– Всё, Людвиг, можешь отпускать, – кивнул Жуга и вытер пот рукавом. – Рудольф! Подсунь ему что-нибудь под голову. И дай попить. Ему и мне.
– И мне, – седоусый старик развернул и снял закрутку с ноги паренька. Поднял взгляд на старьёвщика. – Здорово, Рудольф, – сказал он неловко.
– Здоров будь, Людвиг, – помолчав, ответил тот. – Давно не виделись.
– Давненько.
– Что за парень? – Рудольф склонился над столом. – Знаешь его?
– Чего ж не знать, – хмыкнул стражник. – Бликса это, сковородник. Ходит по дворам, лудит, паяет.
Рудольф зачерпнул из ведра, медленно, с ложки принялся поить раненого. Нахмурился.
– Кто ж его так?
– А вот это, веришь ли, и сам не знаю, – поколебавшись, развёл руками страж ворот. – Видел, а не знаю. Может, друг твой рыжий чего скажет. А, Жуга? Слышь? Что за тварюга парня погрызла? Знаешь, нет?
Жуга стоял у камина, хмуро и сосредоточенно вычищал ножом из-под ногтей запёкшуюся кровь. Поднял голову, посмотрел на Телли, на Рудольфа и отвернулся.
– Не сезон им, – невпопад пробормотал он, будто оправдывался. Спрятал нож и нелепо повёл руками, словно не зная, куда их девать. – Не сезон…
Он поддел башмаком остатки деревца и толкнул их в огонь.
– Что?
– Ты всё расскажешь мне, Рудольф, – сказал Жуга вместо ответа. – Всё про всё, ты понял?
Жуга не спрашивал, а произнёс это как нечто, не подлежащее сомнению, и старьёвщик понял – да, расскажет. И не нашёлся, что ответить.
Травник между тем стащил с полки бутылку, выдернул с коротким «тым!» зубами пробку, помедлил и выплюнул её в камин – деревяшка вспыхнула спиртовым синим пламенем. Плеснул в стакан остатки самогона, покосился на раненого Бликсу. Снова, будто наяву, перед ним возникло видение огромных, горящих желтизной собачьих глаз, слепая темнота проулка, раскалённое жало паяльника, рассыпанные угли…
Часы на башне с натужной усталостью пробили час.
– Не сезон, – повторил Жуга и опустил взгляд. Стакан в его руке дрожал. – А так хотелось хоть немного пожить спокойно…
Он вздохнул и одним глотком опрокинул самогон в пересохшее горло.
Суета в доме старьёвщика наконец утихла. Страж ворот ушёл. После ужина (забытая капуста разварилась в нитки) Жуга отправил Телли вместе с безобразником драконом спать наверх. Перебинтованного вдоль и поперёк лудильщика ещё раньше уложили в комнате Рудольфа – тот ради такого дела предоставил свою кровать. Старик вообще вёл себя сегодня на редкость странно, был хмур, рассеян, а на вопросы отвечал коротко и невпопад.
– У него хоть родичи есть? – спросил он травника.
Тот лишь пожал плечами; он был занят – варил на последней воде для раненого сонное питьё. Дрова в камине громко потрескивали, в трубе порывами завывал ветер. Надвигалось ненастье. Подбросив угля, Жуга убрал котелок с огня и уселся на коврик. Рудольфу стало не по себе от позы травника – точь-в-точь так же днём сидел мальчишка. Травник долго молчал, раскрасневшийся от водки и огня, ерошил пятернёй рыжие вихры. После недавней суматохи в доме было необычно тихо и тепло. Бесновался ветер за окном. Наконец Рудольф не выдержал молчания и первым начал разговор:
– О чём ты меня хотел спросить?
– Вот и я думаю – о чём, – хмыкнул Жуга. – Обо всём сразу нельзя, а выбрать что-то одно не получается.
– Раз так, давай хоть просто поговорим. Обо всём сразу.
– Что ж… Давай.
– Что за зверюга парня покусала?
– Собака, – помолчав, ответил травник. – Здоровенная такая псина. Чёрт знает, откуда взялась, – он с хрустом потёр подбородок. – Проскочила в ворота, только мы её и видели. А парень этот, видно, работал на улице, а как увидел тварь, вскочил, перепугался. Она на него и кинулась. Паяльником тут не отмашешься… Мы, когда подоспели, одного его там и нашли. У вас кто-нибудь тут собак держит? А впрочем, что я спрашиваю – откуда тебе знать.
– Вообще-то, знаешь ли, не держат, – отозвался старик. Голос его чуть заметно дрожал. – На кой сдалась собака в городе! Бродячая, быть может. Их тут полно по осени. А сам ты что об этом думаешь?
– Есть одна мыслишка, – нехотя сказал Жуга. – Но чувствую – не то. Не там ищу. А объяснить тебе, как надо, не сумею, даже не проси: всю ночь пришлось бы говорить, а всё равно не поймёшь.
– Ну, если ты так считаешь…
– Рудольф.
– Что?
– Как умерли твоя жена и дочь?
Старик дёрнулся, будто его ударили. Синие посоловевшие глаза Жуги смотрели на старьёвщика в упор, не мигая, и тогда Рудольф сам отвёл взгляд.
– Дознался-таки, – пробормотал он. – Откуда? Впрочем, ясно. Людвиг разболтал? Лю-юдвиг… – покивал Рудольф и закусил губу. – Что ж, верно. К стенке ты меня припёр, рыжий. Отпираться не стану. Загрызли их. Вот так же, как сейчас этого. Никто не видел и не знает, кто и как.
Травник не ответил.
