Багровое лицо скрипача медленно розовело.
– Успели… – выдохнул Жуга. Прошёлся пятернёй по волосам и помотал головой. – Всё-таки успели…
Он вложил меч в ножны и потянул с плеч котомку. Нащупал твёрдый бок кожаной фляги и выдернул пробку. Плеснул воды Ивашу на рубаху, смочил ему лицо. Скрипач задёргался, вдохнул, закашлялся, давясь, согнулся пополам. Схватился за шею. Его рвало.
– Жить будет, – кивнул Вайда. Посмотрел на травника. – Как ты узнал?
– Какая разница… – бессильно отмахнулся тот. – Поблазнило.
И полез в мешок за травами.
Наконец Иваш пришёл в себя.
– Опять вы, – прохрипел он, глядя то на Вайду, то на Жугу. Сглотнул. – Нашли, сволочи, чтоб вас…
Он опять закашлял.
Приятели переглянулись.
– Вот ведь гад, – миролюбиво подытожил Вайда. – Ему бы спасибо сказать, что с того света вытащили, а он ругаться.
– Мне без неё всё равно не жить…
– Это ещё почему?
– Потому…
– Где фургон? – вмешался травник.
Иваш перевёл взгляд на Жугу.
– А ты небось доволен? Думаешь, ты ей нужен? Ни хрена ты ей не нужен… И кончишь так же, как я, только она себе нового найдёт. Дурак. Тебя затем и взяли, чтобы ты стражников отвлёк и чтобы Роджера не признали, а ты… Она всё заранее видела… В замок они едут, чтоб тебя. В замок.
– Вот видишь, я же говорил… – Вайда повернулся к травнику и умолк.
– Прав он, – тихо сказал Жуга, – не жить ему. И мне тоже, если девку эту не найдём.
– На кой чёрт они туда едут?
– А ты подумай. Признаться, я и сам сперва понять не мог, откуда струна у горбуна взялась. Только не струна это. Тетива от лука. Ворон этот ещё, чтобы страх наводить… Да и Линора тоже не просто акробатка. Всё знает наперёд, крадётся в темноте без шума, дротиком из девяти мишеней десять бьёт…
– Так не бывает.
– Слепой бросок идёт за два. Птичка её, деревянная, знаешь, как ненавистью напиталась? – Жуга вздохнул. – Убивать они кого-то едут. А вот кого – другой вопрос. Что за замки окрест?
Рифмач наморщил лоб.
– Сейчас, дай вспомню. Словенич далеко, с той стороны… Так… Стало быть, остаются ближние – Зарад, Ражданы и Эшер.
Жуга напрягся, привычно уходя в темноту, сплетая вместе нити прошлого, скользя по временной спирали. Как это делала Линора? Путей у фургона было множество, но только три сверкали в темноте алмазной тропкой. Какой из них был верен, гадать почти не пришлось – лишь один пересекался в будущем с его собственным.
Жуга открыл глаза.
– Эшер, – сказал он. – Они едут в Эшер.
– Хозяин замка, Хуго Эшер, поселился здесь лет двадцать пять тому назад, с женой и двумя сыновьями. Поговаривают, перебрался сюда с севера, может, и с Британских островов. Жену его звали Иннельда. Иннельда Эшер. Она тоже оттуда. Детей у них не помню сколько, помню только, что два сына было… Под старость он, похоже, малость тронулся, он и раньше был с прибабахом – стоит только посмотреть, где он замок возвёл, жену свёл в могилу, женился снова на девчонке…
– И всё-то ты знаешь.
– Мне ли не знать! – усмехнулся рифмач. – Так вот. Старший сын от отца ушёл. Чёрт знает, что они не поделили. Челядь он тоже затиранил, кто сбежал, кто сам таким же сделался. В последнее время слух пошёл, что людей он нанимает – ну, война, чего уж, понятно… Может статься, всадники те как раз они и были.
– Ну и бояре тут у вас, внизу, – задумчиво проговорил Жуга. – Кого ни тронь, гадюка на гадюке.
– Уж какие есть.
Три странника шагали по дороге. Темнело. В облаках проглянул мутный круг полной луны, высветились тени. Потянуло ветерком. Почуяв холодок, путники невольно зашагали быстрей. Некоторое время Вайда молчал, затем продолжил:
– Ходит тут ещё одна история…
– Хорош болтать, рифмач, – угрюмо оборвал его Иваш. – На кой чёрт нам всё это знать?
Скрипач, и без того немногословный, теперь совершенно замкнулся в себе. Всю дорогу он шёл молча, лишь часто сглатывал и прикладывался к фляге. На горле его багровела тёмная полоса.
– Тебе, может, ни к чему, – сказал Жуга. – А нам, глядишь, и пригодится. Рассказывай, Вайда.
– Да нечего рассказывать. Петь надо. Довелось мне в одной таверне побывать, и там парнишка пел по-саксонски. Я слова перевёл как мог, только на музыку они не ложатся, хоть тресни. Я уж и так и этак… Вот, послушайте:
Нет, королева, я не шут, хотя и был шутом,
Но время всех меняет год от года.
А я не шут, не такова моя природа,
Пусть даже мне придётся пожалеть о том.
Моим вы радовались шуткам и забавам,
Когда средь сонма важных подлецов
Презревши всё, смеяться вам в лицо
Мне одному дано лишь было право!
Я был для вас привычным дураком,
И на меня не обращали вы вниманья,
Но знали ль вы, какие чувства и страданья
Скрывались под дурацким колпаком?
