Лицо османа исказила гримаса. В следующий миг он очутился возле травника, и остриё кинжала кольнуло пленника под горло.
– Ты обнаглел, поганый кяфир! – процедил он сквозь зубы, тараща на него желтушные глаза. – Я – Назратулла ибн Хаким аль Хазри, и служу я в лучшей конной тысяче султана Мохаммеда, и скорее червь будет сосать мою утробу, чем какой-то неверный ставить мне условия!
Жуга смерил сотника пристальным взглядом и усмехнулся:
– А он тебя и так сосёт.
Турок замер, растерявшись, затем ударил пленника в бессильной злобе кулаком в лицо и направился к своим.
Лес погрузился в темноту. Костров османы разводить не стали. Прищурив битый глаз, Жуга угрюмо наблюдал, как всадники покончили с холодным ужином и принялись молиться, повернувшись на восход и опустившись на колени. Молились молча, не крестясь, при этом гладили ладонями лицо, будто умывались, а после выставили дозор и устроились ко сну. Пленников кормить не стали.
Очнулся Шварц, а вслед за ним Милан. Опухшие с дурного сна, оба долго не могли понять, что происходит. Крестьянин принялся ругаться, схлопотал по зубам и умолк.
– Эй, Лис! – вполголоса окликнул странника монах. – Что было-то? Мы где?
– В лесу, коль не видишь, – буркнул тот.
– А это кто? Неужто басурмане?
– Они, поганцы, – ответил за травника Милан. – Я энтих турок нюхом чую, по табаку по ихнему. Дрянь дело. Эх, закурить бы…
– Господи Исусе, спаси и сохрани!
На разговор явился караульный – высоченный мавр, увешанный оружием, как ёлка в Рождество, сунул саблю за пояс и сгрёб монаха за грудки.
– Молчать, ты, грязный собак! – прошипел он ему в лицо, сверкая в темноте белками глаз и тряся монаха, словно куклу. – Тихо здесь сидеть! Ты понял, да?
Шварц торопливо закивал, и турок, отпустив монашескую рясу, растворился в темноте, напоследок пригрозив кулаком. Привязанного к Шварцу со спины Милана он, похоже, вовсе не заметил.
– Святые угодники, ну и морда… – пробормотал Бертольд, со страхом глядя стражнику вослед. – Monstrum magnum! – Он вздохнул и обернулся к Жуге: – Слышь? Лис! А, Лис? Как нас вчера так угораздило набраться? Ведь выпили вроде всего ничего…
– Да ни при чём тут вино, – буркнул в ответ Жуга.
– А что?
– Грибы.
– Как грибы?
– Да тише ты! Обыкновенно, как… Набрал всякой гадости, а я не посмотрел.
– Да вроде все хорошие были. Маслята, мухоморы, белые…
– Мухоморы-то на хрена брал, дурило гороховое?!
– Так не красные же, розовые! Сколь помню себя, всегда собирал. Вкусные…
Жуга мысленно застонал. С этими грибами вечная проблема. Розовые мухоморы в немецких землях почему-то всегда без яда, а в других местах отравные. Но не объяснять же сейчас.
– Чего им, туркам, надо от нас? – спросил Бертольд. Ранние комары вились над ним толкучим облачком.
– Хотят, чтоб я им здешние дороги показал, а после, надо думать, порешат.
– И что делать?
Жуга пожал плечами:
– Попробуем бежать.
– Как? Как бежать, когда тут этакая морда…
– Посмотрим. Вы мне только не мешайте.
Прошло не меньше получаса, прежде чем Жуга откинулся обратно и глухо выругался сквозь стиснутые зубы.
– Чёрт… Не получается. – Он помотал головой, с трудом поднял ко лбу связанные руки и вытер пот. – Как будто не пускает что-то. Развернуться не даёт.
– Эх, ты, а ещё ведун называется… – в сердцах бросил брат Бертольд, поднял взгляд и осёкся. – Ой…
Комар был размером с хорошего воробья и крыльями уже не зудел, а еле слышно хлопал. Звук походил на трепет листьев у осины на ветру. Всюду над уснувшим лагерем порхали эти страшные и непонятные в своём громадье комары-кошмары. «Мошкары!» – мелькнула нелепая мысль. А турки продолжали спать как ни в чём не бывало, и даже часовой, похоже, ничего не заметил.
– Матерь Божья! – пробормотал Бертольд. – Жуга! Это откуда? Это чего?!
В голосе его слышались панические нотки.
Жуга, казалось, сам был ошарашен.
– Ничего не понимаю. – Он нахмурился. – Может быть, цвет…
Договорить он не успел. Трава зашевелилась, и вынырнувшая из неё безмолвная фигура заставила его прикусить язык. С молчаливым удивлением травник наблюдал, как нож в руках лазутчика рассёк ремни. Жуга поднял взгляд. На краткий миг свет луны вычертил профиль нежданного спасителя, и Шварц не сдержал приглушённого возгласа:
– Золтан!
– Ш-шш… – Тёмный силуэт мага исчез так же бесшумно, как появился. «Ползите к дороге!» – донеслось из травы, где, казалось, и мышке негде спрятаться.
– Вещи бы забрать. – Бертольд облизал пересохшие губы.
– Дело, – кивнул Милан и пояснил: – Леса кругом, а в деревнях, поди уж, не осталось ничего. Вот только разве их найдёшь сейчас? Жуга, тебе не видно, а?
