– Хэй, земля! – вопил варяг. – Земля!
Все повскакали с мест: «Где? Где?»
– Вон там, видите?
Рукою в рукавице великан норвег указывал на запад. Над чистой поверхностью моря поднимался чуть заметный на фоне вечернего неба белый дымный столб. Самой земли пока видно не было.
Жуга почувствовал, как сердце забилось сильнее. Сглотнул.
– Это уже Исландия?
– Гайрфугласкер, – Яльмар налёг на стиринг, разворачивая корабль к юго-западу, и пояснил: – Остров пингвинов. Видишь, вулкан дымится? Это хорошо. Ещё денёк – и мы на месте. Если нам ничего не помешает, конечно.
Жуга вздохнул:
– Надеюсь.
На море было неспокойно. Седые волны долгим штормом грызли берега. С высоты пенные валы выглядели как серебряные всадники на взмыленных конях, возникающие ниоткуда и гибнущие в бесконечной битве – чёрные и белые фигурки на огромной бесформенной доске. Свет луны искрился на волнах, слепые точки звёзд усеивали сизое, затянутое дымкой небо. Опираясь на посох, Жуга стоял на краю утёса в молчаливом одиночестве. Очень сильный, но до странности тёплый южный ветер (Яльмар называл его «южак») давно уже сбил капюшон с его головы и теперь рвал волосы в попытке растрепать недлинный «конский хвост», а когда не получалось, яростно свистел в ушах, швыряя травнику в лицо солёные брызги и морось. Тот даже не делал попыток закрыться, просто стоял и смотрел на гибнущие волны, принимая как должное ярость зимнего шторма.
Всё равно поколебать земную твердь волны были не в силах.
«Наверное, вот так и мы, – подумалось травнику, – куда-то движемся, чего-то добиваемся, сражаемся и гибнем под пальцами богов, драконов или просто других людей. А если так, какая разница, кто двигает фигурки на доске?»
Доска, эльфийский Квэндум, АэнАрда, не давала травнику покоя, волновала его всё сильней. Конец игры неотвратимо приближался, и всё чаще Жугу одолевали мысли, что будет… что будет… после. Ответа будущее не давало. И вот сейчас он вновь бежал толпы, чтобы подумать в одиночестве и попытаться мысленно проникнуть в прошлое, чтоб выяснить, как началась и шла игра.
Играл дракон. Играл во сне, и секретом это уже не было. Но травника сейчас тревожило другое: когда два корабля варягов, две игровые ладьи сошлись в бою, дракон не спал. И тем не менее…
Тем не менее даже тогда игра продолжалась.
Почему?
Какую лавину стронули мальчишка и дракон?
Ответа не было.
Жуга поймал себя на мысли, что всё ещё считает Тила мальчишкой. В какой-то мере так оно и было, и плевать на то, что эльфу четверть века. Тил был мальчишкой в другом смысле – ребёнок действует и думает иначе, нежели взрослый. Не головой, но всё равно иначе. Руками, ногами… Чем угодно, но не тем, что между ног. И дерзость у мальчишки тоже иная – выпендрёжная, показная рисовка. Он не способен трезво оценить опасность, но способен отступить, когда не прав. Или позвать на помощь. Ему не свойственна тупая гордость, он не знает, что такое долг – долг воина, учёного или наездника дракона, ищущего Путь.
Рик был таким же. Его атаки были лёгкие, азартные, но планов он не строил. Рик не сражался – он действительно играл, и упоение игрой, несвойственное взрослым, заставляло его делать неразумные, нелепые ходы. Ходы непредсказуемые. И поэтому сначала Рик выигрывал. Но на одном азарте долго не продержишься, и рано или поздно Рику всё равно понадобилась помощь. Экипаж. Команда. И фигурки зажили своею жизнью. Нет, – поправил себя травник, – не своей, не их жизнью. Нашей. Им всё-таки удалось вырваться из-под влияния игры, хотя и очень странным образом. Жуга чувствовал, что его догадка верна – играл уже не Рик и даже не Тил. Играли все они. Все четверо.
И Олле. Маленький канатоходец Олле, вечный пересмешник и невидимый подсказчик, самодельная фигурка деревянного бродяги. Джокер в карточной колоде.
А тот, другой, постепенно сдавался, потому что двигал мёртвые фигуры, поскольку знал, что иначе нельзя, что иначе не делают, иначе опасно. Неизвестно, что может произойти, если дать фигуркам волю, вдруг они откажутся сражаться и умирать? Поэтому лучше будет ничего не трогать и оставить всё как есть.
Ведь только ребёнок может беспечно пойти и поймать волосатика.
Темнело. Помаленьку стало холодать. Жуга набросил капюшон и придержал его за края. Сосредоточился и попробовал, как советовал Тил, «пропустить холод сквозь себя». Получилось плохо. Позади послышалось пыхтение и шорох осыпающихся камешков, травник обернулся и разглядел в сгущающихся сумерках широкоплечую фигуру Яльмара – варяг карабкался по склону, время от времени останавливаясь и всматриваясь в темноту. Наконец он подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть стоящего. Из груди его вырвался вздох облегчения.
– Вот ты где! – он поравнялся с травником и шумно перевёл дух. – Ну, ты хорош, нечего сказать! Ушёл на пять минут, пропал на час.
– Так долго? – поразился тот.
– А то! Я все окрестности обшарил, уже думал, что тебя ненароком волной смыло. Ты чего тут торчишь?
Жуга перевёл взгляд на море.
– Думаю.
– Что, в доме думать места мало? Ещё только тебе не хватало заболеть. Идём в тепло, обсохнешь. К тому же еда поспела.
Жуга кивнул и вслед за Яльмаром зашагал туда, где в темноте светилось жёлтое оконце.
