– Где Герта? – рявкнул он. – Герта где?!
Вильям попытался закрыться руками. Замычал, мотая головой. Плащ его был в грязи, берет потерялся, одной перчатки не было. Башмак на левой ноге порвался и просил каши. Про себя Жуга подумал, что Вильяму ещё повезло – не будь сегодня так холодно, в канаве было бы грязнее.
– Что ты тут делал? – травник снова встряхнул его, огляделся и прислонил барда к стене. – Ты меня слышишь?
– Я это… – пробормотал тот, мешая пьяным языком английские и голландские слова. – Чтоб сказать ей это, значит… you understand me? Объяснить… А они её забрали… they come to take her away… а потом я… это… Ик!
Бард согнулся, схватился за живот и ткнулся головою в стену. Его вырвало.
Травник застонал и сжал кулаки от бессилия. Происходящее нравилось ему всё меньше и меньше. Здесь явно что-то случилось, но Вильям пока был не в силах ничего объяснить. В принципе, Жуга уже всё понял, оставалось только выяснить, кто увёл Гертруду и куда. А главное – зачем она туда пошла. Время уходило, и Жуга опять потряс Вильяма за плечо.
– Где они? Ты можешь внятно сказать?
Судя по всему, Вильяму полегчало. Он уже мог стоять, глаза приобрели осмысленное выражение. Он сел на ступеньку и с силой потёр лоб.
– Мы вышли, – пробормотал он, не зная, куда спрятать руки. – Я хотел сказать ей… Я написал сонет, я думал…
– Я понял. Дальше что?
– Они напали сзади, стукнули меня. Я упал… А её тоже ударили и уволокли…
Спохватившись, бард торопливо зашарил на поясе. Кошелька не было. Он беспомощно взглянул на травника.
– Нету? – сочувственно спросил тот.
– Нету…
Жуга кивнул и вдруг без предупреждения ударил барда в грудь. Отброшенный к стене, тот растерянно замигал.
– Ты идиот, Вильям! – рявкнул травник. – Какого чёрта ты налакался? Для храбрости? Нашёл время строить шашни! Где она? Куда её унесли? Ты можешь вспомнить хоть что-то путное?
– Там был этот… – запинаясь, выдавил бард. – Спал который, на лавке… Ну, когда мы вошли, он ещё вышел. Я ж не знал… Зачем ты меня ударил?
– Вильям, – Жуга схватил его за ворот и притянул к себе, – я не говорил тебе, но хочу, чтоб ты знал: обычно я – само совершенство, но у меня есть один недостаток.
– К-какой? – тупо спросил тот.
– Я очень нетерпелив.
Отшвырнув Вильяма, травник быстро огляделся, обошёл таверну и нашарил дверь чёрного хода. Распахнул её и оказался в коротком коридоре, две двери которого вели одна в кухню, другая в кладовку. Слышался приглушённый стук и скворчание горячего масла. Из-под неплотно затворённой двери сочились облачка пара. Жуга помедлил, сунул кинжал за пояс сзади и неслышно вошёл в кухню.
Здесь было не то что тепло, даже жарко. В плите гудел огонь. Хозяин (он же, видимо, и повар) мешал в кастрюле. Девчонка, которая в углу сбивала масло, при появлении травника вытаращила глаза; Жуга сделал ей знак молчать и продолжать работу, а сам приблизился к хозяину. Похлопал его по плечу. Тот обернулся так резко, что чуть не сел на плиту.
– Что… Что вам нужно? – он сглотнул. Вспомнил, что говорить нужно по-норвежски, и повторил свой вопрос. Впрочем, Жуга понял и так.
– У меня избили друга, – медленно подбирая слова, сказал он. – Обокрали. Увели женщину.
– Мне очень жаль, но…
– Я видел, как ты строил рожи этому оборванцу у камина, – перебил его травник. – Мой друг узнал его. Где он?
– Я не знаю…
Жуга глубоко вздохнул, затем вдруг ухватил Блэк Джека за руку, мгновенно, резко развернулся и замер. Хозяин «Якоря» бухнулся на колени. Его вывернутая ладонь оказалась в двух дюймах от раскалённой плиты.