Холодный ветер налетал упругими порывами, дождём стучал в оконное стекло, царапал черепицу. Огонь в камине дёргался, плясал, дым из трубы короткими клубами вышибало в комнату. Жуга ругнулся. Задвижки, как у деревенских печек, над камином не было. Открытый огонь очень быстро согревал помещение, но чтобы долго, всю ночь сохранять тепло – такого за камином не водилось.
– Надо ставни закрыть, – сказал он, вставая. – Как бы стёкла не повышибало…
Его слова прервал донёсшийся снаружи громкий треск, и в следующий миг дом сотряс чудовищный удар, будто некий великан с размаху саданул дубиной в крышу, словно в барабан. Что-то с шумом рухнуло на мостовую, окошко, выбитое веткой, заблестело зубьями осколков, с подоконника закапала вода. Рудольф и Жуга переглянулись и опрометью бросились к двери.
Выл ветер. Мокрой пеленой хлестал косой осенний дождь. Старое дерево, ещё недавно росшее у дома, рухнуло, разворотив корнями мостовую и едва не порушив дом.
– Это был самый старый тополь в Лиссе, – невпопад сказал Рудольф.
Жуга помедлил, отступил от дверей и привстал на цыпочки, пытаясь бросить взгляд на крышу. Памятуя, какой силы был удар, травник рассчитывал обнаружить там по меньшей мере дыру, но, к его удивленью, таковой не оказалось. И вообще, вся черепица выглядела целой и лежала, где ей полагалось лежать, блестела под дождём как новая. Стены тоже вроде не пострадали. Единственным произведённым разрушением оказалось разбитое окно.
– Умели строить раньше… – покачав головой, пробормотал он и, слегка пошатываясь, направился обратно в дом. Рудольф, вооружившись топором, уже отсёк злосчастную ветку и теперь затворял ставни. – Завтра стекольщику скажу.
– Зачем деньги тратить? – возразил Рудольф. – Досками забьём.
– Всё лучше, чем лишние свечи жечь.
Телли был внизу.
– Что стряслось? – вопросил он. – Я чуть со страху не загнулся. Что это было?
– Дерево упало.
– Ой-ёй… Крышу пробило, да?
– Нет. Иди спать.
Жуга посмотрел мальчишке вслед, опустил глаза. Взгляд его упал на черепки цветочного горшка, и травник помрачнел лицом.
– Везёт нам на поломанные деревья, – словно прочтя его мысли, сказал подошедший Рудольф. – Может, потому я вас в дом к себе пускать и не хотел, боялся – вдруг опять всё повторится. Не зря, выходит, боялся.
Травник медленно кивнул:
– Выходит, что не зря.
Соломенный лис
«Выдернул бы ты у себя один волосок,
если бы это могло помочь миру?»
Утром следующего дня Бликса пришёл в себя, и Телли, который принёс ему питье, сразу позвал Жугу.
– А, это ты, – лудильщик слабо улыбнулся, завидев травника. – Здорово, Лис соломенный. А я-то думаю, кто меня так мастерски заштопал… Где я? У Рудольфа?
– Привет, Бликса, – Жуга кивнул, присел на край кровати, бесцеремонно задрал одеяло и осмотрел повязки на его ногах. Бликса тоже потянулся глянуть, но травник жестом остановил его: – Смотреть не советую. И вставать пока тоже не надо.
– Ну, ты даёшь! – возмутился тот. – А если по делу?
– Придумаем что-нибудь, не дёргайся. Что ты, в горшок не попадёшь, что ли?
Бликса хмыкнул, потёр подбородок и только теперь заметил, что рука его тоже в бинтах. Несколько мгновений он молча разглядывал плотный белый кокон, затем поднял взгляд на травника.
– Она меня… сильно погрызла? – голос его дрогнул.
– Суховязки целы, остальное заживёт. Вот, выпей лучше.
Бликса послушно глотнул из кружки и поморщился.
– Фу, гадость какая… Неужто нет чего получше?
– Пока не поправишься, я буду решать, что тебе пить, – оборвал его травник, и Бликса, давясь, осушил кружку до дна. Откинулся на подушку.
– Я, наверно, всю кровать кровью заляпал, – он вновь неловко заглянул под одеяло. – Чёрт-те что… Это ты меня подобрал на улице?
– Я и Людвиг. Стражник, у ворот который.
– А, знаю его. Дочка его раз мне кастрюлю вынесла лудить, а я возьми да ущипни её за это самое… В смысле дочку, а не кастрюлю. А тут и он идёт! Ка-ак хрясь меня ‘лебардой по хребту…
– Собаку ты хорошо разглядел?
– Куда уж лучше! – раненого передёрнуло. – Эй, полегче! Моя нога-то, всё-таки… Разглядел, а как же. Вот такенная скотина, – Бликса показал рукой от пола. – Чёрная, мокрая, зенки – во! – как блюдца чайные. Набросилась, глаза горят, ужасть! Только и успел ей в харю ткнуть паяльником: подмяла – и ну рвать. Больше ни хрена не помню. Думал, всё – капут пришёл, ан нет. Это что ж получается, как ни крути, я твой должник теперь? Слышь, Лис?
– Слышу, – травник сосредоточенно ощупывал правую ногу лудильщика ниже колена. – С долгами как-нибудь потом разберёмся. Так тоже больно?
– Терпимо…
– Значит, говоришь, просто так набросилась?
– Собака-то? Ну, да. Сижу я, значит, никого не трогаю, а она как выскочит, жаровню опрокинула… Слышь, Лис, а струмент, струмент-то мой где?
– Бросили. Не до того было.
– Как не до того? Как это не до того? Ах, чёрт… – Бликса суматошно подскочил и, сражённый болью, повалился на подушки. Закусил губу. – Куда я без него?