На первый взгляд идти было недалеко, но за то недолгое время, что они пробыли в Исландии, Жуга уже успел усвоить, сколь обманчива бывает эта ровная поверхность бесконечных кочковатых тундр и каменных проплешин. Огонь не приближался очень долго. Жуга теперь охотно верил тем историям, в которых люди замерзали, не добравшись до жилья каких-нибудь несчастных полверсты. Да и сегодня, будь хоть чуть холоднее… Травник поёжился.
Варяг шагал размашисто, привычно выбирая путь, заледеневшие кочки хрустели под его ногами. Жуга, напротив, постоянно спотыкался, не потому, что плохо видел, просто не привык ходить по бесконечному болоту. Вдобавок сапоги, такие удобные на корабле, оказались чересчур тяжёлыми и холодными для берега. Яльмар раздобыл для травника местную разновидность обуви – что-то вроде меховых чулок, крест-накрест перемотанных завязками, но к ним надо было приноровиться. Впрочем, Яльмар не спешил и то и дело останавливался подождать своего спутника.
– Я понял, в чём твоя беда, – торжественно сказал викинг во время одной такой остановки. – Ты слишком много думаешь.
– Вот как? – Жуга остановился перевести дух и рассмеялся. – Не знал, что всё так просто. А с чего ты это взял?
– Зря смеёшься. Не зря в «Изречениях Высокого» об этом сказано:
Человек неразумный
ночами не спит —
себя мыслями мучит.
Утро приходит —
усталым встаёт,
а заботы всё те же.
– Что, узнаёшь себя?
«А ведь, пожалуй, он прав, – подумал травник, глядя на широкоплечую фигуру викинга. – Уж если кому сейчас и спокойно, так это ему. Он не тревожится, не мечется, просто делает то, что считает нужным. Мне бы так. Нет, в самом деле, это он играет за ладью, а не его корабль, так же, как и Хальгрим играл за ладью чёрных. Странно. Я даже не задумывался над тем, как нам с ним повезло».
– Эй, ты о чём опять задумался? – тем временем снова окликнул его варяг.
– Так, – уклончиво ответил Жуга. – О хорошем. О плохом. О том, что с нами происходит.
– И чего больше?
– Что? – не понял тот.
– Чего больше, спрашиваю? Хорошего или плохого?
Жуга вздохнул.
– Плохого больше. Мы идём в никуда. Переходим реку и сжигаем мост. Вспахиваем поле и бросаем нашу мёртвую лошадь на земле. Ума не приложу, чем всё это может кончиться.
Яльмар некоторое время размышлял на ходу, кивая головой.
– Не бери в голову, – сказал он наконец. – Это всегда так бывает, особенно под конец истории. А счастливых концов всё равно не бывает.
– Почему?
– Потому что концов не бывает вообще. Вообще ничего никогда не кончается. Кончится одна дорога, начнётся другая. А если уж идти, так вперёд. И как бы плохо ни было в пути, помни, что всегда есть тот, кому сейчас ещё хуже.
Травник фыркнул.
– Это значит только то, что есть тот, кому хуже всех!
– Ха! Если б такой был один! Кто скажет, кто знает, сколько народу открывает последние двери каждое мгновение? Вот им, наверное, на самом деле плохо.
– Но ведь и мы когда-нибудь окажемся на их месте.
– Да, – вздохнул варяг. – Ты прав, зашиби меня Мьёльнир, тысячу раз прав. Но тогда ты точно можешь быть уверен, что хуже уже не будет!
Оба переглянулись, не выдержали и расхохотались.
Желтоватый отблеск медленно приближался, и наконец в темноте проступили очертания приземистого, распластанного по земле строения. Это была небольшая, если не сказать – маленькая хибара, притулившаяся в ложбине меж трёх невысоких холмов. Стены её были сложены из камня и корявых брёвен плавника, утеплённого снаружи толстыми пластами дёрна. Из отверстия в крыше вился дым, тотчас уносимый ветром. Жуге в который раз за эти двое суток подумалось, что она слишком мала для восьми человек… Или девяти.
А точней сказать – для пяти человек, дракона, эльфа и двух гномов.
И думалось там действительно плохо.
Минуло две недели с той поры, как причалили к исландским берегам, найдя приют в скалистой бухте Эскифьордюр. Жуга, как ни пытался, не смог это выговорить. А норвежцы невозмутимо сыпали названиями, рассуждая, где в это время года удобнее встать, и вскоре у травника голова пошла кругом от всех этих «Сейдисфьордюр», «Нескейпстадюр», «Кнаппаведлир», «Рейвархёбн» и «Брюнхоульскиркья». В итоге мореходы приютились в большом доме на ферме у очередного Яльмарова родича по имени Сакнус. Это был ещё не старый жилистый мужчина, носатый, рукастый, долговязый как весло и совершенно не похожий на Яльмара, но встретивший его весьма радушно. Дерево удалось сбыть исключительно удачно – как нарочно два-три окрестных фермера вовремя не подсуетились летом с починкой жилья и теперь устроили свалку, перебивая друг у друга подвернувшийся товар. Часть брёвен с удовольствием приобрёл Сакнус, а ещё часть Яльмар придержал на всякий случай. По поводу удачных сделок было сварено и выпито много пива, спето много песен и принесена в жертву Тору старая тощая лошадь. В итоге Жуга не сразу раскачал варяга на поиски. К тому же, все расспросы о таинственном Драконовом Ключе не дали ничего, и лишь на шестой день кого-то из домашних Сакнуса вдруг осенило, что это может быть большой горячий гейзер, который бьёт, не замерзая, на плато Хейкадалюр. Далее выяснилось, что гейзеров там множество, но лишь один,