Жуга поднялся, несколько обескураженный. Помедлил и шагнул к двери.
– Постой, – Гертруда ухватила его за рукав.
– Не надо, – бросил тот, высвобождая руку. – Лучше, если это будет… не здесь.
Трое расступились, пропуская травника, и двинулись за ним. Селёдка обернулся на пороге. Повёл арбалетом.
– А вы сидите тихо. Слышь, Гертруда, чё я говорю? Не лезь, куда не просят. Поняли? Покедова.
Едва закрылась дверь, Вильям и Герта бросились к окну.
– Ах, сучий выкормыш! – Гертруда топнула ногой. Схватилась за оконную защёлку, ударила кулаком. – Ах ты, селёдка вонючая! Чтоб тебе жопу разодрало… Вильям! Помоги открыть окно!
Вильям, не ожидавший от неё подобных выражений, покраснел, но бросился на помощь. Вдвоём они расковыряли шпингалет и распахнули створки. Травник и остальные в этот момент проходили мимо беседки.
– Жуга! – истошно выкрикнула Герта. – Хрусталь! Не надо разбивать! Там…
Двое идущих обернулись на крик, и травник рванулся вперёд.
Первым повалился тот, что шёл слева. Второй взмахнул тесаком. Жуга мгновенно уклонился, нож пробил толстый верблюжий плащ и застрял. Жуга перехватил под руку нападавшего, вывернул, ударил локтем, закружил и короткой подсечкой бросил его на землю. Хрустнула кость, упавший вскрикнул коротко и страшно и обмяк. Меж тем упавший первым выхватил из-за голенища клинок и бросился в атаку. Блеснула сталь. Жуга ударил, крутанулся вправо, влево, путаясь в плаще. Второй, размахивая крисом, прыгнул на травника со спины. Ударил. Промахнулся. Ударил снова и попал. Плащ травника окрасился кровавым, он упал, и все трое смешались в свалке.
– В стороны, сукины дети, в стороны! – вопил Селёдка, брызжа слюной и прыгая вокруг дерущихся. Арбалет в его руках дёргался, выцеливая травника.
– Щас я его, падлу!..
Жуга рывком поднялся на колено, вывернул руку с зажатым в ней ножом и коротко, два раза пнул лежащего в лицо. Перекатился на спину, лицом к другому нападавшему, согнул проворно ноги и опять ударил – теперь уже в грудь. Подброшенный, бородач упал спиной на тумбу солнечных часов и замер, проколотый, как бабочка булавкой. Мгновение удивлённо пялился на штырь, торчащий из груди, попытался сказать, но тут у него горлом хлынула кровь, и он умолк. Крис выпал из его руки и воткнулся в снег.
Жуга приподнялся на локтях и перевёл взгляд на Германа. Вытер губы рукавом, выплюнул кровь.
Стрела смотрела ему в лицо.
– Ну, рыжий, – оскалился Селёдка, – повезло тебе. Но теперь мой черёд ходить.
– Нет, – глухо сказал Жуга. – Мой.
Вильям так и не понял, что произошло. Раздалось глухое «Бум!», живот у Германа лопнул красным месивом, кровавые ошмётки разлетелись во все стороны, а то, что от него осталось, рухнуло на снег. Когда Гертруда с Вильямом выбежали во двор, Селёдка был мертвее мёртвого. Жуга сидел возле мраморной тумбы часов, поддерживая одной рукой другую. По виску и плащу его стекала кровь.
– Куда тебя ранили? – Герта опустилась перед ним на колено.
– Жить буду, – травник поморщился. Повернул голову. – Как там эти?
– Один жив, остальные дохлые, – Вильям приподнял одного, другого, шагнул к часам и замер как вкопанный.
– Жуга… – выдохнул он. – Посмотри!
Травник обернулся.
Снегопад прекратился. Солнце вышло из-за туч, и длинная тень от гномона наискосок пересекла лицо распятого убийцы.
Сердце травника замерло.
Часы показывали нос и глаз.
Ран было три, из них лишь одна, на руке, внушала опасения. Крис, «пламенеющий клинок», оружие далёкой Азии, попавшее к османам, а затем в Нидерланды не иначе как по южному пути контрабандистов, несмотря на малую величину, в умелых руках рубил не хуже сабли. Остальная кровь принадлежала Герману или его подельникам.
– Ты страшный боец, Жуга, – задумчиво сказал Вильям, помогая Гертруде перевязывать раны. – Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так дрался.
Травник поднял голову.
– А ты хотел, чтобы я дал себя убить?
Вильям не ответил. Гертруда накладывала бинт плотно и тщательно. Кровь постепенно останавливалась.
– Как ты догадался про шар? – спросила она. – Постой, не говори, я сама. Сперва ты хотел его взорвать, но ничего не вышло, так? Потом, на улице, ты сообразил, что в прошлые разы шары взрывались, только если ты пытался выдать малый импульс…
– Герта… Ох! – Жуга уселся поудобнее и с укоризной покосился на гадалку из-под повязки. – Оставь свои учёные словечки, я их всё равно не понимаю. Я и в первый раз хотел, чтоб грохнуло, а он вдруг взял и заиграл. Ну, в смысле – засветился. Мне и подумалось: ну как это и есть проверка на магический талант? Вот я его и тронул чуток… Ох, яд и пламя, третий шар в этом городе!
– Я так и думала, – Герта удовлетворённо кивнула. – Ты плохо различаешь цвета?
– Откуда ты знаешь?
– Иначе ты не обозвал бы моё платье серым. Похоже, что в магии с тобой творится то же самое. Ошибка в восприятии. Ударное заклятие в твоём исполнении не больше чем забава, и наоборот. Ты раньше за собой подобного не замечал?