И пусть мне суждено лишиться головы,
Я снова повторю, смеясь сквозь слёзы:
Я счастлив, ведь исчезли все вопросы
С ответом, тем, что мне не дали вы.
Вы испугаетесь, я снова повторю,
Когда под вечер стихнет зал ваш тронный,
В тот самый миг, когда паяц картонный
У вас в руках вдруг скажет: «Я люблю».
– Сказка, – скривился Иваш.
– Как это называется? – помедлив, спросил Жуга.
– «Эшер», – ответил Вайда. Помолчал, поправил лютню. Поднял взгляд и вздрогнул. – Эй, гляньте! – он указал рукой. – Чего это там, а?
Лес впереди вдруг осветился заревом огня, языки пламени плеснули над верхушками деревьев. Жуга ускорил шаг, потом перешёл на бег. Иваш и Вайда бросились за ним. Они промчались напрямик через луг, свернули в лес, и вскоре дорога вывела их на поляну.
Разбросанные тут и там, всюду валялись вещи из фургончика. Туши волов лежали в луже крови, утыканные стрелами. Животные, как шли, сцепленные ярмом, так и рухнули, где их застигла смерть. В траве у самой опушки распростёрлось человеческое тело. Чуть поодаль виднелись ещё два. У одного в руках была сабля. А посреди поляны полыхал фургон. Полог прогорел насквозь, дуги раскалились докрасна, на глазах у путников левый борт отвалился и с шумом рухнул, рассыпавшись каскадами пылающих углей.
А в глубине повозки, в жарком пламени кружилась, догорая, деревянная птица.
– Линора! – Иваш бросился к фургону.
– Стой, дурак! – Рифмач в два прыжка догнал его и повалил на землю. – Сгоришь!
– Пусти!!!
Изловчившись, Вайда заломил Ивашу руку, прикрылся от жара плащом и обернулся к Жуге. Тот покачал головой.
– Отпусти его, – сказал он. – Нет их там.
Оглядевшись, Жуга спрятал меч в ножны, наклонился и перевернул одно тело. Лицо убитого показалось смутно знакомым. Вспомнились лесные всадники. В залитой кровью левой глазнице мертвеца торчал пучок цветастых перьев.
Они переглянулись.
– Знали, черти, где засаду устроить, – процедил сквозь зубы травник. – Опытные, сволочи…
– Если это Эшер, – медленно проговорил Иваш, – то чего он добивается?
Ответа он не получил.
Жуга стоял, кусая губы, ерошил пятернёй всклокоченные волосы. Что-то было не так, и он никак не мог понять – что.
– Жуга! – окликнул его рифмач с края поляны. – Взгляни сюда.
– Погоди, – отмахнулся тот. – Не сейчас…
«Была засада, – думал травник. – Но почему Линора не предвидела её? Ведь это так просто с её даром. А если предвидела, значит… так и было задумано? Но тогда получается, что Линора и горбун попали в плен, а стало быть, победили всадники. И скоро за оставшимися телами…»
– Чёрт… – ругнулся он. – Вайда, Иваш! Бросайте всё! Уходим!
Вайда поднял голову.
– Какого чёрта…
Договорить он не успел: в кустах отрывисто и тонко спела тетива, длинная оперённая стрела глухо ударила рифмача в спину, и Вайда рухнул как подкошенный.
Две тени вынырнули из кустов. Засверкали клинки. Иваш бестолково завертел головой, затем схватил валявшуюся в траве саблю и очертя голову ринулся на врага.
– Иваш!..
Ещё два человека поспешили на подмогу первым. Думать или сожалеть было некогда, одна мысль, что эти четверо могли убить Линору, бросала в яростную дрожь, и прежде чем Жуга осознал, что произошло, ноги понесли его вперёд. Рука метнулась к плечу, Хриз словно сам прыгнул в ладонь, плеснул в сумерках дымчатым высверком, растёкся живым серебром, вытягиваясь в посох – привычное оружие горца, и через миг травник влетел в самую гущу драки.
– А, с-суки!!!
Иваш, в опрометчивой горячке атаковавший сразу троих, теперь медленно отступал, теснимый к горящей повозке, но при этом, сам того не желая, отвлёк внимание от травника, и когда Жуга подобно рыжей молнии набросился на противников со спины, те растерялись. Посох крутанулся, лезвие меча сухо щёлкнуло, ломаясь, и один солдат рухнул, хватая выпавшие потроха. Остались трое; лезвия клинков мгновенно повернулись к травнику. Жуга ощерился, пригнулся и вдруг, вместо того чтоб отступить, метнулся вбок и закружился, вспарывая воздух лепестками лезвий. Ударил, целясь в белое пятно лица – верзила с саблей отшарахнулся, повёл посох по дуге, прервал движение, нырнул под занесённый меч, и второй солдат замер, с размаху налетев на посох грудью, как медведь на рогатину. Последний заколебался на мгновение, и травник не замедлил этим воспользоваться, распластав ему сперва плечо, а вторым оборотом посоха горло.
Четвёртый, который занялся Ивашем, оказался один против двоих и, наседая на скрипача, попытался пробиться к спасительным кустам. Жуга метнулся вперёд («Живым!» – мелькнуло в голове), ударил солдата по рукам. Хриз гибкой плетью захлестнул запястье, Жуга в момент окрутил его вторую руку, и солдат замер, связанный живым металлом. Опустил глаза, с ужасом глядя, как оковы на его руках медленно тончают, превращаясь в свитое восьмёркой лезвие меча, и бросил саблю: в любой момент ему могло отрезать руки – стоило лишь травнику рвануть за рукоять.