Жуга помедлил в нерешительности, оглянулся. В темноте он видел едва ли не лучше, чем днём, и потому первым заметил сложенную турками под деревом их поклажу.
– Там. – Он указал рукой и спешно прижался к земле: поблизости замаячил часовой. Шаг, другой… Жуга напрягся, готовясь к прыжку, когда из травы блеснула молния меча, и турок захрипел, зажимая распоротое горло.
И тут же встрепенулся, почуяв беду, привязанный конь.
Дело было сделано. Лагерь пробудился. Забряцала сталь, донеслись отрывистые возгласы команды. Вспыхнули угли костра.
Жуга вскочил.
– Бежим!
Милан и Шварц сломя голову бросились к кустам, причём монах схватил-таки мешок. Из темноты на мгновение возник Золтан.
– Лис! Лови!
Жуга едва успел подхватить брошенный меч.
– Но я…
– Заткнись и слушай! А, чёрт… Сзади!
Жуга обернулся. Свистнула сталь, и прежде чем травник понял, что делает, меч словно сам собою вылетел из ножен. Рука легла поверх руки привычной горской хваткой, клинок скользнул по ятагану, отбил, поднялся, описал восьмёрку, и что-то круглое с глухим стуком упало на землю. Жуга остался стоять, оторопело глядя, как турок бежит дальше… без головы.
– Не стой столбом, дурак! – рявкнул Хагг, пинком придавая травнику начальное ускорение. – Скорее в лес! – Он поднял и швырнул ему отброшенные ножны.
– Потеряешь – убью!
Бежали, однако, недолго. Минуты не прошло, как маг остановился. Туркам, похоже, было не до них: с поляны доносились крики, топот, лязг железа. И страшно, попросту безумно ржали кони.
Жуга повернулся к магу, тяжело дыша.
– Что… это?
– Не догадался ещё? – угрюмо буркнул тот. Жуга нахмурился и вдруг понял. Понял и вздрогнул, словно наяву увидев чёрный земляной провал посереди поляны.
– На, возьми.
Травник снова обернулся.
В руках у мага был браслет.
Тяжёлый, чуть сходящийся к острию клинок с глубоким желобком по лезвию. Двойного хвата рукоять с гранёной шишкой снизу. Идеальный баланс, и никакой крестовины.
Совсем никакой.
Жуга опустил клинок и некоторое время растерянно молчал.
– Это что, другой меч? – спросил он, впрочем, уже зная ответ.
– Тот самый, – заверил его Золтан, – можешь не сомневаться. Взгляни на клеймо.
Возразить было нечего – безумный лис по-прежнему отплясывал свой жок на острие клинка. А был у рукояти. Жуга вгляделся. Сомнений не оставалось – рисунок был тот же.
– Я не я, и лошадь не моя, – задумчиво сказал он и вложил клинок в изрядно полегчавшие ножны.
Маг между тем потянул из костра сохнущие сапоги, пощупал внутри рукой и удовлетворённо кивнул. Жуга, на время оставивший меч в покое, сосредоточенно смотрел, как Золтан обувается. Похоже было, что волшебник подготовился к походу основательно (во всяком случае, не хуже, чем османские лазутчики, и уж конечно лучше, чем любой другой известный травнику колдун). На нём были рубаха, чёрные, без пряжек и застёжек штаны и сапоги из мягкой кожи. Шаг его был лёгок и бесшумен. Под удивлённым взглядом травника маг снял и вывернул свою чёрную куртку, с изнанки оказавшуюся грязно-зелёного цвета, довольно мерзкого, но совершенно незаметного на фоне распустившейся листвы, после чего вынул из сумки точильный брусок и занялся своим мечом – недлинным, чуть изогнутым клинком с заточкой по наружному краю.
– Золтан.
– М? – Тот обернулся.
– Почему ты пошёл за нами?
– Так было нужно, – коротко ответил он.
– А дом? Оставил без присмотра?
– Оставшись в Маргене, я не дожил бы до утра.
– Двараги?
– Да.
Жуга нахмурился. Взъерошил волосы рукой.
– Послушай, Золтан, я устал от всего этого. Тайны, драки, беготня… Как будто мало войны. Откуда этот меч? Что творится? Я же ясно помню, что он был другим!
Золтан ответил не сразу. Провёл последний раз точильным камнем и вложил меч в ножны.
– Этого я и боялся, – сказал он наконец. – Похоже, меч признал тебя.
– Меч? – нахмурился Жуга. – Что значит «признал»?
– Как он тебе? По руке?
– Как с ним родился, – признался травник.
– Это Хриз. Клинок Вечерних Сумерек. Он сам выбирает хозяина и сам выбирает, каким ему быть.
– Не темни, рассказывай. Я ничего об этом не слыхал.
– Сейчас. Тебе не доводилось слышать балладу о битве трёх мечей? Тех, что звались Ксиалами.
– Навряд ли. Уж очень странное имя. Я бы запомнил, если бы слышал.
– Так вот. Там есть такие строки:
Откован первым был Хиор,
Прекрасен и жесток.
И серебро из сердца гор
Впитал его клинок.
Из серебра и стали скал,
За первым вслед рождён,
Второй был выкован Ксиал,
И Хейтон звался он.
Пройдя кузнечный жар печей
И полуночный бриз,
Последним братом Трёх Мечей
Явился миру Хриз.
Они ушли на смертный бой
И, землю защитив,
Обратно не пришли домой,