Жуга покраснел.
– Всякое бывало, – неловко буркнул он. Пошевелил рукой, поморщился. – Угораздило же. Не повезло.
– Наоборот, повезло – легко отделался.
– Тоже верно.
– Что с трупами делать будем? – хмуро спросил Вильям. – Три человека как-никак.
– Я скажу Золтану, за ними придут. И с этим тоже разберутся, – Герта кивнула в угол, где всё ещё лежал без чувств второй оставшийся в живых участник драки. – Ведь нарывались уже, а всё не впрок.
– Нарывались? – поднял голову Вильям. – А… И что ты сделала в прошлый раз?
– Когда? Ах, это… Эхолайла. Я сделала так, что Герман стал повторять все звуки, которые слышал. Простейшее заклятие, не стоит разговора. Потом он умолк и год молчал как рыба. За это его, кстати говоря, селёдкой и прозвали. – Она повернулась к травнику: – Как ты себя чувствуешь?
– Хреново, – тот поморщился. – Но это ерунда. Мне бы только до трав своих добраться. А магией себе всё равно не поможешь, ослабеешь только.
– Нет, так нельзя, – нахмурилась Гертруда. Встала и расправила платье. – Сядь поудобней, я сейчас тобой займусь. Вильям! Разматывай бинты. Только осторожно. Я сейчас.
Она ушла и вскоре вернулась, неся горшочек и флакон прозрачного стекла. Промыла травнику порезы на ноге и голове, смазала ладони конопляным маслом и сосредоточилась. Пальцами прошлась вдоль краёв раны, одним движеньем их сомкнула и накрыла ладонью.
– Больно?
– Нет.
– Хорошо, – кивнула она и зашептала.
Жуга почувствовал, как теплеет кожа под её пальцами. Появилось давление, затем возникло ощущение Силы. Тонкое, почти неуловимое. Шли минуты. Жуга недоумевал, как с помощью такой ничтожной малости можно что-то сотворить. Он слушал сбивчивые лёгкие слова целительных заклятий и, к своему стыду, не мог понять их действия. Меж тем боль из виска ушла, а вскоре Герта отняла ладони, оставив затянувшуюся рану, и занялась следующей. Когда она кончила возиться с ногой и стёрла высохшую кровь, травник был вынужден признать, что никогда не видел такой мастерской работы.
Гертруда выглядела уставшей. Дыханье её участилось, лоб усеивали бисеринки пота. Когда она добралась до раны на руке, то ограничилась тем, что приостановила кровь и сомкнула края.
– Всё. Хватит. Слишком глубоко, – она встряхнула руками. – Сразу заживить не получится. Могу ещё немного успокоить боль, но и только.
– Не надо, – травник покачал головой.
– Тогда придёшь ещё раз. Завтра или послезавтра.
– А так и так прийти придётся, – он неуклюже подобрал свой плащ. – Ты ещё про наконечник не рассказала. Вилли, помоги перевязать.
– Что ж, ладно. Доску свою можете забрать. А, кстати… Хм…
Гадалка вдруг умолкла. Наклонилась над дощечкой. Подняла взгляд на травника. Тот всё понял без слов. В горле у него пересохло.
– Лис? – одними губами спросил он. – Это лис?
Гертруда и Вильям переглянулись.
– Он угрожал двоим… Что там стояло?
– Охотник, – сказала Герта. – Это был охотник.
– Чёрт побери, Жуга, с тобой одни проблемы! Стоит оставить тебя одного и вот, пожалте – три трупа среди бела дня. Будто у меня без этого хлопот мало! Как тебя угораздило влипнуть?
Был поздний час. Посетители ушли, корчма закрылась, и только травник с Золтаном сидели в пустом зале. Жуга и Вильям пришли уже давно, а вот Золтан заявился лишь под вечер и никак не мог успокоиться. Гертруда, как и обещала, известила его о происшествии, и весь остаток дня Хагг пытался замять дело. Естественно, настроение его от этого не улучшилось.
– Перестань кипятиться, Золтан, – поморщился Жуга. – Во-первых, я был не один, там были Вилли и Гертруда. А во‑вторых, не я начал драку.
– Всё равно. Только сумасшедший с голыми руками кинется на четверых головорезов.
Травник пожал плечами:
– А что мне оставалось делать? Разбираться полюбовно? Сам же настоял, чтоб я оставил меч. И потом, – он усмехнулся, – может, ты не поверишь, но я знал, что останусь жив.
– Не мели чепухи! – сердито оборвал его Хагг. – Как можно знать такие вещи?
– Нет, правда. Помнишь, что напророчил Олле? А ведь ничего пока не сбылось. Правда, часы, но это было после.
Золтан поднял бровь:
– Олле? И ты кинулся в драку только из-за бредней этого придурка?
– Всё равно выбора не было. Драться в доме у Герты я не захотел – о ней в стишках ничего не говорилось. Насчёт себя я был уверен, что останусь жив, а вот их с Вильямом запросто могли убить. Я отошёл подальше, ну и… вот.
– А если бы тебя изувечили? Отрубили руку? Выкололи глаз? Твоему дурацкому «пророчеству» это нисколько бы не помешало сбыться.
– Да, приятного мало, – согласился травник. – Так ведь не отрубили же!
– Да пойми ты, – Золтан перестал ходить и оседлал табурет, – такие дела не решаются на месте. У воров свои законы. Я наверняка сумел бы вытащить тебя, а у этого Селёдки куча дружков, и все они теперь мечтают порвать тебя на части. Этого ты хочешь? Этого, да?